Махбод Сераджи - Крыши Тегерана Страница 42

Пока я был в больнице, я выведал историю старика. Он был богатым почтенным торговцем. Его первая жена умерла пятнадцать лет назад, оставив его с тремя сыновьями, они жили в его огромном доме с молодыми женами. Делами старика занимались сыновья, и он большую часть времени проводил в одиночестве, но остро нуждался в общении. В конечном счете он женился на женщине значительно моложе себя. Она заботилась о нем, а некоторые говорили, что очень его любила. Он обожал ее и выполнял любое ее желание. Молодая жена хорошо ладила с невестками старика, примерно одного с ней возраста. Потом, год тому назад, старику поставили диагноз — рак. Для всей семьи это был страшный удар.

Старик хотел быть уверенным, что все его родные будут хорошо обеспечены после его смерти, поэтому он переписал завещание и разделил свою собственность поровну между детьми и молодой женой. Это привело в ярость старшего сына.

Однажды, когда старика не было дома, сын вошел в комнату жены и обозвал ее авантюристкой и негодяйкой. Между ними произошла громкая ссора, прибежали двое других сыновей. Старший сын набросился на женщину и жестоко избил ее. Братья и их жены пытались вмешаться, но было поздно. К тому времени, как приехали полиция и «скорая помощь», женщина была мертва. Старший сын получил пожизненный тюремный срок, а старик, едва узнав о смерти жены, сошел с ума. С тех пор он в клинике. Его состояние быстро ухудшается.

— Ему осталось мало времени, — грустно произносит Яблочное Лицо.

Ахмеда скоро освободили из тюрьмы. Отец говорит, что САВАК оправдала нас всех.

— Почему они не забрали меня? — спрашиваю я.

— Ну, во-первых, из-за твоего состояния. А во-вторых, они знали, что ты не связан с деятельностью Доктора.

— Тогда зачем забрали Ахмеда?

— Только чтобы подтвердить то, что им уже было известно. Это обычная практика САВАК.

Новость об освобождении Ахмеда переполняет меня неописуемой радостью. Должно быть, я впервые улыбаюсь с тех пор, как услышал о смерти Зари.

— Где похоронена Зари? — спрашиваю я отца, когда у меня наконец хватает смелости это сделать.

— Ее родным еще не сообщили, — отвечает отец со страдальческим выражением в глазах.

Той ночью я сплю плохо. На улице идет дождь, и впервые я думаю о Зари, лежащей в могиле — там, под дождем. По спине пробегает холодок. Я вспоминаю, как она говорила, что всегда будет рядом, и пытаюсь представить себе уютное тепло ее объятий.

Неожиданно я вспоминаю свой сон, в котором Доктор вместе с Ахмедом и Зари входят в рощу. «Он забрал Зари. Он забрал Ахмеда», — без конца говорю я себе. Мощный приступ тревоги повергает меня в исступление. Я покрываюсь потом, тело пробирает сильная дрожь. Неужели они лгут мне — мои родители и Яблочное Лицо? Мы, персы, любим как можно дольше ограждать друг друга от плохих новостей. Пару лет назад в нашем переулке умер семидесятилетний мужчина. В то время его дочь была студенткой Лондонского университета. Ее родные целый год скрывали от нее его кончину. Каждый раз, когда она звонила, ей говорили, что отца нет в городе, или он в командировке, или ушел за покупками, или гостит у родственников. «Зачем ей сейчас узнавать об этом? — рассуждали они. — Он умер, и ее печаль его не вернет. У нее середина семестра, и отвлекаться ей не стоит».

Наверное, мне лгут про Ахмеда. Я снова вспоминаю сон. Я был на лугу с Зари, Фахимех и Ахмедом. Из леса неподалеку вышел Доктор, он читал стихи Руми. Зари наклонилась и поцеловала меня, а потом они с Ахмедом пошли в лес вслед за Доктором. Теперь все понятно. Ахмед тоже умер! Я разражаюсь рыданиями и криками, требую свидания с отцом.

Когда в больницу приходит отец, я говорю ему, что хочу видеть мать Ахмеда, потому что, если Ахмед умер, она не сможет скрыть этого от меня. Кожа у меня страшно болит, и хочется кричать изо всех сил, чтобы освободиться из оков тела. Отец клянется моей жизнью, что Ахмед не умер. В обычных обстоятельствах отец ни за что не стал бы клясться моей жизнью или лгать, но что-то подсказывает мне, что сейчас он может. Если верить моей бабушке, это та разновидность неизбежной лжи, которую Бог прощает.

— Если он жив, то почему не пришел навестить меня? — спрашиваю я.

— Потому что это может быть небезопасно, — отвечает отец.

— Мне показалось, ты сказал, нас оправдали.

— Оправдали.

— Тогда почему для него опасно увидеться со мной?

Подыскивая ответ, отец кажется смущенным. Я требую встречи с матерью Ахмеда. Отец и доктор Сана обмениваются взглядами. Потом они выходят из палаты поговорить.

Вечером я беспокойно мечусь и верчусь в постели и вдруг слышу, как Ахмед передразнивает свою бабку: «Будь здесь мой муж, он бы наподдал тебе по заднице!» Я выскакиваю из кровати и бегу к нему. Он стоит у двери. Мы крепко обнимаемся, совсем как мой отец с господином Мехрбаном, когда они встретились через восемнадцать лет. Отец и доктор Сана смотрят на нас мокрыми от слез глазами, а потом выходят из палаты. Ахмед на вид худой и слабый, словно его долго не кормили.

— Ты похудел, — говорю я.

— Много тренировался в последнее время, — произносит он с теплой улыбкой на губах.

— Тренировался?

— В общем, да.

У него смущенный вид, так что я больше не спрашиваю.

— Тебе не велели видеться со мной? — спрашиваю я. — А иначе ты пришел бы раньше.

— Ничего такого мне не говорили, но все, особенно твой отец, считали, что так надежнее.

— Нас еще не полностью оправдали? — спрашиваю я, имея в виду САВАК.

— Полностью. Но от САВАК можно ждать чего угодно.

— Почему никто из САВАК не пришел побеседовать со мной?

— Они знают, что мы были просто друзьями Доктора. Больше они нас не побеспокоят.

Я качаю головой, и мы на время умолкаем. Однажды мы пообещали друг другу не плакать на могиле Доктора. И сейчас мы оба изо всех сил стараемся не разреветься. Я спрашиваю Ахмеда, как дела у Фахимех, и он отвечает, что нормально. Он целует меня в щеку и говорит, что это от нее. Они с Фахимех и все прочие жители переулка ухаживают за розовым кустом, который я посадил в честь Доктора. Чтобы взглянуть на розы, к нам отовсюду приходят люди.

— Они воспринимают этот куст как священный мемориал, — говорит Ахмед.

— В нашем квартале замечательные люди.

Проходит несколько минут, и я спрашиваю Ахмеда, не обижали ли его в тюрьме, и он отвечает, что никто его и пальцем не тронул. Думаю, он лжет, но я не продолжаю эту тему. Он говорит, что они с Фахимех ждут не дождутся, когда я выберусь отсюда. Потом мы смотрим друг на друга, и каждый понимает, что мы хотим поговорить о Зари. Я с трудом сдерживаю слезы. Ни слова не говоря, Ахмед обнимает меня.

— Все нормально, нормально, — говорю я. — Как ее родители?

— За ними ухаживает Переодетый Ангел.

Я рассказываю ему о своем сне и словах Зари о том, что Доктор простил меня за любовь к его девушке. И еще я делюсь с ним тем, как Зари сказала, что всегда будет со мной, и как я все время ощущаю ее присутствие. Я уверен, она и сейчас с нами в комнате и счастлива оттого, что мы вместе. И я все-таки разражаюсь горькими рыданиями.

Ахмед просит меня собраться с духом и быть сильным. Он говорит, ему неведомо, что именно готовит будущее для каждого из нас, но Бог всегда поступает правильно. Я говорю, что не верю в Бога, но если Бог существует, ему придется многое мне объяснить, когда я до него доберусь. Ахмед качает головой и улыбается. Мне кажется, ему хочется прикусить кожу между большим и указательным пальцами, но он сдерживается.

Входят мой отец и доктор Сана. Ахмеду пора.

— Но прошло всего несколько минут, — протестую я.

— Скоро мы будем проводить вместе много времени, — говорит Ахмед. — Совсем как в старые времена, ладно? Совсем как в старые времена.

С влажными глазами мы обнимаем друг друга на прощание.

Я сижу у окна и смотрю на небо. С расстояния в миллионы миль мне мигает ярко сияющая звезда.

«Это, должно быть, Ахмед. Когда-нибудь он сподобится жизни властителя — я это знаю».

Я вспоминаю, как в ночь перед сороковинами Доктора Зари указывала на самую большую звезду, утверждая, что это я, и у меня перехватывает дыхание от слез.

Неделю спустя доктор Сана сообщает, что она наконец получила разрешение на выезд в Австралию, и, как только их дом будет продан, они с родственниками улетят. Когда устроится в Сиднее, она собирается написать мне, а потом даже вышлет билет, чтобы я навестил их в новом безопасном доме.

24

НАЛЕТ СТАРОСТИ

В день выписки из клиники я очень волнуюсь. Не могу себе представить, каково будет снова оказаться дома. Находится ли наш дом под наблюдением? Велено ли было людям не общаться со мной? Нарочно ли выбрал отец поздний час для нашего приезда, чтобы избежать встречи с соседями? Когда мы сворачиваем в переулок Шахназ, 10 метров, мне вспоминается тот день, когда Ахмед собрал всю округу для измерения ширины переулка. Я улыбаюсь, и отец это замечает.