Ярослав Питерский - Падшие в небеса Страница 41

— Так что же ты хочешь тогда?

— Да ничего, хочу, что бы ты тоже мне помог. И внука своего направил куда надо и как надо. Ты же, как я понимаю ему дорог да и нет у него кроме тебя никого. Так ведь? Клюфт тяжело дышал, он внимательно смотрел на Маленького. Внутреннее отвращение и опять, опять это уже забытое перед этим человеком, волнение, опять непонятный страх! Страх вернулся!

— Я не буду тебе, ни в чем помогать и не рассчитывай! Я не буду вмешиваться в личную жизнь родного мне человека!

Андрон молчал, он ждал, что ему так ответят. А вот Клюфт заволновался, сначала он хотел наговорить гадостей этому наглому и циничному человеку, человеку который многие годы был символом смерти и разлуки. Хотелось, но осадил сам себя. Он насторожился и решил не спешить. «Если он что-то задумал, то постарается довести до конца, но тут суета может быть излишней. Надо ждать, ждать и выбирать момент. Иначе нельзя на этот раз права на ошибку я не имею» — решил внутренне Павел Сергеевич.

— Тебе, когда ни будь, какие ни будь видения приходили? — тихо и неожиданно спросил Андрон.

— Что? Ты о чем?

— Я говорю тебе какие ни будь видение приходят, ну, допустим, придет человек и разговаривает с тобой, а ты беседуешь с ним как с настоящим, а потом, потом просыпаешься и все! Оказывается, нет ничего! А ты так веришь, что это было! Тебе вернее с тобой такое бывает? Клюфт замер он не знал что ответить. Какой-то слишком откровенный вопрос получился. Он сразу вспомнил про Иоиля. Он вспомнил и вздрогнул, этот человек опять лезет к нему в душу. Опять подозревает его в чем то и подозревает его как-то слишком пророчески, словно экстрасенс выворачивает мысли, неужели он и до этого хочет докопаться, разбередить и это последнее. Клюфт облизнул языком моментально высохшие губы. Потянулся за стаканом с водой, что стоял на тумбочке, когда он сделал пару глотков, то вновь неожиданно услышал, ответ которые ждал и боялся.

— Вижу, бывает,… вижу. Приходят. Да,… беседуешь ты с ним.

— С кем? Ты, что несешь? С чего ты взял? — испугался Клюфт. Маленький посмотрел внимательно на Павла и махнул рукой, отвернулся. Он опять попал в точку. Значит, он идет в нужно направлении.

— Вижу твое волнение, значит не один я такой. Ты не бойся, не буду я из тебя жилы вытягивать! Не буду. Так спросить хотел. И вижу что не зря. И ко мне приходят. И говорят. Раньше никогда такого не было, а сейчас вот, на старости лет,… заработал. Клюфт расхохотался. Он как-то облегченно схватил стакан с водой и выпил его залпом, затем опять посмотрел на Андрона Кузьмича и вновь рассмеялся. Маленький тоже улыбнулся, хотя понимал, что смех этого человека, как издевательство, какая-то злорадная жестокость над ним, пусть и такая вот безобидная, но жестокость. Но Маленький воспринял ее, как должное.

— Значит, говоришь, на старости лет видения приходят? И разговаривают?

Спрашивают, значит?… А-а-а,… как там у классика? Мальчики кровавые, в глазах не стоят? — радостно спросил Клюфт.

— Нет, мальчики не стоят. Расстроишься? Или ты хотел, что все как по Достоевскому было? У этого, как там его… Карамазова? Чтоб черт пришел и свел меня с ума за грехи мои? Достаевщины тебе не хватает?! Журналист сразу видно… подавай вам достаевщину! Нет! Нет, Клюфт не будет этого! Умру я тихо и спокойно.

Без лишних этих вот мистических персонажей. Просто и тихо. Причем еще неизвестно когда. Может быть, я и умру-то после тебя. Вот так! Кстати, не вызови тогда я скорую помощь, не лежал бы ты сейчас в этой палате, вернее лежал бы ты сейчас в другой палате, два метра на один с хорошим земельным одеялом!

— Ну и сволочь же ты Маленький?! Сволочь и поддонок! Теперь и этим будешь меня потыкать? Что жизнь мне спас? Да не спас ты мне жизнь ты просто сам испугался! А все тыкаешь, своим благородным якобы поступком!

— Я не тыкаю, просто констатирую факт. Вот и все. А это ты уже из всего, какие-то вновь выводы делаешь! Таким как вы, всегда не иметься из всего выводы сделать! Все перевернуть. Все подначить и обсудить и, в конце концов, себе же наврать! Вы,… такие как вы, всем все мешаете и портите и главное себе жизнь портите! Клюфт, вдруг поймал себя на мысли, что какая-то правда в словах этого противного и мерзкого человека все же есть. Смог бы он тогда ели бы у него был выбор действительно его сделать? Смог бы он выбрать: умереть, но гордым, или быть спасенным, но рукой палача? Наверное, нет, не решился, и эта вот нерешительность, как-то подкосила его в эту секунду. Клюфт растерялся своих мыслей: «Он пришел, что бы вновь ставить вопросы. Вечные вопросы. Чтобы вновь заставить мучиться? Ему самому страшно, а я вижу, что ему страшно, хотя он это хорошо скрывает, но он хочет, что бы было мне страшно! Но мне и так страшно? Я не могу не признаться в этом самому себе? Почему, почему мне страшно? Он прав и я этого боюсь! Я, просто его ненавижу и через эту ненависть пытаюсь выдумать свою правду, свое оправдание! Но так не может быть, просто не может этого быть. Нужно признаться самому себе! Господи, я хочу признаться, помоги мне!»

— Ты Клюфт, как я вижу хоть и дожил до таких лет, а не переменился, не научила тебя жизнь. Я ж пришел к тебе с делом, а ты в штыки все воспринимаешь! Испортить все хочешь опять. Что б другим плохо было ради своей вот этой гордости и правды! Но это же неверно! Это не верно! Признайся ты сам себе! Клюфт, вскочил с кровати. Маленький даже испугался таких резких движений больного человека, да какого там больного — сердечника с инфарктом! Павел Сергеевич встал в полный рост, его больничная мятая пижама была похожа на какой-то костюм астронавтов из фантастических зарубежных сериалов, или нет,… нет она похоже на одеяния того героя из «Соляриса» Андрея Тарковского! Да, он так похож на этого человека! Только постаревший и осунувшийся. Клюфт подошел к окну и растворил одно створку. Закрыв глаза, он подставил лицо солнцу, лучи грели кожу. Было, как-то страшновато Маленькому смотреть за всем этим, какой-то фильм,… рядом с ним снимается какой-то необычный фильм, где он играет одну из главных ролей!

— Ты почему-то опять заставляешь меня в чем-то признаваться? А в чем я должен перед тобой признаваться или сознаваться? Ты не следователь в тридцать седьмом, а я не арестованный Клюфт, в твоем кабинете. Нет! Того Клюфта уже нет, он умер тогда, когда ты его убил! Одним росчерком пера! Ты исправил букву «Ю» на «И» и убил человека! Просто и беспощадно! Уничтожил! А кто тебе давал на это право? Кто вам, таким как ты, давал тогда право уничтожать людей! А?

— Я не убил тебя, а спас! Мы просто не хочешь сейчас в этом признаться самому себе!

— Спас?! И это ты называешь спасением?! Ты вычеркнул меня из жизни моей любимой женщины! Раз и навсегда ты вычеркнул меня из жизни моей любимой дочери раз и навсегда! Ты убил меня Маленький, а сейчас именно ты сам себе врешь и успокаиваешь свою душу, заставляя себя поверить, что другого пути у тебя тогда не было и, ты сделал все правильно! Это ты боишься сам себя, а не я! Мне, нечего бояться! А вот ты, ты боишься своих мыслей и своих как ты там говоришь видений и пришел тут ко мне убеждать меня в обратном?! Мразь ты и сволочь! И знай никогда не будет тебе прощения от таких, как я! За то, что ты с нами сделал! Маленький тоже встал, он не нервничал, он лишь хмыкнул и подошел ближе к Павлу. Он стоял совсем рядом с ним и тяжело дышал.

— А с чего ты взял, что я пришел просить у тебя прощения?

— А чего же ты тогда ходишь? — недоумевая спросил Клюфт.

— Я, же уже говорил, хочу помочь своей внучке, и твоему внуку. Вот и все. Ты ошибаешься Клюфт. Я не в чем, не раскаиваюсь! Я все сделал правильно и не мог поступить иначе. Повисла пауза. Тишина как-то немного охладила обоих, заставила задуматься. Клюфт покосился на Андрона и тихо буркнул:

— Ты не заслуживаешь быть хорошим. А ты пытаешься им стать Маленький. Но это тебе не подойдет. И к тому же быть хорошим это привилегия, ее нужно заслужить.

— Перед кем?

— Перед Богом, перед им, одним.

— А ты, значит, заслужил?

Клюфт задумался, он не знал что ответить. Вопрос Андрона поставил его в тупик. Да действительно он как-то «перебрал» оценками, он не может быть окончательной инстанцией верховным судьей, который все и решит. Нет, это нет так! Но и оставлять этот вопрос Павлу было нельзя. Он хмыкнул, но ничего так и не ответив, вернулся на кровать. Маленький продолжал стоять у окна, он как то грустно и тихо спросил:

— Ты ведь сам любил, а что ты готов был ради любимой? Ради любимой ты бы был готов убить меня? Клюфт опять промолчал. Вопрос был вновь задан, по какой-то страшной методики «ежовских дознавателей». Все четко и ясно и даже молчание уже знак поражения. Маленький «бил ниже пояса», он спрашивал то, чего нельзя было спрашивать. Что сделать ради любимой, что он мог сделать?

«Ради Верочки, тогда, я смог бы все! Смог! Я смог бы убить? Нет, не смог, хотя не знаю, наверное, смог бы! Господи как все страшно, где граница? Да, действительно я смог бы ради не уничтожить этого человека? Может быть, может быть, но это ведь ради Верочки! Ради нее! Ради будущего ребенка! Нет определенно я бы смог! Но тогда что говорит он! Он хочет сказать, что я такой же как он, вернее он такой же как я? Господи, где граница этого различия?!»