Ярослав Питерский - Падшие в небеса Страница 43

Отец Андрей понял, что восстанавливать храм ему в принципе-то и некому. Прежде чем жители Шило придут сюда помолиться, ему еще предстоит огромная работа восстановить храм и веру в душах этих людей. Большевики, как оказалось за семьдесят лет, разрушили главное — они страхом и кнутом вытравили веру из трех поколений и сейчас возродить ее будет очень трудно. Вот поэтому и так мрачнел с каждым днем, отец Андрей вот поэтому и не радовало его физического восстановление церкви в Шило. А сегодня, священник был вновь неприятно удивлен, увидев таджиков лазающих по лесам у стен храма. Отец Андрей перекрестился и двинулся в сторону бетономешалки, которая работала и урчала, словно кот, грызущий рыбу. У агрегата стоял низенький коренастый мужчина в кожаном пиджаке. Это был начальник строителей, не то бригадир, не то прораб. Отец Андрей сильно в эти тонкости не вдавался, он лишь знал, что это человек главный среди рабочих. Хотя, коренастый мужичек по имени Толик, (как он сам назывался), никогда лопату в руки не брал и в грязной спецовки не ходил. Священник подошел к нему и низким голосом спросил:

— Ну и что это такое?

— А отец Андрей, доброе утро. Вот новых рабочих привез. Сейчас вообще дело закипит и я думаю, к концу месяца мы вообще все сметы закроем и выйдем на обделку внутри. А там отец Андрей, собирайте вашу службу! Паству! И в добрый путь! В новый, вернее, в старый храм! — самодовольно промурлыкал Толик.

— Я спрашиваю это что такое?! — повторил вопрос священник.

Толик покосился на него и ничего не понимая, покрутил головой, словно петух на жердочке.

— Это что ж за срам-то такой? — продолжал напирать отец Андрей.

— Вы о чем? Вы о чем батюшка?

— О чем? А ты не понимаешь? А? Ты кого привел сюда? Кого пустил? Ты куда людей дел? — напирал священник, кивая на рабочих-таджиков.

— Как куда дел?! Работают люди! Вот все нормально без перекуров и прочего!

— Да я вижу, что работают, я спрашиваю, а те-то, где? Старая бригада куда делась? Толик посмотрел сначала на рабочих, затем на батюшку. Затем улыбнулся и, хлопнув себя по лбу, весело прикрикнул:

— А-а-а, понял, понял, о чем вы! Вы о таджиках этих? Ну да! Сегодня вот они начали, их бригада, а старая, старую я убрал, слишком много проблем! Отец Андрей гневно смотрел на Толика и, втягивая ноздрями воздух как жеребец, зло буркнул:

— Каких еще проблем?

— Да таких. Смету мне урезали. Вот, поэтому и зарплата у них уменьшилась, они заныли, начали бунт поднимать. Вот и пришлось таджиков нанять!

— А почему смету урезали? А почему? Прочему людям заработать не дадут?

— Ну, уж батюшка вы меня об этом не спрашивайте! Вы у спонсора своего спросите! — развел руками Толик. — А я человек маленький, мне, сколько заплатили, на то я и делаю. Да вы батюшка, не правы. Таджики, они-то лучше. Лучше и быстрее все сделают. Вы уж не переживайте, эти ребята работать умеют.

— Да. Работать умеют? Ты мне басурман привез! Я хотел, что бы храм православные восстанавливали! А ты, ты кого мне привез?

— А-а-а, вы об этом?! — Толик грустно вздохнул и вновь развел руками. — Не хорошо батюшка, не хорошо. Не надо национальный вопрос поднимать. Этого православная церковь никогда не делала. Не хорошо, ну что ж таджики, ну что ж они тоже люди. Они, тоже заработать хотят. Им тоже надо детей своих кормить семьи! Да и вы батюшка межрасовую рознь, что ли хотите разжечь?

— Что?! Ты что такое тут говоришь? Какая еще рознь! Я хочу, что бы русские люди поработали на восстановлении храма и заработали при этом! Вот что я хочу. Я хочу, что бы православные ошибки своих отцов и дедов исправили! Вот что я хочу! А против этих людей я лично ничего не имею! — отец Андрей указал рукой на работающих таджиков. — Более того! Я готов им последнее отдать, если надо будет! Пусть придут я им и еды и одежды дам! Но тут я хочу, что бы русские работали, что бы православные этот храм строили, это важно и для меня и для них! Очень важно, вот что! Толик ухмыльнулся и, покачав головой, с сожалением в голосе сказал:

— Я понимаю вас, батюшка. Ой, как понимаю. Но только вот эти самые православные, как вы говорите, русские люди, вас, наверное, не понимают. Плевать они хотели на храм и искупление грехов отцов и дедов. Они вообще на все хотели плевать. Им только деньги подавай, а работать-то они не сильно любят. Я вам честно батюшка признаюсь, по мне так лучше вон с этими таджиками работать. Они спокойные, своих прав не качают, профсоюза не имеют, живут в общаге, по десять человек на койко-место тут вот спать в бытовке будут, работают в две смены и главное батюшка, не пьют они! Не пьют и с похмелья не болеют, а значит и на работу во время выходят. А перекуров-то так вообще не устраивают! Вот так-то батюшка. Отец Андрей, молча слушал исповедь этого человека, стоял и внутренне понимал, улавливал, что говорит он правду, нет в его словах лукавства и какого-то наговора. Священнику было горько и обидно. А Толик продолжал:

— И вообще по секрету я вас сказу батюшка, с таджиками этими, басурманами как вы говорите и работать-то выгоднее. У них и зарплата в два раза меньше и я вот получу больше. И еще: к расходным материалам они бережнее относятся¸ никогда не артачатся и все выполняют. Так вот батюшка! Отец Андрей махнул рукой и опять глубоко вздохнул:

— Ладно, если уж так говоришь, пусть работают,… только вот не правильно это!

Если тебя послушать так скоро наши люди и работать не будут! Как же? Все-таки не все деньги-то решать должны.

— А вот это батюшка, уже ваша работа! Наставлять на пусть истинный, овечек заблудившихся. Это уже ваша работа батюшка. Моя, проблемы с растворами и кирпичами решать, а ваша — ум нашему народу поправить. Только вот я подозреваю батюшка, что у вас это ой как не сразу получиться, ой как не сразу! Отец Андрей, осмотрел с ног до головы этого человека. Ухмыльнулся и грустно спросил:

— Ты крещенный?

— А как же, вот и крест есть! — Толик расстегнул рубашку и вытащил большой золотой крестик на толстой цепочке. — Вот он мой крест! Вот! Отец Андрей покачал головой и молвил:

— А молитвы-то, какие знаешь? В церковь-то ходишь?

— А как же, знаю: отче наш,…. — Толик осекся. — Больше, правда, не знаю. Но вот в церковь хожу и, свечки ставлю, и за здравие и за упокой! У меня, кстати, недавно бабка померла. Так вот я за нею даже поминальную службу заказал! Отец Андрей грустно улыбнулся, он перекрестил Толика и зашептал:

— Молись. Молись, как можешь. Это все, что тебе остается. Молись и быть может, Бог простит тебя. Он добрый.

Но его тихи слова утонули в шуме работающей бетономешалке. Толик их не услышал и лишь благодарно закивал в ответ, делая вид, что все понял. Отец Андрей отошел от него и обернулся, он посмотрел на церковь. Она как показалось ему, словно живая, вздыхала объятая сеткой лесов и стеллажей. Церковь как-то напряглась, отец Андрей чувствовал это. Она словно, понимала — то, что происходит: и ее ремонт, и все остальное, это лишь начало, это лишь предпосылка к чему-то грандиозному и может быть не совсем радостному. Вновь засияют кресты на куполах. Вновь засветится алтарь, но это не все! Это еще лишь пролог к очень трудным временам! Она словно чувствовала, что ей придется вновь работать. Причем работать на износ. В нее будут приходить люди, много людей! Отец Андрей знал, что люди обязательно сюда будут ходить. Но с каким сердцем? Что их будет сюда толкать? Чувство внутреннего дискомфорта, жажда очиститься, желание прикоснуться к Богу? Нет! А если вовсе не это? А если это просто мода?! Просто традиция?! Просто новое совсем забытое старое течение — ходить в церковь?! Вера — обращенная в традицию? Что может быть страшней? «Вера — ставшая каким-то атрибутом жизни грешников? Они живут и не понимают, что они свою веру превратили в атрибут своей никчемной мещанской жизни! Погрязли в грехах и думают, что вот эти вояжи в церковь делают их добрее и лучше?! Что может быть страшней этого?» — содрогнулся отец Андрей. — «Коммунисты развратили людей внутренне. И то, что они сломали церковь это не самое страшное, они сломали внутреннюю структуру человеческой души! Вот что самое печальное! Три поколения русских людей лишились возможности говорить и заботиться о душе! Бездушный народ это похлещи любой ядерной бомбы!» Сможет ли он, священник, объяснить этим людям, совсем еще молодым людям, что крестясь церкви и ставя свечки у алтаря — еще не значит верить в Бога? Еще не значит искупать грехи! И что: после службы нельзя идти в магазин покупать водку и напиваться до поросячьего визга. Что нельзя материться и драться в очереди за святой водой на крещенье. Что нельзя отбирать пенсию у своей бабушки, что бы купить себе новые сапоги или джинсы! Сможет ли он объяснить этим людям в этой обновленной и многострадальной церкви? Трудно, как будет трудно, это настоящая война, война за правду, война за доброту, война за милосердие! «Стоп, а разве за милосердие можно воевать? Разве за доброту можно биться? Можно! Интересно, а сколько горя она видела? Сколько трагедий разыгрывались, в эти стенах?»