Миа Марч - В поисках Колина Фёрта Страница 45

— Когда ты была школьницей, то жила в «Доме надежды», верно?

Если Пенелопа Вон Блан и наводила чистоту, пусть даже для видимости, делала она это не для того, чтобы поговорить о беременности Вероники в шестнадцатилетнем возрасте. Речь шла о ней самой. Вероника почувствовала, что данный разговор требует чая, и поставила чайник на огонь, подлив в него воды.

— Да, в течение семи месяцев.

— А… девочки не разговаривали о том, каких приемных родителей они хотели бы для своих детей?

Вот оно что. Теперь Вероника начала понимать, что за всем этим кроется.

— Большинство из нас отдавали своих детей вслепую, поэтому нам не приходилось выбирать, но, конечно, мы об этом говорили.

Пенелопа терла чистый участок поверхности.

— И чего же все вы хотели от приемных родителей?

— Ну, чтобы они были любящими и добрыми. С хорошим характером, в отличие от некоторых наших отцов.

— Что еще? — В голосе Пенелопы слышалось отчаяние.

Вероника выключила конфорку и заварила чай «Эрл Грей».

— Да, пожалуй, все. Ключевое слово — «любящие».

Пенелопа перестала тереть.

— Но как ты узнаешь, любящий человек или нет. Ведь нужно хорошенько узнать его, разве не так? Этого не поймешь по коротким встречам.

— Однако в целом можно сразу понять, кто перед тобой, ты не согласна?

Казалось, Пенелопа сейчас расплачется. Она бросила на стол скатавшееся в комок бумажное полотенце.

— Мы с мужем много лет пытаемся зачать ребенка. Мне уже тридцать восемь, и мои шансы все уменьшаются. Поэтому мы решили подумать об усыновлении, а я знаю, сколько пар надеются получить ребенка, нам сказали, что это может занять много времени. Но потом нас выбрала девушка из «Дома надежды». Не могу передать, как я обрадовалась, может, никогда в жизни не была так счастлива. Но теперь она может от нас отказаться. Мой муж ей нравится, но, по ее словам, она сомневается, получится ли в итоге из меня хорошая мать для ее ребенка.

Отвернувшись, она закрыла лицо руками.

О господи.

— Почему она вообще выбрала вас с мужем?

Пенелопа посмотрела на Веронику.

— Честно? Из-за нашего богатства. Девочка эта из неблагополучной семьи, у нее было суровое, бедное детство — она и до сих пор еще ребенок, — и для нее очень важно, чтобы ее малыш рос в достатке и никогда ни в чем не нуждался — завтрак это или айфон. Для нее это принципиально, и она хочет богатую католическую семью непременно из Бутбей-Харбора. Мы познакомились, и я старалась ей понравиться, но, мне кажется, чем больше времени мы с ней проводим, тем больше она во мне разочаровывается.

Вероника разлила чай по чашкам и жестом предложила Пенелопе сесть.

— Чем, по-твоему, она недовольна?

— Муж говорит, что мне надо держаться естественней, быть самой собой. Но я знаю, как меня воспринимают — как сноба. Я пытаюсь это изменить.

«Я заметила, — подумала Вероника. — Но подделать это нельзя».

Пенелопа добавила в чай сливки, положила кусочек сахара.

— Я знаю, что не самый дружелюбный в мире человек. И, возможно, имею репутацию сноба. Но я люблю этого ребенка всем сердцем — а сердце у меня большое, Вероника. Может, этого никто не видит, но мой муж об этом знает. И моя мать. И моя сестра тоже — для родных я сделаю все, что угодно. А для этого младенца, этого драгоценного ангела, которого я хочу любить, растить, разделить с ним свою жизнь, — я буду самой любящей матерью. Я в этом не сомневаюсь.

— Вот это все и надо сказать ей, Пенелопа. Сказать именно так, как ты сейчас говорила. Обратиться к ней отсюда, — прикоснулась к груди Вероника. — Ей нужны не просто твои слова. Ей нужно почувствовать твою искренность.

— Я пыталась… трижды. Я ей не нравлюсь. — В глазах Пенелопы стояли слезы.

— Мне кажется, тебе следует повидаться с ней наедине. Будь настоящей. Предстань перед ней во всем блеске истинной Пенелопы Вон Блан. Объясни, от всего сердца, что значит для тебя этот ребенок. Как ты хочешь воспитать его. Расскажи, почему сделаешь это лучше, чем кто-либо другой. Поделись с ней тем, о чем думаешь каждую ночь перед сном. В это время мысли обычно правдивы.

Пенелопа кивнула и обняла Веронику.

— Может, я возьму домой рецепт твоего пирога «Надежда».

Вероника достала из папки рецепт чизкейка с соленой карамелью.

— Не думаю, что тебе понадобится чудо-пирог, Пенелопа. Я чувствую исходящие от тебя волны надежды.

Около одиннадцати в тот вечер Вероника сидела на кровати, втирая в сухую кожу локтей пахнущий сиренью лосьон, когда зазвонил телефон. Ник? Может, Пенелопа?

— Алло?

Беа. Вероника так удивилась, услышав ее голос, что чуть не выронила трубку. После кратких приветствий и обмена впечатлениями о необычно жарком дне и о том, как сложно при такой погоде печь пироги, Беа сказала:

— Я поразмыслила и хотела бы связаться с Тимоти Макинтошем.

— Я ожидала, что ты этого захочешь.

Интересно, что случится, когда Беа ему позвонит. Как он отреагирует.

— Ты не можешь подсказать, с чего начать? Я проверила Макинтошей в этом районе, и их тут довольно много. Но Тимоти Макинтоша нет.

— Я знаю человека, у которого может быть его нынешний адрес. Я сейчас тебе перезвоню.

Вероника повесила трубку, и сердце сдавило. Она позвонила Нику, и у того действительно оказался адрес Тимоти. Он жил в Уискассете, всего в пятнадцати минутах езды от Бутбея, в том самом городке, где Вероника и Беа побывали вчера во время их короткой остановки на автостанции. Ник случайно встретился с ним там в прошлое Рождество, делая покупки в магазине электроники, и Тимоти дал ему свою визитку. Он работал механиком на катере.

Механик на катере. Живущий всего в пятнадцати минутах езды отсюда.

Вероника глубоко вдохнула и, перезвонив Беа, сообщила все, что узнала от Ника. Ей было нехорошо.

Она поднялась наверх, пошла в дальнюю кладовку, где стоял ее заветный сундучок. В нем она хранила вещи, которые взяла с собой в «Дом надежды», и те, что сберегала от переезда к переезду последние двадцать два года. С самого дна она извлекла фотографию Тимоти Макинтоша и посмотрела на нее. Шестнадцатилетний Тимоти стоял на их месте, в кожаной куртке, руки в карманах джинсов, приятная улыбка на лице.

Фотография не ранила так, как всегда представлялось Веронике, возможно, благодаря тем откровенным признаниям, которые она сделала. Боже, как же похожа на него Беа. Она — живое доказательство его отцовства.

Вероника вложила фотографию в маленький коричневый конверт, написала на нем имя Беа, добавила записку: «Я подумала, возможно, ты захочешь это иметь. Тимоти Макинтош, март 1991 года».

Утром она дойдет до гостиницы и бросит письмо в почтовый ящик. Приняв решение, Вероника улеглась в постель и спокойно уснула.

Глава 18

Джемма

Посвятив утро поискам разных данных и интервью, включая душещипательный завтрак с женщиной, отдавшей ребенка на усыновление в 1963-м, в год открытия «Дома надежды», и мучительный час с беременной пятнадцатилетней девочкой, желавшей найти для своего малыша богатых родителей, однако же испытывавшей трудности с подбором достаточно любящей пары, Джемма подъехала к съемочной площадке. Она надеялась хоть одним глазком взглянуть на Колина Фёрта и уговорить его на интервью. Редактор «Ведомостей» сказала, что назначила репортера для освещения съемок в городе, но это не мешало Джемме попробовать добиться у этого актера интервью. Почти закончив со своими исследованиями, она готова была написать длинную среднюю часть статьи в ближайшие несколько дней, а потом отдать удостоверение, выданное ей Клер, снова став безработной.

Придется вернуться домой и разбираться со своим будущим.

Но интервью с Колином Фёртом может послужить ей пропуском на работу. Личная беседа со звездой первой величины, обладателем «Оскара», всеми уважаемым красивым англичанином — это несколько оживит подборку ее статей… и вполне может поспособствовать осуществлению мечты. Может, даже вернуть ей место в «Нью-Йоркском еженедельнике». А как только она снова станет репортером, Алексу придется смириться с ее планами остаться в городе.

Только теперь он Нью-Йорк ненавидит — и вынуждать его жить там несправедливо.

— Эй, народ! Колин Фёрт раздает автографы в «Лучшей маленькой закусочной»! — крикнул какой-то мужчина, и огромная толпа рванула к гавани по Главной улице.

Джемма изумилась, как быстро добралась до закусочной — она сократила путь через мощенный кирпичом переулок, который помнила еще со времен летних каникул, и, запыхавшись, влетела в заведение, а толпа уже наступала ей на пятки. В закусочной было людно даже в одиннадцать утра, и Джемма обежала ее взглядом, надеясь заметить Колина Фёрта и добраться до него раньше остальных. «Простите, мистер Фёрт, — скажет она, — я бы с удовольствием угостила вас десертом, например вон тем восхитительным черничным пирогом на стойке, если бы могла задать несколько вопросов для “Ведомостей”». Но его нигде не было видно: ни в кабинках, ни у стойки, ни у стены в попытке остаться неузнанным в ожидании своего кофе.