Энтони Берджесс - Человек из Назарета Страница 42

У Фомы были особые соображения насчет этой философии. Он сказал своим новым друзьям, что в словах Иисуса, возможно, немало правды, но при этом добавил:

— Это еще под очень большим вопросом, что Бог, мол, кормит голодных и все такое прочее. За свою жизнь я много раз видел, как люди умирали от голода. И где же был при этом Бог?

Перед рассветом Иисус и восемь его учеников снова пришли на берег озера близ Капернаума. Лодочник на этот раз был не столь кислым и сказал им при встрече: «Народу у вас, кажется, прибавилось? По моим подсчетам, в тот раз вдвое меньше было».

На берегу их ожидали два человека. Филипп и Андрей, которым они были знакомы, приветствовали этих людей, назвав по именам — Иаков и Варфоломей. Они были учениками Иоанна Крестителя. Иаков сразу же узнал Иисуса и обратился к нему:

— Господин, ты знаешь, откуда мы пришли.

— Он по-прежнему в тюрьме, разве не так? — спросил Иисус. — Узник, но жив?

— А также полон сил и огня, — добавил Варфоломей.

Варфоломей, которому шел уже четвертый десяток, имел озабоченный вид и сильно сутулился, как бывает свойственно людям, склонным к занятиям наукой. Иаков же выглядел лет на двадцать. Он был очень мускулист и всего лишь на дюйм или около того ниже Иисуса. Речь его отличалась чрезвычайным напором — даже в тех случаях, когда содержание разговора того не требовало. Он сказал:

— Иоанн боится, что ему недолго осталось жить. Он сказал, что мы должны присоединиться к вам.

— Значит, тебя зовут Иаков… — задумался Иисус. — Но у нас уже есть один Иаков — вот этот наш невысокий друг. Как же мне обращаться к тебе?

— Иногда меня называют Иаковом-меньшим, — глядя с вызовом, ответил тот, — но ваш-то Иаков уж точно меньше меня.

— И все же ты будешь Иаковом-меньшим, — улыбнулся Иисус. — А чем ты занимался прежде?

— Перед тем как пойти за Иоанном? Выступал в соревнованиях борцов на деревенских ярмарках. Какое-то время, и к своему стыду, работал охранником при мытаре. — Матфей улыбнулся и кивнул, подтверждая сказанное. — Вот Варфоломей, он во всех смыслах на голову выше меня — умный, образованный.

Варфоломей пожал своими худыми плечами:

— Ни то и ни другое. Я не очень умен и не очень образован. Но в травах и снадобьях разбираюсь. Считайте меня скромным сельским лекарем. В этом деле я имел кое-какой успех. Правда, небольшой. Прежде чем мы присоединимся к вам, если вы нас, конечно, примете, мы обязаны вернуться к Иоанну и принести ему какую-нибудь весть от тебя.

— Ты имеешь в виду весть о Царстве? — сказал Иисус. — Хорошо, скажите ему, что слепые прозревают, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют. И еще передайте: что бы с ним ни происходило, имя его гремит, и гремит уже по всему царству. Среди рожденных от женщины не было ни одного, кто был бы более велик, чем Иоанн Креститель. Пусть он знает это. А потом возвращайтесь ко мне. Вам будет нетрудно найти меня.

— Учитель, — нахмурился Иаков-меньший, — есть одно дело… — Он колебался и в смущении чертил что-то ногой на песке. — Учитель, если проделана такая великая работа… Ну, в общем, когда древних пророков бросали в темницы, им являлись ангелы — ты знаешь, что я имею в виду, — и уносили их. Нельзя ли сделать так… Ты понимаешь, о чем я хочу просить, господин. И не только я. Мы с Варфоломеем уже обсуждали это.

Иисус покачал головой:

— Нет. Он так же несет свое бремя, как я буду должен нести свое, когда придет мой час. Так уж отмерено его величие на небесах, что чаша сия да не минует его. Чаша, до краев наполненная горчайшей горечью. А теперь идите и расскажите ему. Потом возвращайтесь ко мне.

— Я надеюсь, ты не… То есть мы, надо полагать… — бормотал Варфоломей.

— Кажется, он имеет в виду как раз то, чего мы и опасались, — произнес Иаков-меньший, глядя на Иисуса так, будто готов был сбить его с ног.

— Вы его любите, — сказал Иисус. — Давайте больше не будем говорить о возможных исходах. Идите же, и да поможет вам Бог.

В один из дней — еще до того, как Варфоломей и Иаков-меньший смогли передать Иоанну весть от Иисуса, — Крестителя, с которым в тюрьме обращались хуже, чем с диким зверем, истощенного, больного и грязного, извлекли из его ямы. Для этой цели сквозь решетку в полу коридора, под которой Иоанну пришлось провести столько дней, опустили лестницу. «Вылезай наверх!» — скомандовал стражник. Когда Креститель карабкался наверх, ему едва удавалось перебирать по ступенькам иссохшими руками и ногами. Наконец Иоанн достиг последней ступеньки, грубые руки подхватили его, и он оказался на полу коридора, который вел к комнате стражников. Крестителя бесцеремонно окатили водой из ведра, затем положили на старую мешковину, чтобы он обсох, после чего стражники накинули на него плащ из тонкой ткани и, наряженного таким образом — никакой другой одежды на Иоанне не было, — повели к сверкавшему золотом и источавшему ароматы дворцу, по пути толкая в спину и подгоняя остриями копий. У входа их встретил какой-то офицер высокого ранга, который и препроводил Иоанна в личные покои Ирода Антипатра. Тот, сидя в глубоком кресле, уже ждал Крестителя. Перед Иродом на медном столе были разложены лакомства и стояли два серебряных кувшина — с вином и со свежей родниковой водой. Несмотря на сильную боль, Иоанн стоял в полный рост, давая Ироду возможность разглядеть своего пленника — избитого, подавленного, истощенного, неприлично измаранного.

Ирод заговорил:

— Они, то есть мы, как я могу видеть, обращались с тобой не лучшим образом. Ну что же, все это может измениться. Садись, поешь немного, выпей вина. Расслабься, если можешь. Прогони страх, не думай, что тебя немедленно казнят. Это не причастие перед смертью. Проклятье, да расслабься же, Иоанн! Мы ведь знаем друг друга. Когда-то мы были друзьями.

Иоанн стоял, не произнося ни слова, не беря ничего со стола, глаза его сверкали.

— Чего ты хочешь, Иоанн? — нетерпеливо-раздраженно спросил Ирод. — Может быть, все дело в том, что я нарушаю брачные законы? Но ведь я намерен раскаяться в содеянном и исправить положение. Это удовлетворит тебя?

— Но можешь ли ты очиститься от греха, взяв на себя еще больший грех? — сказал Иоанн. — Ведь ум твой заражен мыслью о новом грехе. Я знаю тебя, Ирод.

— Да, я знаю, что ты знаешь меня, — надул губы Ирод. — А вот насчет того, знаю ли я тебя… Было время, когда мы действительно знали друг друга. Тогда мы были всего лишь детьми. Мы одной крови, Иоанн, мы из одной и той же семьи. Как ты думаешь, что я должен чувствовать, когда ты гниешь в тюрьме, а по ту сторону решеток воет вся эта свора? Почему ты идешь против здравого смысла, Иоанн? Почему забываешь, кто ты?

— Так кто же я, Ирод?

— Человек, которого я мог бы использовать. — Ирод наполнил кубок и осушил его тремя жадными глотками. — В этом несчастном царстве для тебя есть работа. Если ты хочешь власти, ты получишь ее. Власть созидать, но не разрушать…

— Созидать на продажности еще большую продажность.

— Я понимаю, — сказал Ирод. — Делегированных полномочий тебе было бы недостаточно. Послушай, Иоанн. Мне известно, что ты проповедуешь. Ты проповедуешь новое Царство. Но в твоих жилах течет царская кровь, и толпа знает об этом. Так что же, ты хочешь царской короны?

— Моей задачей было подготовить путь тому, кто будет носить царскую корону, — ответил Иоанн. — Но это не та корона, которую изготовляют золотых дел мастера, а священники освящают.

— О, эта твоя дешевая риторика, рассчитанная на толпу! Эти тщательно сбалансированные фразы, напыщенный негативизм. Ты имеешь в виду того нового проповедника, что бродит где-то поблизости? А добропорядочный ли он человек? Стоит ли он того, чтобы о нем беспокоиться? Не послать ли мне за ним, чтобы он прочитал маленькую проповедь нашему двору? Мы хотим чего-нибудь новенького, Иоанн. Нам так наскучили пиры, танцы, все эти игры в бирюльки… Где он теперь?

— Ты хитрая лиса, Ирод. Но тебе не удастся заманить его в ловушку и уничтожить, обвинив в государственной измене. Можешь не бояться, что твой трон будет сокрушен. Никто не собирается свергать тебя, никто не будет срывать с твоей головы это драгоценное украшение. Прежде чем сменятся царства, должны измениться люди.

Некоторое время Ирод молчал, задумчиво пощипывая свою недавно выкрашенную мурексом[95] бороду, затем сказал:

— Если бы я освободил тебя, как бы ты распорядился своей свободой?

— Я последовал бы за ним, — сказал Иоанн. — За тем, чью стезю я уготовил. Но ты не освободишь меня.

— А ты в этом уверен? Ты всегда слишком уж во всем уверен, Иоанн, — вот твоя вечная беда. Это было твоей бедой еще в ту пору, когда мы вместе играли в детские игры. Названия цветов, имена царей Вавилона, вся эта ерунда… Ты ведь всегда все знал, не так ли? Ну что же, хорошо, возвращайся в свою грязь. Окажи мне услугу, ударь, пожалуйста, в тот гонг. Мне нужна стража.