Юз Алешковский - Маленький тюремный роман Страница 45

ШЛАГБАУМ. Нет, Дерьмо, заговор не просто сорвался — он был сорван бдительной частью руководящих работников органов, но, главное, той силой заочного стального взгляда — взгляда гениального укротителя зверей всех времен и народов, нашего дорогого Иосифа Виссарионовича, который продолжает гипнотически воздействовать на широкие вредительские массы и цирковых хищников еще наглядней, чем сила взгляда патриота нашей Отчизны товарища Дурова, по секретному распоряжению Лаврентия Павловича, ежедневно, со своей стороны, кормившего группу зверей сильнейшими успокаивающими средствами, созданными славными фармацевтами страны победившего социализма… товарищ Сталин в данный момент получает многочисленные письма трудящихся включительно с телеграммами от Вольфа Мессинга, само собой, от других читателей вражеских мыслей на расстоянии и от самых больших друзей Советского Союза за рубежом, включая Драйзера, Бернарда Шоу, полуцыгана Ромен Роллана, писателя-пидараса Андрея Жида и прочих коммунистов всего мира… так что теперь мы смело можем сказать, что злодейский заговор был действенно нейтрализован, а затем решительно сорван силами, временно исп… поправляю себя: сорван силами, теперь уже постоянно исполняющими прямые обязанности добра, ликвидирующего зло вплоть до полного построения коммунизма, когда и добро и зло взаимно аннигилируются в преддверии подлинно человеческой истории человечества… финита ля комедия, гражданин Дерьмодень… стоп!.. как видишь «Д» меня еще не доконало, — Шлагбаум скрежетнул зубами.

Поздно ночью — впрочем А.В.Д. перестал замечать время суток из-за отсутствия в квартиренке окон и пытки бездушным электроосвещением, — поздно ночью он подзакусил и слегка поддал с заметно уставшим Люцием Тимофеевичем; правда, тот, оживился после допроса, с интересом расспрашивал и распрашивал арестанта, о различных прикладных возможностях его научного открытия; интересовался не только определенными результатами проникновения науки в природные структуры микромира живого организма, но и фантастическими прозрениями собеседника, полными умопомрачительных непредвиденностей.

34

А.В.Д. не заметил, как быстро течет время в обществе с непростой личностью Шлагбаума, в играх с высоколобым умницей Геном — это особенно успокаивало, веселило, ублажало, придавало жизни смысл, вроде бы начисто вытянутый куда-то прочь сквозь невидимые щели, но, подобно теплому духу жилья, вдруг возвратившемуся и обогревшего душу; А.В.Д. почти окончательно уверовал в благоприятное для ближних — в сказочно странное течение игры и много о чем успел поразмышлять; ждавшая его участь казалась предрешенной: жизнь до гроба в закрытом заведении, одиночество, а если, как обещано, дозволят, то цензурируемая переписка со своими любимыми, чтение, возможно, приятные общения с коллегами, прогулки до зон, огражденных заборами и колючей проволокой, даст бог, по лесным тропкам и лужкам… картишки, шашлыки, выпивки, ночи забытья, начисто с тех самых пор лишенные сновидений, а там и гляди — чем черт не шутит! — приезд с гастролями Диминого театра в закрытку.

«Боже мой, боже мой, это было бы счастьем, отдушиной, медом залетной свободы… вот с кем бы я от брюха поболтал за пивком и воблой… что касается работы, то — во всяком случае сегодня — совершенно мне наплевать и на нее и на науку… здесь отбивают вкус не только ко всему такому, но и к самому — скажем прямо, довольно постыдному — существованию в виде Гомо сапиенса… о если бы мои позвонили, я, после их звонка из Лондона, с удовольствием превратился бы — о реинкарнации в собаку не смею мечтать — в любую живую тварь, лишь бы не в трупного червя — сие, как мне кажется, не сулит никакого бытийного, экзистушного и эстетического наслаждения… действительно, лучше уж быть плотью мертвой, поедаемой живыми ничтожествами, чем живым же ничтожеством, пожирающим мертвую плоть… вот, кстати, загляну-ка я сейчас в томик Брэма, реквизированного у какого-то несчастного, может быть, тоже отчасти виновного, как я, в произшедшем не только с ним, но и с миллионами людей невинных — с огромной нацией, с империей… в любом случае хоть так пообщаюсь с животным миром, с фауной подлунной, будь они трижды благословенны».

Он погрузился в знакомый с детства томик и словно впервые в жизни стал разглядывать картинки зверей и зверюшек, вчитываться в описания условий их жизни, в характеристики нравов — можно сказать, по-детски же посуществовал в роскошном, любезном душе мире, позволив себе превратиться в тварь свободную: в жирафа, муравьеда, рысь, енота, мышку-полевку, но раз уж так, то лучше бы в медведя, дрыхнущего всю зимушку, надо полагать, развлекаемого по-звериному содержательными сновидениями, верней, проживающего добавочную жизнь, не выходя из берлоги.

Время для А.В.Д. вообще переставало существовать, когда вспоминались именно те моменты детства, когда он мальчишечкой, потом юношей, выходил поутру в деревенский сад, засматриваясь на первые травинки и цветочки, на проросшие в огороде семена огуречиков, морковочек, петрушечки, укропчика и, еще не зная, во что все они превратятся, очарованно вглядывался в тайну чуда произростания, роста, цветения, плодорождения — в тайну, казалось, не желающую быть разгаданной… в гимназии он разглядывал в микроскоп невообразимо красивое строение крошечного обрезка кленового листа, лягушачьей лапки, своего собственного волосика, но все равно только целостность образов флоры и фауны Творенья, только представление о себе самом как о личности неповторимой и малопонятной, рождал в душе чувство счастья и причащения к таинству первопроисхождения, надо полагать, хранящемуся в иных измерениях, не доступных человеческому сознанию, сквозь них стремящемуся пробиться к познанию всего сущего.

То как любопытный Ген, всегда пытливо вникавший в любое человеческое дело и самонатаскавший себя на участие в чтении, становился лапами на колени хозяина, пытаясь перевернуть страницу книги одной из них, — смешило, бодрило, пробуждало надежду на то, что все потихоньку образуется; постепенно, даст бог, сгинут нетерпение с унынием и тоской, гложущей сердце тупой надсадной болью; после того — всего лишь одного — взгляда на быстро мелькнувший общий план злодейской мизансцены, заснятой на пленку, паршивое настроение А.В.Д. обострилось; словно бы назло, возникали вопреки его воле вспышки памяти о безобразном унижении насилуемой женщины и уродуемого кобеля, происходившие на глазах торжествующего Шлагбаума.

«Господи, — подумал А.В.Д., неужели Ты бесстрастно, как мы в микроскопы, наблюдаешь за видами зла, творящимися всего лишь в одной из многих точек на земле, в каком-то километре от резиденции самодержца одной шестой света и его вечно живого учителя — патологического убийцы, основателя власти, отбросившей миллионные массы людей на много тысяч лет назад — в пору человекозверской стадности?.. как это может быть, Господи?»

Подумав так, А.В.Д. ощутил, как его охватил стыд: «А сам-то ты чем занимался? — спросил он себя. — кто перевел за всю свою жизнь, видите ли, в науке массу ни в чем не повинных мышей, крыс, хорошо еще, что не обезьян с кошками и собаками?.. так что попроси заткнуться свой богоподобный разум с его кровоточащими претензиями к Создателю».

Он вообще не первый уже раз в жизни упирался в тупики мировых вопросов, потом «потирал синяки на лбу» и переставал наивно размышлять обо всем, казавшемся таким простым, но, к сожалению, продолжавшем оставаться абсолютно непостижимым; и вдруг, в минуты умственного и душевного отчаяния, когда девятый вал уныния уже вот-вот готов был обрушиться, накрыть с башкой и обездушить все его существо, до него, до одного — не такой уж невинной, если разобраться, — жертвы дьявольского времени, дошла совершенно несусветная глупость ожесточенно недоуменного вопрошания и напрасность все того же Иовоподобного вопля: «Как это может быть, Господи, что Ты, Всевидящий, Всеслышащий, Всеприсутствующий, ранодушно взираешь на все творимое непотребными идеями обезумевшего, точней, разбожествленного человеческого разума, безропотно служат которому руки наши, ноги, весь волшебно организованный организм — как это может быть, Господи?.. ну взял бы Ты и ответил хотя бы краткой формулкой, буковкой слабой, если не смутным, но многозначительным намеком на смыслы фантасмагорических ужасов реализма действительной нашей жизни… Господи, ответь, ибо вопрошать больше не к кому, возможно, не к чему, разумеется, если Ты — совершенно невообразимое, к тому же неорганическое и нечеловекообразное существо!»

В тот момент А.В.Д. не мог бы с уверенностью сказать, заклинило ли шарики в его башке внезапным ударом?.. уснул ли на миг он сам?.. быть может, бодрствовал, попав во власть мистического вдохновения?.. и чем именно это было: тихо ответствующим, безмолвным гласом?.. чувствомыслием?.. призраком некой благословенной фундаментальной истины?..