Миа Марч - В поисках Колина Фёрта Страница 46

— Ну где же он? — крикнула какая-то женщина, отталкивая Джемму.

За соседним столиком официантка наполняла сахаром маленькую сахарницу.

— Кто именно?

— Колин Фёрт. Кто-то сказал, что он здесь, раздает автографы.

Невысокая рыжая официантка сорока с небольшим лет подняла бровь.

— Опять? Да если бы Колин Фёрт был здесь, думаете, я раскладывала бы пакетики с заменителем сахара? Да от одного его вида я бы стояла тут и таяла!

— Это все отговорки! — завопила другая женщина и бросилась обыскивать туалеты, в том числе и мужской. — Наверное, он прячется на кухне!

— Не прячется, клянусь, — обратилась к ней официантка. — Если вы пришли сюда не для того, чтобы поесть, прошу уйти.

«Может, удастся подловить его на съемочной площадке», — думала Джемма, покидая закусочную с большим стаканом травяного чая со льдом. За недавнее время она посмотрела два фильма с его участием: «Дневник Бриджит Джонс» и «Так она нашла меня», — а несколько других видела в последние годы: «Король говорит», «Реальная любовь» и «Мамма миа!». Поработав над статьей сегодня вечером, она посмотрит один из его новых фильмов и набросает план интервью. Обладатель «Оскара» прибывает в маленький город в штате Мэн. Мистер Дарси приезжает на съемки. Англичанин в Бутбей-Харборе. Возможно, он поделится впечатлением об уже увиденных достопримечательностях Мэна, если, конечно, он их видел, и Джемма могла бы подать это в формате путевых заметок. И как поклонница, конечно. Она обожала Колина Фёрта и, без сомнения, сама растаяла бы, стоя в шаге от него, слушая этот его потрясающий акцент. Идеи роились в голове, и на подходе к Лягушачьему болоту Джемма достала блокнот, чтобы их записать, и тут зазвонил ее телефон. На экране высветилось имя свекрови. О нет.

— Джемма, что, бога ради, происходит? — спросила Мона Хендрикс голосом, полным праведного гнева.

Джемма закатила глаза. Неужели Алекс сказал, что она беременна? Правда, они не обсуждали, сообщать или не сообщать всем на ранних сроках, но чем позже узнает Мона, тем лучше.

— Не понимаю, о чем вы, Мона.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты беременна и три недели носишься по Мэну? Ты доставляешь Александру неприятности в связи с переездом в Доббс-Ферри!

Господи боже! Неужели он натравил на нее свою мать?

— Конечно, он пытался представить дело так, будто это для него неважно. Он сказал, что в конце концов вы можете и остаться в городе, раз уж ты так непреклонна. Где же, черт возьми, предел твоему эгоизму?

— Простите, Мона, но почему это Александр не эгоист, хотя хочет переехать в Уэстчестер, когда я предпочитаю остаться в городе?

— Не глупи. Ты прекрасно знаешь почему. Ты беременна. Ты несешь жизнь в этот мир. Дело не только в тебе.

Что сын, что мать. Александр сказал то же самое.

— Мона, это касается только нас с Александром.

«Не срывайся на нее. Просто сверни разговор. Не увеличивай количество проблем».

— Это семейное дело. Мы все живем здесь, в Доббс-Ферри. А теперь, когда ты в положении, вы трое тоже должны жить здесь. Подумай о ребенке, если тебя не волнует собственный муж.

— Мне нужно идти, Мона, — сказала Джемма, просто кипя от злости. — До свидания.

Да как она смеет! «Подумай о ребенке, если тебя не волнует собственный муж».

Она должна получить интервью у Колина Фёрта. Должна.

Без толку потратив час на звонки, чтобы выяснить, когда же Колин Фёрт приезжает в город — даже парень, с которым встречалась Беа, второй помощник режиссера, не знал толком, по словам девушки, из-за накладок с расписанием, — Джемма засела за работу над статьей о «Доме надежды». Она не могла выбросить из головы Лиззи Доннер, пятнадцатилетнюю беременную, подопечную «Дома», настаивавшую, чтобы ее ребенка усыновила богатая семья из Бутбей-Харбора, где сама она воспитывалась в нужде. С болью в сердце Джемма вспоминала историю этой девочки. Лиззи думала, что нашла идеальных приемных родителей — очень богатых, католиков, как и она сама, живших в Бутбей-Харборе в особняке у воды, но каждый раз, встречаясь с этой парой, понимала, что ей не нравится жена. «Я хочу, чтобы у моего ребенка было все, о чем он только может мечтать, — сказала Лиззи. — Я думала, что это самое важное. Но жена такая притворщица, такая фальшивая — как она сможет стать хорошей матерью для моего ребенка?» Последнюю фразу Джемма опустила. Она пообещала написать только о сути того, что важно для Лиззи, не унижая ничье достоинство, к тому же девушка еще не сбросила эту пару со счетов. Джемма подумала о собственной матери — не притворщица, а просто холодная. Ее родители были отнюдь не бедными людьми, но деньги, поездки и дорогие летние лагеря уж точно никого не сделали счастливым.

Джемма перешла к абзацу о Линдси Тейт, женщине из Нью-Гемпшира, усыновившей ребенка, биологическая мать которого находилась в «Доме надежды» тридцать лет назад. Она просматривала свои заметки о Линдси, когда в животе возникла непонятная боль, похожая на спазмы при менструации. Джемма приложила к животу ладонь и встала, думая, что чересчур согнулась над ноутбуком. Но боль усилилась. Джемма прошлась по комнате, насколько позволяло ограниченное пространство, и боль сделалась столь нестерпимой, что она согнулась пополам. Что это такое?

Она теряет ребенка?

Джемма открыла дверь и схватилась за косяк, боль все росла.

— Изабел? — позвала она, пораженная отчаянием в своем голосе. «Пожалуйста, окажись на месте!»

— Джемма? — позвала сверху Беа. — С тобой все хорошо?

— У меня жуткие боли в животе, — с трудом выговорила женщина.

Беа сбежала вниз и через минуту вернулась с Изабел.

— Я беременна, — сказала Джемма. — Всего девять недель. Боль очень сильная.

У Изабел округлились глаза.

— Я везу тебя в больницу. Беа, подменишь меня в гостинице?

— Конечно. Не беспокойся.

Джемма едва держалась, пока Изабел помогала ей спуститься вниз. Что происходит? Согнувшись от боли, она доковыляла до машины Изабел, спазмы не отпускали.

— Милая, послушай. Я не хочу, чтобы ты волновалась, — сказала Изабел, подавая задним ходом с подъездной дорожки. — На раннем сроке беременности у меня тоже были жестокие боли в животе, а оказалось — ничего страшного. В отделении «Скорой помощи» тебе наверняка сделают ультразвук и все проверят. Не переживай.

Но Джемма переживала. У нее никогда не было таких болезненных спазмов.

— Я теряю ребенка?

Изабел прибавила скорости, сжав руль так, что побелели костяшки пальцев. Джемма, согнувшись, раскачивалась взад-вперед.

— Приехали.

Изабел остановилась у входа в отделение «Скорой помощи» и крикнула:

— У моей подруги девять недель беременности и сильные боли в животе!

Через несколько секунд сидевшую в кресле-каталке Джемму ввозили через автоматические двери в отделение «Скорой помощи». Не успела она оглянуться, как уже лежала на койке, а две медсестры хлопотали над ней, беря кровь на анализ и вводя внутривенно какую-то жидкость. «Дыши», — велела себе Джемма. Боль начала отступать. Подошел врач и, представившись дежурным акушером, объяснил, что для ультразвукового исследования намажет ей живот холодным гелем.

— Так, сердцебиение есть, — сказал он, и Джемма посмотрела на экран, прижав ко рту ладонь. — Я не понимаю, что вызвало боль, но она, похоже, уменьшилась, и ребенок чувствует себя прекрасно.

Джемма не могла оторвать взгляда от пульсации сердцебиения, от плода прямо перед ней — на экране. Ее частичка, частичка Александра. Впевые она почувствовала себя соединенной с растущей внутри нее жизнью. У нее действительно будет ребенок.

Ребенок, потеря которого опустошила бы ее, ведь она не получила бы возможности что-то почувствовать — и речь не о шевелении. Она имела в виду связь. Узы любви.

Медсестра помогла ей стереть с живота гель и предложила отдохнуть полчаса, прежде чем они ее отпустят. Джемма смотрела в потолок, переполняемая ощущением чуда, смешанного с холодным страхом.

Джемме посоветовали не переутомляться этим вечером, но прогулка не казалась такой уж нагрузкой. Ее потянуло к детской площадке на Главной улице, всегда полной ребятишек, которые лазали по фигурам персонажей сказок и качались на качелях. Она надеялась, что после пережитого страха ее взгляд на проблему изменится, возникнут все эти теплые и нежные чувства, в ней, в ее крови вдруг проявится неуловимый материнский инстинкт, и она станет совсем другим человеком.

Но, наблюдая за двумя только научившимися ходить малышами, нагружавшими песком ведерки в песочнице, она… вообще ничего не почувствовала. Никакого восторга, типа — о, какая прелесть, хочу такого же.

Только все тот же страх: что она не справится с этой задачей, провалит роль матери и домохозяйки, даже если целый день будет практиковать новый образ жизни.