Борис Фальков - Тарантелла Страница 40

— Ну, и что читаете вы?

Она прищурила, почти сжала веки, и даже перегнулась через конторку. Но обложка книги была надёжно прикрыта его ладонью.

— Надели бы очки с диоптриями, увидели бы без напряжения, — посоветовал он. — И чего ради вы терпите такие неудобства, а? Ладно, это ваше дело… Вам и терпеть последствия. А вот скажите-ка, какие книги читаете обычно вы? Что-нибудь полезное для вашей работы, не так ли. Из уголовного законодательства, то есть, филологии… и всё, ведь правда?

— Всё, что полезно моей работе — полезно и мне. Но вы почти угадали. Последняя моя настольная книга называлась «Физиолог», и последняя моя работа на эту тему. Это не учебник по медицине, нечего радоваться. Ха-ха… забавно: оказывается, я совершенно про неё забыла! Никаких воспоминаний, три, нет, четыре года! И только сегодня вот почему-то выплыло… А я ведь в своё время вызубрила её напамять. Ну, а вы что зубрите сейчас, в ваше время? Там у вас всё-таки что?

Корешок книжки оставался неприкрытым его пальцами, и сквозь узкую бойницу между веками ей всё же удалось разглядеть на нём несколько букв. Три знака, преломленные в накопившихся на ресницах капельках влаги, этих полуконтактных линзочках: TAM, или… TAP? Тра-там, и к сожалению — это всё: остальное, не попавшее в фокус линзочек, по-прежнему расплывалось в туманчике. Но в нём сгущалось ещё нечто, вроде PH, и она привычно довоображала недостающее:

— Вижу-вижу, конечно же METAPHYSIKA. Так и знала, небось, Аристотель? Очень своевременно. И, главное, отлично помогает в вашей медицинской практике.

— Конечно, она не ваша физиология. Так что и вам нечему радоваться.

— Так вы ещё и физиологией занимаетесь? — съехидничал священник. — А говорили, что филологией…

— Что, — усмехнулся Адамо, — запутались в легендах? Доложите там вашим, им следует получше готовить своих людей к таким поездкам. Легенду нужно строить так, чтобы предыстория человека выглядела ясной и недвусмысленной, чтобы не колебаться между тем и этим, хватаясь то за то — то за другое, и не дрожать от страха, что схватишься не за то. И не перестраивать предысторию задним числом всякий раз, когда…

— Я говорила вам, padre, что занимаюсь культурологией. Естественно, и её частью, филологией. Поскольку я знаю и русский, то мне нетрудно было защитить и второй диплом, слависта. Вот книга «Физиолог» как раз и есть предмет славистики! Это вовсе и не её название, как вы думаете, а нечто вроде псевдонима автора. Как, скажем, Экклезиаст в соответствующей, и, наверное, вам известной книге. «Физиолог» — византийское анонимное сочинение, переведенное на древнерусский, а я в рамках своей работы перевела его на современный русский, ну и на немецкий, конечно. В нём описываются разные фантастические существа. Например — феникс, или ехидна…

— Различные облики сатаны, — объяснил священник. — Полезная книга, и, конечно, ваша работа над нею принесла ещё больше пользы. Это видно сразу. Хотя, лучше бы на всё это не смотреть.

— И не только фантастические, есть и вполне реальные, например…

— Лев, — помог Адамо. — Или сфинкс, как мы уже выяснили — существо более чем реальное.

— Да, или слон! Изложено в прекрасном стиле, не хуже Экклезиаста, и получше вашего Аристотеля. Например… слон живёт в горах, а слониха находит траву, называемую мандрагорой, и поглощает её. Также и слон, и сходится с нею. А когда слониха рожает, то входит в реку до вымени, и рожает в воде. Спит слон стоя около дерева, а когда упадёт, то вопит, и приходит большой слон, и ещё двенадцать слонов — но и они поднять не могут. И тогда завопят двенадцать слонов, и приходит маленький слон, подставляет хобот свой и поднимает его. Видите, как запоминается? Это потому, что стиль действительно хорош. В переводе, конечно, он много теряет, но ведь — что ж делать, если вы не знаете русского. Он много теряет, но не всё, это ещё раз подтверждает, что стиль отличный, соответствующий предмету описания… Ну и, конечно, что у меня неплохая профессиональная память. Не говоря уже о том, что я действительно имею отношение к университету. Вы это хотели проверить? Ну, удостоверились? Могу процитировать и на русском, если нет… Хотя вы и не в состоянии определить, где он, а где, например, польский.

— Эти гнусные аллегории совершенно прозрачны, — определил священник, богохульствовать можно и так. Я же говорил, сатана использует все приёмы соблазна. Все звери полевые, как известно, созданы для человека, а змей хитрей их всех, и может притвориться каждым из них: хоть бегемотом, хоть единорогом… Или вот эти двенадцать слонов, например, они без сомнения двенадцать апостолов. Большой слон — конечно же создатель, отец всего живущего. Мандрагора, это дерево ослушания, ну, а маленький слон — кто? Язык просто не поворачивается назвать его имя в таком контексте…

— Христос, — помог и ему Адамо. — Только я что-то не совсем понял вас, padre, как-то всё противоречиво у вас выходит… А я думаю, всё это варианты предыстории, которую человек подстраивает под себя всякий раз заново задним числом. Роды в воде, например, предыстория мыслящего тростника. Большой слон падает, потому что неуверенно стоит, по-видимому — всего лишь на двух ногах. Тогда он — человек Платона, двуногое без перьев. Маленький же слон представляет собой разумное животное. Где в этой аллегории показана тварь дрожащая? Разумеется, там её нет: потому что она — сам актуальный человек, не способный окончательно решить, какую из предысторий себе выбрать, и всякий раз задним числом подстраивающий её к своим актуальным нуждам, к своему сейчас. Разумеется, в этой аллегории самого автора её нам не найти. Так ведь и культурные учёные ищут связующее звено между человеком и обезьяной — и не находят, и никак не могут подстроить под себя эту предысторию, потому что ищут вне себя. Где угодно, иногда и совсем близко от себя, но только не в себе. Точно так, как вы вашего змея, padre, ищете где угодно, но только не…

— Пожалуй, мне пора уходить, — объявил священник, не сдвигаясь с места. У меня ещё много сегодня дел. А змея, что бы вы ни говорили, всегда можно найти поблизости, вот в вас, например, или вон в ней. В любом звене цепи, связавшей по рукам и ногам падшего человека: цепи земных причин и следствий, которую вы все добровольно надели на себя. Печальная, конечно, участь… Но разве из вашей доброй воли не выходит, что участь, уготовленная вам Создателем, справедлива? Правильный ответ подскажите себе теперь сами.

— Выходит, что и змей создан для человека, то есть, уготовлен и хитрейшим способом подстроен ему, — подсказала она. — Типичная провокация, чтобы после якобы законно применить насилие. Если жертва чувствует себя виноватой, и сама хочет наказания, то, конечно, безропотно его и примет. А кому поручить провокацию — дело случая, или прихоти.

— Вам видней. Только чего ж вы всё ропщете? Противоречивы не слова мои, а ваши размышления об их смысле, — возразил священник, — и вытекающие из них поступки. Я вам обоим на то указывал неоднократно.

— Ладно, — согласился Адамо, — но об этом в другой раз. А что в вашей книжке говорится про вашего отца-создателя, signorina, про вашего папочку-льва? Есть там что-нибудь про него? А если есть — не забудьте и про себя: уж коли он лев, то вы какая-никакая, а львица. Ну, так как, скажем, рожает львица?

— Три свойства имеет лев… Вот видите, — воскликнула она, — вы действительно не нуждаетесь в дополнительных объяснениях! Значит, Адамо, за плечами у нас действительно одно и то же. Когда же львица родит, приносит мёртвого и слепого детёныша, сидит и сторожит его до трёх дней. Через три же дня приходит лев, дунет ему в ноздри и детёныш оживёт. Второе свойство льва: когда спит, глаза его бодрствуют. Третье свойство: когда львица бежит, следы заметает хвостом, и охотник не может отыскать следов её…

— И это ясно: левая рука всякого творящего милостыню не знает, что творит правая его.

Несмотря на своё заявление, prete, оказывается, до сих пор ни шагу не сделал по направлению к выходу. Конечно, кому хочется упускать возможность подслушать чужой, в сущности, разговор, пропустить мимо ушей что-нибудь важное… для прихожан, для кооператива. Такой случай узнать что-нибудь новенькое об этих собеседниках подворачивается не каждый день. А в исповедальню их и культурным фактом яблочка не заманишь. Но какая разница, какие движения делает, а какие не делает тело, которому поручен голос из области тьмы за сценой, какие именно движения там во тьме проделывает никто? Они всё равно не видны никому, да и не интересуют никого.

— Это вы, наверное, и про ваше начальство, padre… А я в объяснениях действительно не нуждаюсь, — подтвердил Адамо. — И всё же вы ошибаетесь: за плечами у нас не одно и то же. Я давно сбросил этот горб, который вы называете университетом, как рюкзак. И забыл. Ни к чему он мне… А вы свой рюкзак ещё таскаете, и вон как бешено. И теперь я отличаюсь от вас больше, чем от тех, с кем вы сегoдня успели поговорить. От них меня отличает только то, что я не решаюсь выходить в такую жару наружу. Потому вам только кажется, что я другой. Я просто выгляжу иначе, да и то лишь потому, что не загорел.