Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы Страница 46

Из 21 человека, пришедших на первое занятие, через полгода «уцелело» только девять. Нет, они не «откинулись» из тюрьмы раньше экзаменов, так как на учебу брали только тех, у кого срок заключения совпадал со сроком обучения, просто не смогли освоить программу и перестали ходить. Я, правда, тоже не дотянул месяц до экзамена, но уже по причине своего освобождения.

С занятий пришел как раз к обеду, сегодня давали макароны с перцем, но еда не шла в горло, я ждал известий от доктора. Сокамерники лезли с расспросами, им было интересно, как прошел первый урок. Стараясь немного отвлечься, принялся рассказывать про местное медресе, но не прошло и десяти минут, как посыльный от доктора позвал меня в медпункт.

— Добрый день, Ибрагим! — входя в медпункт, произнес я.

— Здравствуй, Иван! — поздоровался доктор. — Как твое здоровье? Как диурез?

— Спасибо, все хорошо! Но ты ж не только за этим меня позвал? Узнал что?

— Узнал, не буду тебя томить, поговорил я со своим приятелем, он поднял архив. В общем, причина смерти — панкреатит, как ты и предполагал.

— Панкреатит! — повторил я. — То есть нет никакого разрыва печени?

— Нет! Причина смерти геморрагический панкреатит. Повреждений внутренних органов не было. Имелись ссадины на кожном покрове, но они на летальный исход ну никак не могли повлиять, настолько были ничтожны.

— Ну ссадины понятно, это следы от падения в бассейне, — задумчиво произнес я. — Непонятно, откуда «разрыв печени» взялся? И почему меня в тюрьму упрятали? Если смерть наступила от заболевания, то нет состава преступления! А почему я здесь?

— Иван, я не знаю, почему ты в тюрьме и кому это было нужно. Ясно, что ты не виновен, но я не следователь, а на эти вопросы может ответить только он. Тебе нужно встретиться со следователем.

— Да, что-то здесь не так. А на каком языке был протокол написан?

— На французском, а что?

— А по-французски «панкреатит» и «разрыв печени» одинаково звучат?

— Нет, по-разному, — ответил Ибрагим. — Ты хочешь сказать, что кто-то умышленно изначально дал неверную информацию?

— Я пока, кроме того, что сижу невиновным, ничего не могу сказать. Но факт остается фактом, кто-то либо нарочно, либо специально дал информацию о разрыве печени. Причем, когда меня посадили, у следака еще не было самого протокола вскрытия, и он знал о нем только со слов того, с кем говорил, а говорил он с тем, кто ее вскрывал.

— Да, все так запутано, — произнес доктор.

— Ибрагим, а ты не знаешь фамилию доктора, делавшего вскрытие.

— Знаю, это профессор Межди.

— Межди, значит, — задумчиво произнес я. — А почему мне не дали с ним поговорить, как ты думаешь?

— Не знаю, решай со следователем, я что обещал, то сделал. Я всего лишь доктор.

— А твой друг не может передать копию протокола мне?

— Нет, ты что! Протокол вскрытия отдается следователю, а он в журнале регистрации посмотрел диагноз и все.

— А он ничего не мог перепутать?

— Да ну, что тут, каждый день русские туристки умирают?

Я вернулся в камеру еще мрачнее, чем ушел из нее. Вопросы добавились. Если Наташа умерла от заболевания, то почему меня закрыли в тюрьме? И кто пустил «утку» насчет разрыва печени? И главное зачем? И почему меня держат в информационном вакууме? Получается, что есть тот, кому выгодно мое заключение, но кто он?

Ворочался с боку на бок, но ответов не находил, ничего путного в голову не шло. В камере почти все спали, после обеда шел сон-час, не было только Болтуна и Бужни. Да Абдуразак, несостоявшийся доктор, лежал через проход и читал французский роман.

Видя, что я не сплю, перебрался на соседнюю со мной кровать и заговорил. Зная, что я доктор из России, решил сравнить систему здравоохранения наших стран. Честно говоря, мне было не до него сейчас, но он прилип, как назойливая муха, и не отставал.

Через минут 15 я понял, что он довольно хорошо знаком с медициной и ее организацией в Тунисе. Мне нужно было знать, как работает судебная медицина. Естественно, он задал вопрос, зачем мне это надо. Пришлось ему все рассказать.

Я был в таком удрученном состоянии, что хотелось найти «свободные уши» и излить душу. А тут такой подходящий вариант, медик, разбирается в местных «подводных» камнях искусства врачевания, не надо объяснять про разрывы печени и панкреатиты. Тема для него знакома.

И тут произошло то, чего я так долго искал. Я получил наконец ответы на почти все свои вопросы. Но по порядку.

Подойдя к тому месту, как я беседовал сегодня с доктором, Абдуразак внезапно спросил:

— А ты в каком отеле жил? Ну, где твоя подружка умерла?

— «Шамс эль хана». А что?

— А доктора не Усама часом звали?

— Не знаю, как его звали, а ты что, знаком с ним?

— Он длинный, под два метром роста, с такой квадратной челюстью? — проигнорировав вопрос, дальше расспрашивал Абдуразак.

— Точно, он! — почти вскрикнул я. — Да, шпала такая нескладная и резкая прогнатия (выпирающая нижняя челюсть)! Такого век не забудешь!

— Ну, тогда все понятно. — Араб был в этот момент похож на сытого кота, потягивающегося на кровати, того гляди замурлычет. — Я тут всех докторов в отелях знаю! Я ж немного после института подрабатывал в отелях, приличные деньги имел, один визит 50 динаров. Как раз сеть отелей «Хана» я и обслуживал, пока этот Усама меня не вытеснил, у него большие связи, можно сказать, из-за него в Ливию и уехал, так как больше нигде не смог врачом пристроиться.

— Ну и что с того?

— А ты знаешь, как его фамилия?

— Нет, не знаю! Да в чем дело?

— Его имя Усама Межди!

— А как фамилия доктора, делавшего вскрытие? Тоже Межди! Профессор Межди — родной дядя Усамы Межди! Он его и пристроил в отель на мое место! Сечешь?

Меня словно громом поразило! Ну конечно, все так просто! А я голову ломаю!

— Абдуразак, а ты ничего не путаешь? Может, однофамильцы?

— Какие однофамильцы? Дядя его у меня судебку вел, а Усама на год позже учился. У дяди подвязки везде: и в прокуратуре, и в полиции, и в тюрьме.

— Да, а откуда этот Усама русский язык знает, я думал, он у нас учился?

— Да мать у него русская, вот и знает.

— Ясно! Получается, этот Усама прохлопал воздушную эмболию, так как сразу в нескольких номерах капельницы ставил, бегал все туда-сюда. Второпях не заметил, что воздух в системе остался, когда предыдущая капельница закончилась. Воздух из системы не стравил, а следующую поставил, он в вену и пошел. Поэтому она капельницу вырвала и умерла стоя! Она погибла от воздушной эмболии!

— Похоже на то, — согласился Абдуразак. — Когда тебя в полицию на допрос увезли, он к дяде кинулся, спаси, мол, помоги! Ну а дальше дело техники.

— Да, а меня в тюрьму зачем засадили?

— Как зачем? Чтоб ты в Россию не приехал и повторного вскрытия не потребовал, по горячим следам.

— Да, но воздушную эмболию можно только при первичном вскрытии выявить, а потом никак!

— Эмболию да, при первичном! А панкреонекроз можно подтвердить или опровергнуть и при повторном. Может, там и был панкреатит, раз ты его клинически видел, но не думаю, чтобы от него она так быстро умерла.

— Совершенно верно! — согласился я. — Клиника была, но когда я пошел за водой, боли прошли и живот при осмотре был мягкий и безболезненный. А тут вдруг за полчаса, что я отсутствовал, умерла, и написали панкреатит.

Теперь, после разговора с Абдуразаком, я понял, что стал жертвой обыкновенной подставы. По чудовищной халатности тунисского доктора Наташа умирает от воздушной эмболии. Чтобы скрыть преступление и остаться «чистеньким», перекладывают вину врача на меня. Для этого, воспользовавшись родственными связями, скрывают воздушную эмболию, истинную причину гибели девушки, пишут панкреатит, который действительно имел место, но не в такой смертельной форме. А по телефону говорят о разрыве печени. Этого достаточно для ареста, меня в клетку — и все шито-крыто.

Остается еще опасность, что родственники без моего ведома могут захотеть организовать повторное вскрытие, но надо убедить их этого не делать. А для этого надо убедить консула, что я убийца и им все ясно, дело только за приговором.

Уже вернувшись в Россию, убедился, что так оно и было. Родственников убедили не делать повторного вскрытия, объяснив, что и так все понятно, мол, убил он ее, доказательств выше крыши, зачем мертвых тревожить? Все!

Только я вот не согласен! Получается, из меня сделали козла отпущения, а истинные виновные наказания избежали!

Теперь, когда мне раскрыли глаза, стало понятно, почему никто не обращал внимание на то, КАК умерла Наташа, не проводил следственный эксперимент и не вел следственных действий.

Возможно, если бы наш консул с первого дня моего ареста проявил кипучую деятельность, то результат был бы иным. А если б еще и привлекли нашего российского доктора, попросили б кого-нибудь из хирургов наших поприсутствовать при вскрытии, их в Тунисе предостаточно, тем более что произошло оно на четвертый день гибели Натальи, то тунисские эскулапы вряд ли бы отвертелись.