Леонид Воронов - Морская дева Страница 42

К вечеру подошли к мысу Дежнева. Впрочем, здесь не один мыс, а целых шесть. На мысе Пеек стоит памятник Дежневу, он же и маяк. Было видно остров Ратманова, это крайняя точка России. На нем пограничники и маяк. Рядом с ним остров Диомид, но это уже территория США. Аляску не видно сегодня — дымка. По карте у них там железные и автомобильные дороги, аэродромы, поселки, а на нашей стороне только несколько брошенных поселков. Над Аляской поднялась огромная импортная луна, погода ясная, но холодно, минус два, сопки покрылись инеем. Птицы уже летят на юг, несколько раз видели диких гусей, и еще каких-то птиц, летящих правильным строем. Нам тоже пора на юг, но работа еще не закончена.

Сегодня 9 сентября, только что мы высаживались на мысе Дежнева, привезли кучу сувениров, много снятой фотопленки, и массу впечатлений. Очень интересное место. Здесь находится могила Дежнева, на которой стоит простой деревянный крест. А рядом монумент с его барельефом. Его хорошо видно с моря. Раньше здесь была метеорологическая станция и радиомаяк. Лет семь назад сюда доставили атомную энергетическую установку, но при монтаже произошла авария, и это место оказалось зараженным радиацией. Поэтому обслуживающий персонал эвакуировали, и теперь здесь никого нет. Берег представляет собой прекрасный галечный пляж, над которым нависают монолитные скалы. Возле самого мыса есть красивый грот, возле него пещера с водопадом, а дальше еще один грот, и в нем небольшое пресное озеро, из которого я посчитал нужным напиться. Водопад метров сорок высотой, очень красивый. Скалы гранитные с прожилками мрамора. Я отколупнул кусок мрамора от этой скалы, привезу тебе сувенир. В стороне от домиков метеостанции древнее чукотское или эскимосское поселение.

Вот мои трофеи: метательное орудие для ловли рыбы из кости, позвонок кита, китовое ребро длиной метра два, несколько полудрагоценных камней (геологи назвали их халцедоном, некристаллическим кремнием) они полупрозрачные, желтого цвета. И еще несколько камешков, которые отличаются от обычной гальки тем, что взяты на мысе Дежнева. А ребра китов на берегу лежат такие, что человеку не поднять: толщиной сантиметров сорок, и длиной метров пять. Так что я взял самое маленькое.

В общем, побродили мы вволю. Когда мы уходили, пролетала стая журавлей. Один журавлик не смог подняться над краем скалы, ударился об нее, и упал на берег. Его взяли в шлюпку, и сейчас он сушится в помещении калориферной. Завтра мы его выпустим. Я сразу вспомнил твою песенку про журавлика.

Утром я слышал сообщение по радиостанции "Маяк", что какой-то француз пересек Берингов пролив на спортивном парусном снаряде виндсерфинг, кажется. А вечером геологи выходили на связь с Верблюжьим мысом, где стоят палатки их коллег, и оказалось, что этот француз высадился возле самых палаток, где в это время был только повар. Француз был в гидрокостюме, черный и блестящий. Повар испугался, и едва не пристрелил опрометчивого француза. До границы его сопровождало американское судно, а дальше наш вертолет, на котором его потом и увезли в Анадырь.

На судне я почти всегда в центре событий, потому что я здесь самый большой бездельник. У меня работа появляется раз в неделю, а то и реже. Мне даже неловко перед экипажем, хотя они прекрасно понимают, что если я работаю, значит, где-то что-то перестало работать. В начале рейса я нашел 68 различных неисправностей, (я веду журнал). Все это давно исправлено, включая и личные бытовые приборы членов экипажа. Впрочем, остальные тоже не сильно перегружены.

Сегодня 11 сентября. Только что я два часа смотрел на небо, наблюдал северное сияние. До чего красиво, Катенька. Поднялся на мостик, а третий штурман говорит, мол, посмотри на небо. Я ничего не увидел, кроме луны, звезд, и легких светлых облачков. Но вот облачка стали разгораться все ярче, стали изменчивыми, засветились ярким зеленоватым свечением, вся северная часть неба покрылась яркими полосами, и каждая полоса состояла из вертикальных параллельных лучей. Некоторое время картина оставалась неподвижной, потом полосы начинали быстро перемещаться, накладываться, нижняя часть лучей меняла цвет с зеленого на розовый и фиолетовый. В некоторых местах сияние было так ярко, что почти равнялось свету Луны. Все вышли на палубу и восхищались причудливой игрой света. Больше всего это похоже на торжественную музыку, исполняемую большим симфоническим оркестром.

Насколько я помню, северное сияние — это свечение ионосферы под действием космических лучей.

Мое письмо стало похоже на дневник. Придется продолжать в том же духе.

Сегодня 14 сентября. Два дня назад мы закончили работу в проливе. Два ночных профиля пришлось повторить, аппаратура давала сбои во время северного сияния. Затем сделали девиацию, то есть изобразили розу ветров диаметром три мили. Это для проверки приборов. Затем направились на юг, где возле залива Лаврентия нужно пройти еще пять профилей. Работы на сутки, и пойдем в Петропавловск.

По пути нас снова прихватил шторм. С большим трудом дошли до берега, и встали на якорь. Ветер с берега, но очень сильный. На берегу поселок Нуняма. До него два кабельтова, и нам видно его очень хорошо. Там стоят на вид новые домики на две семьи, ровными рядами, около сорока штук, но в поселке нет ни одного человека. Нет ни кошек, ни собак, их можно было бы заметить даже без бинокля. Поселок брошен, и никто из нас не знает, почему. А картина жуткая.

От нашей стоянки хорошо видно поселок Лаврентия, до него миль восемь, так что нельзя сказать, что Нуняма изолированный поселок. Мы знаем, что раньше он был обитаем.

Ветер усилился, анемометр зашкаливает, последнее деление на нем 30 метров в секунду. Это уже ураган. Якорь уже не может удержать судно, ползет. Два раза меняли стоянку, в надежде найти более вязкий грунт. Сейчас встали на два якоря, хотя это нежелательно, потому что они могут перепутаться, если ветер переменит направление. Два якоря тоже ползут, но медленно. В заливе Лаврентия, у входа в который мы стоим, ожидают погоды пять судов. Один из них, "Николай Островский", ветром вынесло на мель. Это большое грузовое судно, нам видно его в бинокль. Мы слышим его переговоры с берегом и с другими судами. Пока особой опасности нет, небольшая течь в машинном отделении. Третьи сутки ветер не утихает, и ему не могут оказать помощь. Потихоньку сползаем в море, ждем закат солнца, после заката часто ветер начинает стихать.

Пришлось ждать еще сутки, пока ветер немного стихнет, а потом мы пошли в бухту Провидения, потому что у нас закончилась вода, ее давали только на камбуз. В бухте скопилось много судов, они тоже ждут воду и топливо. Швартоваться невозможно, в этой бухте ветер, как в аэродинамической трубе: на севере низкий берег, на юге вход в бухту, а на востоке и западе крутые высокие горы. Как только здесь люди живут? Мрачные скалы, и ни одной травинки, совершенно нет зелени.

Стояли в бухте пять суток, под конец вода закончилась окончательно, чай не пили даже, потому что трое суток еще был шторм. К этому времени, и продукты подошли к концу. Когда утихло, взяли воду и продукты, а потом еще двое суток стояли в очереди за топливом.

В заливе Креста осталось три профиля, мы их закончили, а потом вернулись к Верблюжьему мысу снимать посты, но оказалось, что там уже никого нет, их давно снял "Агат". Так что зря мы прогулялись. А ночью снова заштормило, капитан не рискнул идти. Сейчас идем в Эгвекинот, там выгрузим оборудование, и пойдем уже в Петропавловск. В начале октября будем дома.

Одичал я за этот рейс, даже не знаю, как покажусь на глаза моей милой Катеньке. Помнишь, Робинзон вместо того, чтобы броситься в объятия людей, которых он так долго ждал, стал прятаться, и следить за ними, когда они появились на острове.

Катенька, а ты меня встретишь в аэропорту? Меня обычно никто никогда не встречает, потому что я всегда приезжаю неожиданно. Мне всегда это нравилось, но нашу с тобой встречу я представляю себе именно в аэропорту. Я догадываюсь, почему это: моего терпения хватит только до аэропорта, а потом я умру, если немедленно тебя не увижу.

Следующее письмо будет уже из Петропавловска, куда мы пойдем сегодня или завтра.

Привет твоим родителям и Аленке. Всего хорошего тебе, моя любимая, нежно тебя обнимаю и целую много раз. Твой Миша".

"Дорогой мой Мишенька! Вот ты уже и в Петропавловске. С приходом тебя! Когда ты уходил в рейс, было еще лето, а теперь уже настоящая осень. Представляю, как ты соскучился по своему городу, и вообще по берегу. Я вот первого сентября ходила в школу, и такое там все родное для меня, что просто душа разрывалась, так я соскучилась, а ведь я всего лишь два месяца там не была. Как же ты тогда соскучился по дому? Ты ведь так давно ушел.

А по поводу писем ты не волнуйся никогда. У меня есть такой недостаток — я не очень люблю писать письма, но тебе я пишу с удовольствием. Во время учебы у меня было мало времени, поэтому я писала мало, ты прости меня.