Махбод Сераджи - Крыши Тегерана Страница 41

— Не знаю, — шепчет Яблочное Лицо.

— Будь Ты проклят, Господи! — кричу я вновь и вновь, теребя больничную рубаху. — Зачем? Почему? Я хочу знать почему.

Яблочное Лицо утирается носовым платком.

Я ору, рыдаю, но боль не утихает. Она поглощает меня целиком. Я встаю с кровати и бесцельно брожу вокруг, пытаясь отдышаться. Кожа у меня как будто сильно стянута. В палате нечем дышать. Яблочное Лицо открывает окно, и в комнату врывается свежий воздух. Я сажусь на пол и, сжав голову руками, раскачиваюсь взад-вперед. Вдруг с губы на рубашку капает кровь. Рядом садится Яблочное Лицо.

— Ты прикусил себе губу, миленький, — шепчет она. — Прошу тебя, будь осторожен, ну пожалуйста.

Обнимая меня, она просит медсестру принести бумажную салфетку.

— Где Ахмед? — рыдая у нее на плече, спрашиваю я.

— В тюрьме, — шепчет в ответ Яблочное Лицо.

Я вздыхаю с облегчением, а потом снова впадаю в отчаяние.

Спустя несколько часов я по-прежнему не в силах совладать с чувствами. Приходят мои родители, и Яблочное Лицо просит их выйти в коридор.

Сознание мое затуманивается, я долго смотрю в пространство неподвижным взглядом. Плакать я больше не могу, слезы иссякли, я совершенно опустошен. Я размышляю о семье шаха и задаюсь вопросом, говорили ли они о Зари в тот вечер за ужином. Спрашивал ли его сын, кто была та женщина и зачем она подожгла себя и бросилась к их машине? Хотелось бы знать, будет ли через две тысячи лет пара вроде нас с Зари сидеть в кафе и разговаривать о выборе Зари. Сочтут ли они меня трусом за то, что я не обнял возлюбленную, объятую пламенем, и не сгорел вместе с ней? Мысли перескакивают с одной на другую, с одного страдающего лица на другое.

В какой-то момент Яблочное Лицо делает мне укол, и я засыпаю.

Проснувшись, я вижу в палате родителей, они тихо разговаривают с Яблочным Лицом. Я вспоминаю Зари, и мир вновь рушится. На глазах закипают слезы, что-то у меня в голове проворачивается, потом щелкает, и мир вокруг теряет краски, превращаясь в какое-то отвратительное место. Я не знаю, как доживу до конца этого дня, как выдержу следующие пять минут. Моя мать, вероятно, понимает, что со мной творится, потому что, едва я открываю глаза, она начинает плакать.

Наверное, я пытаюсь дотянуться до рукава, на этот раз зубами. Боли в предплечье я не чувствую, но вижу кровь, обагряющую простыню. Ко мне бросается Яблочное Лицо. Потом я вижу медсестер и рыдающие лица родителей, но не слышу ничего, кроме непрерывного гула.

Мне грезится, что мы с Зари сидим по разным берегам бурного ручья. Она говорит, что любит меня и что я не должен оплакивать ее смерть, потому что смерть не так уж отличается от жизни. Она говорит, Доктор не сердится на меня за то, что я влюбился в его девушку. И еще она умоляет меня не гневаться на Бога, уверяя, что Бог добрый, справедливый и щедрый. Она напоминает мне: чтобы была жизнь, должна быть смерть; чтобы была правда, должна быть ложь; чтобы был свет, должен быть мрак. Она хочет, чтобы я знал: она всегда будет рядом со мной, но мне надо забыть ее и постараться прожить долгую и удачливую жизнь. Я встаю и пытаюсь пересечь ручей, но путь мой ведет в никуда.

Очнувшись, я чувствую, что умираю. Доктор Сана — мое Яблочное Лицо — пытается успокоить меня. Я слышу каждое ее слово, но ничего не понимаю. В эту ночь Яблочное Лицо не идет домой. Звонит ее муж, и она переключает его на громкую связь. Он здоровается со мной. У него густой дружелюбный голос. Он говорит, что ему очень жаль и что он собирается прийти и увидеться со мной. Я должен держаться и собраться с духом, и все образуется. Его жена — прекрасный врач. Она постарается, чтобы мне был обеспечен наилучший уход. Я ничего не говорю. Немного погодя он прощается со мной и вешает трубку, а я снова распадаюсь на части. Без Зари жизнь продолжаться не может.

Когда я открываю глаза, меня наполняет умиротворенность. Мне это нравится. Веки отяжелели, я едва могу моргать. Отец говорит что-то о поездке в северную часть Ирана, где у нас есть вилла в предгорьях Эльбурса с видом на зеленые воды Каспийского моря. Там живет многочисленная родня моих родителей. Яблочное Лицо говорит, что будет скучать без меня, когда я уеду. Я слышу их слова, но рассудок воспринимает их с трудом.

Они разговаривают о том времени, когда я поправлюсь, и я удивляюсь, как это может поправиться человек вроде меня.

— Время все исцеляет, — глядя в мои измученные глаза, говорит отец Яблочному Лицу.

Время — самое ценное, что есть у человека, но для меня оно больше не имеет значения. Неожиданно на меня накатывает волна тревоги. Я не осознаю своих действий. Подбегает Яблочное Лицо и хватает меня за плечи. Я чувствую еще один укол в руку.

Навестить меня в больницу приходит муж Яблочного Лица. Это красивый молодой человек, высокий и атлетически сложенный, с большими черными глазами, густыми черными бровями и усами, похожий на молодого Марка Твена. Доктор Сана представляет его как Яхъю. Он пожимает мне руку и садится на стул около кровати. Он говорит, что много слышал обо мне и хотел со мной встретиться лично. Я не знаю, что сказать в ответ. Он говорит, что они собираются через пару месяцев в отпуск с Азар и их ребенком, и приглашает меня поехать с ними. Я деликатно качаю головой, сообразив, что Азар — имя доктора Саны.

Я засыпаю, пока все еще в комнате, а просыпаюсь подавленным оттого, что Зари не пришла ко мне во сне. Она обещала, что всегда будет рядом. Может, она сейчас в комнате?

— Я скучаю по тебе, — вслух говорю я хриплым голосом.

Из-за слез слова звучат невнятно.

— Как ты могла бросить меня одного в этой жалкой жизни? Почему ты мне не сказала? Когда мне было четыре, я сломал голень в трех местах и не плакал. Теперь я плачу, пока не иссякнут слезы.

Я прошу у нее объяснений, потому что, когда двое любят друг друга, они не делают подобных глупостей. Если бы мы поменялись местами, как бы ей это понравилось? Уверен, не понравилось бы. Во сне она умоляла меня жить долго и счастливо, а как это возможно, если единственный источник моего счастья исчез?

Я громко рыдаю, и пусть меня услышит целый свет — мне безразлично. Надеюсь, она меня видит. Надеюсь, она сожалеет о том, что совершила.

Я засыпаю в слезах. Проснувшись, я вижу старика в кресле у кровати, он раскачивается взад-вперед. Мы пристально смотрим в глаза друг другу.

— Что привело тебя сюда, друг мой? — шепчу я. — Ты тоже потерял кого-то?

Старик качается, скрип кресла почти успокаивает.

— Прошлой ночью я проклинал Господа, — говорю я старику, — и Он не обрушил крышу мне на голову. Я буду проклинать Его сегодня, и завтра, и послезавтра, пока Он не устанет выслушивать мои оскорбления. Он никогда не вернет ее мне, но я хочу заставить Его отправить меня к ней.

Я заглядываю в свою душу в поисках какой-нибудь зацепки, но меня куда-то уносит.

23

ЗВЕЗДА АХМЕДА

Всего я провел в клинике три месяца. За это время я научился принимать свою судьбу, но потерял веру. Теперь я атеист, совсем как Доктор. Я больше ни в чем не обвиняю Бога — в конце концов, как можно обвинять кого-то несуществующего?

Иногда ранним вечером я прогуливаюсь по коридорам или двору. При виде состояния некоторых пациентов и степени их страданий дух бунтарства во мне только крепнет.

Меня доставили в больницу сразу с места самоубийства Зари. Специалистам понадобилось меньше недели, чтобы установить, что удар по голове не вызвал серьезных повреждений, а умеренные ожоги кистей и предплечий не потребуют радикального вмешательства. Лечащий врач решил, что мое молчание и периодические нервные вспышки — психологического характера, поэтому меня определили под наблюдение доктора Саны.

Яблочное Лицо считала, что я подсознательно стер из памяти определенные события. Я подверг цензуре все случившееся после того, как я сказал Ахмеду, что люблю Зари. До этого момента мир был не таким сложным, и именно тогда время остановилось.

САВАК тщательно расследовала деятельность Доктора, и там знали, что мы не причастны к его политической группе. Ахмед на допросах подтвердил это. То, как мы с Ахмедом вели себя на месте происшествия, еще больше убедило САВАК что Зари совершила этот поступок, не посоветовавшись с нами.

В клинике я узнал, что доктор Сана и ее родные принадлежат к вере бахай. За последние четыре года их дом поджигали исламские экстремисты, а на ее мужа несколько раз поздно вечером нападали неизвестные и избивали. Яхъя купил двух доберман-пинчеров для охраны дома, но страх остался. Доктор Сана говорит: как только будут готовы документы, они уедут в Австралию. Она не может больше выносить боль и страдание и не хочет, чтобы ее ребенок рос в атмосфере постоянного страха. Ее родители уже покинули страну, а вскоре уедут ее братья и сестры.