Владимир Максимов - Не оглядывайся назад!.. Страница 45

«Знать бы: преднамеренно она это делает или чтобы скрыть смущение от моих «стенобитных» вопросов?»

– Папа у меня – русский. А мама – наполовину бурятка…

«Ах вот откуда у неё эта милая азиатчинка: смуглая кожа, слегка раскосые глаза, густые чёрные волосы».

– …Через девять месяцев после их римских гастролей я и появилась на свет…

– Вы, Римма, не ответили на первый мой вопрос, – уже ощущая страх от безнадёжного падения в пропасть, спросил я пересохшим горлом.

– А может быть, вы мне уже нравитесь?..

Её ответ не дал мне разбиться об острые камни глубокого и мрачного ущелья. Неведомые силы легко подхватили и подняли меня. То, что она сказала, оказалось полной неожиданностью. Хотя и чувствовалось, что в словах её нет никакого кокетства.

– Ну что же вы всё-таки хотите взять? – уже по-деловому произнесла она.

– Только не одиночество! Пусть даже и высокохудожественное, – не в силах сдержать радостной улыбки, ответил я. – Мне и своего в тайге вполне хватило. Хочу общения, фейерверка, карнавала!

В порыве светлых чувств я вскочил со стула и, стремительно обогнув стол, поцеловал Римме руку.

– Ну и напор! – опять рассмеялась она. – Прямо тайфун какой-то! Возможно ль противостоять ему обычной слабой девушке? А что касается карнавала, фейерверка, общения – то тут наши желания совпадают. Ведь мне здесь порой целыми днями и поговорить не с кем. Наверное, поэтому и с вами я так сразу разоткровенничалась. Как бывает в поезде, с едва знакомым попутчиком…

«Попутчиками мы теперь можем стать хоть на всю жизнь!» – ликовало во мне всё! – Такую девушку ведь долгие годы можно искать – и не найти…» – с ужасом подумал я, будто занырнув вдруг на очень большую глубину и не надеясь уже на то, что у меня хватит воздуха вынырнуть. Но, выскользнув из тёмной прохлады воды на поверхность, на солнечный свет, возвращаясь к действительности, я с облегчением подумал: «А я-то встретил, нашёл!» И тут же снова стал слышать Римму, её слова о здешнем житье-бытье.

– …Мне и комнату в этом же доме дали, за стеной. Вход только с другой стороны. И окна – не на море, а на сопки… Поэтому я практически и не хожу никуда, кроме магазина, который рядом. Живу, как на подводной лодке. Книги, да радио только и спасают. Когда читаешь хорошую книгу – будто с умным и добрым человеком беседуешь… Особенно мне нравятся письма Чехова. Есть в них и незлая ирония, и неподдельная любовь, и нерафинированная интеллигентность. Почитаешь их и с грустью задумаешься – неужели всё это уже ушло навсегда? Хотя бы такие вот хорошие отношения между мужчиной и женщиной?..

Голос её совсем потишел. И чем-то отдалённо стал напоминать негромкий шорох падающей осенней листвы, срываемой с дерев порывами лёгкого ветра.

Мне так вдруг захотелось пожалеть её, защитить – всё равно от чего. Обнять. И просто так, тихо стоять и смотреть в окно на холодное море. И говорить какие-то чудесные, давно забытые в обыденной жизни слова.

– Римма, а вы верите в любовь с первого взгляда? – серьёзно спросил я.

– Верю, – так же серьёзно ответила она.

– Тогда: «Если есть на Земле правда, – святая, истинная правда, – так она в том, что я люблю вас…» Кажется так Санин признавался Джемме?

– Да, я узнала. Это из повести «Вешние воды». Печальная вещь. О ненадёжности и хрупкости человеческих отношений… – Чувствовалось, что Римма растерялась и не знает что сказать. – Я так понимаю – вы словами Санина объяснились мне в любви?.. Вам что, нравится Тургенев? – спросила она.

– Сам Тургенев мне не очень симпатичен – не стану вдаваться в подробности почему (Римме опять удалось увести меня в сторону…) А вот многие его произведения – действительно нравятся. Например, «Ася», «Первая любовь». Главным образом, наверное, потому, что он смог очень точно изобразить определённый тип русских женщин. Так называемых «тургеневских девушек». Мне даже кажется, что они во многом похожи на вас. Точнее – вы на них. Наверное, поэтому мне и вспомнились «Вешние воды», Санин, Джемма…

– Не знаю… Вряд ли… Так какую книгу вы берёте? – как утопающий за соломинку схватилась она за деловой тон.

– Любую. На ваше усмотрение.

– Тогда возьмите рассказы Юрия Казакова. На мой взгляд – это один из лучших писателей нашего времени…

Она достала с полки книгу. Передала её мне и села на стул, чтобы вписать книгу в карточку, но, отложив ручку, потёрла указательными пальцами виски и тихо проговорила:

– Что-то я совсем растерялась… Вы своими дерзкими и маловероятно, чтобы искренними, признаниями совсем смутили меня. Мне надо побыть одной. Уложить свои мысли в порядок… Надеюсь, вы не шутили так жестоко, цитируя Тургенева?

Она испытующе поглядела на меня.

Честно говоря, я уже сам толком не знал этого. Более того, кое о чём, так скоро, в запале сказанном, я даже успел пожалеть. Хотя и чувствовал, что говорил – без лукавства, от сердца. И ещё я вдруг почувствовал, что ответный «тайфун» чувств может просто расплющить меня как букашку. Ибо столько скрытой энергии угадывалось в Римминых глазах.

– Я не шутил, – ответил я, ощущая себя в данный момент в большей степени всё же литературным героем, чем обыкновенным человеком.

«Не перепутал ли я жизнь с литературой? Ведь подобный внезапный ураган чувств свойственен, пожалуй, лишь книжным персонажам», – вдруг засомневался я в своём ответе, уже собираясь уходить.

– Когда вы заканчиваете работу? – стоя у двери, спросил я Римму.

– В пять.

– У вас есть мясо?

– Нн-нет… А при чём тут мясо?

– Как мужчина, панымаешь, дабытчик, – постарался я перейти на шутливый тон, – …я принесу хароший кусок не очень жирного мяса и сам зажарю его с различными специями и сушёными травами, которые есть у деда Нормайкина. Мы с моим другом, кстати, у него квартируем… Надеюсь, что в местном магазине отыщется бутылка доброго красного сухого вина. Устроим с вами вечером пир! Поводом пусть будет возвращение из тайги и наша нечаянная встреча. Мясо будет – обещаю – пальчики оближете. Идёт?

– Не знаю даже. Как-то всё так неожиданно, стремительно… Впрочем, что ж, приходите, поболтаем. Получше узнаем друг друга. Тем более, что у меня с Нового года осталась так и нераскупоренная бутылка шампанского… Я на Новый год домой собиралась хоть на пару дней слетать, а тут как раз занепогодило… Так что Новый год в Совгаванском аэропорту встретила. А первого января, когда вернулась сюда, зажгла на елке гирлянду, выпила рюмку коньяка, а шампанское открывать так и не стала…

– Шампанское – не пойдёт. Оставим его до следующего раза. К мясу – только красное вино. В крайнем случае – водка.

– Водку я не пью. Один только раз, в общежитии, подружки в компании уговорили попробовать – с тех пор у меня к ней стойкое отвращение.

– Я пошёл. До вечера.

– До вечера…

С книгой за пазухой я медленно шёл домой, чувствуя, что мне тоже не лишне побыть одному…

Мясо, приправленное кроме специй и зелени ещё томатной пастой, довольно шипело в растительном масле на большой и глубокой чугунной сковороде, разнося по маленькой Римминой кухоньке с белой электроплитой, столом, покрытым весёлой клеёнкой, такие дразнящие ароматы, как будто я не ел несколько дней.

Попробовав подлив, я добавил ещё немного сушёной киндзы и измельчённых корешков петрушки. Лук, чеснок, перец были там уже в достаточном количестве, придавая мясу нужный вкус и остроту.

Из проёма двери, ведущей в комнату, выглянула Римма.

– Ну и запахи! – восхищённо произнесла она и уже шутливо добавила: – Может быть, путь к сердцу женщины – тоже лежит через желудок?

Она была в красивом, из тонкой шерстяной ткани, тёмном платье, плотно облегающем её великолепную фигуру. Из-за высоких каблуков девушка стала значительно выше ростом, а её красивые точёные ноги в прозрачном капроне выглядели от этого ещё притягательнее.

– Скоро будет готово? – спросила она.

– Минут через десять, – ответил я, вдруг ощутив себя хозяином этой очень уютной квартирки: с кухней и комнатой, в которой стояла широкая старинная, оставшаяся, видимо, от прежних хозяев, металлическая кровать с никелированными спинками и поблескивающими в полумраке, такими же никелированными шарами на них. Старинный, а точнее – старый платяной шкаф находился напротив кровати, у стены, рядом с дверью. На полу, между шкафом и кроватью, место занимал цветной мягкий коврик. У кровати, во всю её длину, висела обычная домотканая дорожка, чуть больше метра шириной, с разноцветными поперечными полосками: белыми, тёмными, красными, коричневыми, синими…

На стене, против окна, располагались две подвесные полки с книгами. Под ними стояло старое-престарое, укрытое клетчатым жёлтым пледом, кресло, рядом с которым располагался, наверное, его ровесник, торшер с зелёным абажуром. И чуть сбоку – журнальный столик. Перед креслом лежал ещё один пушистый белый круглый коврик из синтетического меха.