Сергей Аксентьев - Беспокойные дали Страница 41

Увидев Андрея и Машу, компания, не прерывая пения, приветственными жестами позвала их к себе, предлагая включиться в общее веселье. Бесшабашное чувство почти забытой курсантской вольницы кинуло Андрея к этим ребятам и он, на ходу подстраиваясь под их ритм, подхватил:

Пахнет палуба клеверомХорошо как в лесу.И бумажка приклеенаУ тебя на носу…

Компания с энтузиазмом поддержала:

Ой, ты палуба, палуба,Ты меня раскачай.Ты печаль мою палубаРасколи о причал…

…Веселая компания сошла в Парке Горького. Андрей долго махал им вслед, пока теплоходик не нырнул в холодную черноту пролета Каменного моста.

Вышли на Васильевском спуске. Поднялись к Красной площади. Солнце уже било из-за золоченых куполов Кремлевских храмов, разбрасывая окрест желто-малиновые брызги. В этот предвечерний час площадь была почти пуста. Гулко стучали каблучки Машиных сапожек по полированной брусчатке. Этот цокающий стук вдруг отчетливо напомнил ему промозглую ноябрьскую ночь шестьдесят первого года, когда они, участники парада, оказались невольными свидетелями поспешного перезахоронения Иосифа Виссарионовича Сталина…

Он огляделся. Ничего-то с тех пор здесь не изменилось. А вот за прошедшие годы в стране изменилось многое и к великому сожалению, совсем не в лучшую сторону.

Для большинства россиян жизнь стала безликой, бесцельной и примитивной.

На фоне нарастающего словоблудия политиков народ нищал, скудела казна. В межчеловеческом общении обесценивались некогда священные понятия: долг, порядочность, преданность делу, энтузиазм. Для подавляющего большинства сограждан все заботы и чаяния теперь сводились к поискам «нужных людей», «проталкиванию» чад и домочадцев на «хлебные» должности, «пробиванию» благ и привилегий, «доставанию» дефицитных вещей и продуктов. А дефицитом в ближних и дальних провинциях постепенно становилось всё. Теперь оттуда в столицу мчались переполненные согражданами-добытчиками поезда и самолеты. И волокли они в свои семейные гнезда из первопрестольной всё — от спичек, туалетной бумаги и вареной колбасы, до чешской облицовочной плитки, фарфоровых унитазов и консервов минтая…

…На углу возле ГУМа Андрей увидел цветочный ларек.

— Идем, — сказал он, взяв под руку свою спутницу, — я хочу подарить тебе цветы.

— Букетик ландышей и ещё, пожалуйста, — неожиданно вырвалось у него, — четыре гвоздики.

На недоуменный взгляд Марии, Андрей кивнул в сторону кремлевской стены:

— Гвоздики ему. Иосифу Виссарионовичу!

А потом Платонов проводил Машу на рижский поезд.

Маша долго махала ему из двери вагона. Андрей напряженно всматривался как в густеющих сумерках размывалось, исчезало её улыбающееся лицо… и на душе становилось тоскливо и беспокойно.

Глава VI

Провинция

1

Пока Андрей безуспешно пытался дозвониться из автомата до Ильи, немногочисленные попутчики с прибывшего рейса разъехались. Привокзальная площадь была пуста. Дождь со снегом сёк лицо. Порывистый ветер гнал по мокрому асфальту бурую листву. Короткие октябрьские сумерки торопливо переходили в ночь, растворяя в чернильной мгле окружающие предметы.

— Куда морячок? — окрикнули его из притулившейся возле штакетника машины.

Андрей подошел.

— На Южную Поляну.

— Н-да, — почесал за ухом небритый мужик-водитель, — это далеко. Да и ночью пассажиров там нет, а порожняком мотаться себе в убыток…

— Сколько просишь? — прервал его нытьё Платонов.

— Червонец.

— Ну, это ты, по-моему, загнул, — ответил Андрей, — за эти деньги до столицы слетать можно. — И сделал вид, что хочет уйти.

— Ладно, моряк, из уважения к флоту, за пятерку довезу.

Платонов согласно кивнул и нырнул в теплый салон…

…Ещё месяц назад он и не предполагал, что судьба выкинет невероятный фортель, выбрав из тысяч городов необъятной страны в качестве спасительной научной обители тихую Пензу. Но это произошло, и вот он мчит сквозь промозглую октябрьскую ночь в обшарпанной, пропахшей крепким табаком и бензином «Волге» к инициатору столь неожиданного превращения …

К тому времени, когда лейтенант Платонов принял дела и обязанности своей первой в жизни командирской должности — начальника отделения технической батареи, старшина 1 статьи Илья Кручинин разменял последний, третий год срочной службы. И, как и положено в те времена «годку», был специалистом первого класса, отличником боевой и политической подготовки. В затерявшемся среди кильдинских сопок ракетном дивизионе, где все люди как на ладони, он пользовался авторитетом и уважением. К тому же неплохо рисовал и виртуозно играл на гитаре, а потому бессменно заправлял художественной самодеятельностью и дивизионной стенной газетой.

Новичка лейтенанта же, как только вездесущий замполит узнал, что тот в училище увлекался литературой и даже печатался во флотской газете, без промедления «бросили» на культурно–просветительный фронт, а три месяца спустя, «продвинули» в секретари комсомольской организации дивизиона, определив ему в помощники Илью Кручинина. Так на комсомольской ниве и свела их в ту пору судьба.

С Ильёй они были почти ровесники. Тот успел до призыва закончить два курса политеха. На жизнь оба смотрели одинаково, поэтому сошлись, что называется с полуслова и всё свободное время проводили вместе. Благодаря такому дружескому общению лейтенанта Платонова со своим многоопытным подчиненным процесс вживания молодого офицера в тяжелую заполярную службу прошел как-то быстро и безболезненно.

После увольнения в запас Кручинина Андрею долго не хватало его технической сметки, тонкого юмора, жизненной наблюдательности и оптимизма. Сначала они активно переписывались, но после женитьбы Ильи письма от него стали приходить все реже и эпистолярная связь постепенно оборвалась сама собой. Повседневная суета, служебные, а потом и научные заботы задвинули в анналы памяти этот жизненный эпизод, и в последние годы Андрей почти не вспоминал о своем кильдинском друге.

И вот однажды вечером (прямо как в сказках про чудеса) на пороге его Бакинской квартиры возник улыбающийся и весьма посолидневший Илья с молодым застенчивым пареньком лет двадцати. Возник словно из небытия почти через десять лет после прощального кильдинского «Пока!».

Когда первые сполохи: «А ты помнишь?..», «Слушай, а где тот-то?..», «А что там теперь?..» отсверкали, Андрей, так и не отошедший от невероятности встречи, в который уже раз попытался выяснить:

— Так как же все-таки ты меня нашел?

— Ну, — лукаво сощурился и многозначительно хмыкнул Илья — сделать это было несложно. Я же зам генерального директора по сбыту и одновременно представитель подрядчика в Военно-Морском Флоте. Мы монтируем и обслуживаем секретную аппаратуру связи. Вот неделю провозились с Сашей, — он кивнул в сторону паренька, — в штабе Каспийской флотилии. Я вспомнил, что в последнем письме ты писал о возможном переводе в Баку. Навел по нашим каналам справки, и мне выдали твой адрес.

И он опять окунулся в воспоминания. Чувствовалось, что Кильдин и Заполярье дороги ему, как могут быть дороги для человека лучшие дни и годы его молодости…

Уже под утро, когда многое вспомнили, о многом переговорили и немало выпили, Илья вдруг предложил:

— Слушай, Андрей, бросай ты к чертовой бабушке эти столицы. Не нужен ты им. У нас в Пензе отличное ракетное училище. Я приеду, узнаю. И если что-то будет подходящее, то сообщу. А ты определишься, стоит или не стоит…

Через пару недель пришла телеграмма: «Есть договоренность. Вези материалы».

Самойлов, покочевряжившись, дал неделю в счет отпуска…

Дежуривший на КПП старший лейтенант деловито сверил с заявкой документы и куда-то позвонил.

— Извините, — произнес он после короткого разговора, — вас просили минут двадцать подождать. Идет заседание кафедры.

Училище, куда столь необычным образом привела судьба Платонова, стоит того, чтобы о нем хотя бы кратко рассказать.

К июлю 1941 года военная обстановка на Ленинградском фронте стала угрожающей. Фашистская группировка «Север» генерал — фельдмаршала Лееба упорно рвалась к северной столице. Верховным командованием было принято решение об эвакуации из города населения, фабрик, заводов, научных и учебных учреждений. Тогда-то в провинциальную Пензу и была переведена часть военно-артиллерийской академии и высшее артиллерийское инженерное училище. Эвакуированных разместили на западной окраине города, в живописной реликтовой дубовой роще. Вместе с техникой, учебным оборудованием и курсантами прибыли и преподаватели. Их поселили здесь же, в стандартных сборно-щитовых домах. Всю территорию поделили на две зоны: учебную и жилую.