Грэм Грин - Путешествия с тетушкой Страница 46

Что побудило меня вдруг быть осторожным? Ведь О'Тул мне нравился.

– Ах, тот, он просил у меня денег. А я и не заметил вас на берегу.

– Я смотрел с капитанского мостика – в капитанский бинокль. – Он круто переменил тему. – Не могу никак успокоиться, Генри, удивительно, что вы знаете мою дочь. Вы не можете себе представить, как я скучаю по девчушке. Вы мне не сказали, как она выглядит.

– Превосходно. Очень хорошенькая девушка.

– Д-да, – протянул он, – и мать такая же была. Если бы я женился еще раз, я бы выбрал некрасивую. – Он надолго задумался, потягивая виски, а я тем временем оглядывал каюту. Он не сделал попыток, как я в первый день, придать ей домашний вид. Чемоданы стояли на полу с ворохом одежды, он даже не взял на себя труд ее повесить. Бритва на умывальнике и книжка дешевого издания около койки – вот, очевидно, тот максимум, на который он был способен по части распаковывания. Неожиданно на палубу обрушился ливень.

– Ну вот, кажется, и зима наконец, – заметил он.

– Зима в июле.

– Я-то уже привык к этому. Шесть лет снега не видал.

– Вы тут уже шесть лет?

– Нет, перед тем жил в Таиланде.

– Тоже исследовательская работа?

– Да. Вроде того… – Если он всегда бывал так неразговорчив, то сколько же времени у него уходило на то, чтобы выяснять нужные факты!

– Как мочеиспускательная статистика?

– Сегодня целых четыре минуты тридцать секунд, – ответил он. И добавил с хмурым видом: – И день еще не кончился. – Он поднял стакан с виски. Когда отгремел очередной раскат грома, он продолжал, явно хватаясь за любую тему, чтобы заполнить паузу: – Так, значит, Формоса вам не понравилась?

– Да. Хотя, может, для рыбной ловли она и хороша.

– Для рыбной ловли! – с презрением воскликнул он. – Для контрабанды, хотите вы сказать!

– Я беспрерывно слышу про контрабанду. Чем именно?

– Контрабанда – национальный промысел Парагвая, – пояснил он. – Она дает почти столько же дохода, что и матэ [парагвайский чай и тонизирующий напиток], и гораздо больше, чем укрытие военных преступников, имеющих счет в швейцарском банке. И уж несравненно больше, чем мои исследования.

– А что провозится?

– Шотландское виски и американские сигареты. Вы добываете себе агента в Панаме, а тот закупает товар оптом и доставляет самолетом в Асунсьон. Товар помечен клеймом «транзит», понимаете? Вы платите небольшую пошлину в международном аэропорту и погружаете свои ящики на частный самолет. Не поверите, сколько сейчас в Асунсьоне частных «дакот». Затем ваш пилот перелетает через реку в Аргентину. В каком-нибудь estancia [поместье (исп.)], в нескольких стах километров от Буэнос-Айреса, самолет приземляется – почти у всех имеется частная посадочная площадка. Построенная, может, и не специально для «дакот», но тут уж пилот берет риск на себя. Товар переносится на грузовики – и делу конец. А вас ждут не дождутся агенты по продаже. Правительство разжигает их ненасытность пошлинами в сто двадцать процентов.

– А при чем здесь Формоса?

– Формоса – это для мелкой сошки, которая старается для себя на речных путях. Не все товары, поступающие из Панамы, следуют дальше в «дакотах». Какое полиции дело, если некоторые ящики осядут здесь. Зато шотландское виски в лавках Асунсьона дешевле, чем в Лондоне, а уличные мальчишки продадут вам хорошие американские сигареты по пониженной цене. Нужно только обзавестись гребной шлюпкой и связным. Но в один прекрасный день вы вдруг устаете от этой игры – может, пуля просвистела слишком близко, – и тогда вы покупаете долю в «дакоте» и начинаете ворочать большими деньгами. Ну как, соблазняет, Генри?

– Я не прошел необходимой подготовки в банке, – ответил я и при этом подумал о тетушке, о ее чемоданах, набитых банкнотами, о золотом бруске – а может, и было что-то заложено в моей крови, отчего такая карьера, обернись все иначе, могла показаться мне привлекательной? – Вы хорошо в этом во всем разбираетесь, – сказал я.

– Входит в сферу моих социологических исследований.

– А вы никогда не пробовали взглянуть на это дело изнутри? Где же зов предков, Тули, Дикий Запад и все такое? – Я поддразнивал его, потому что он мне нравился. Мне в голову бы не пришло поддразнивать майора Чарджа или адмирала.

Он бросил на меня долгий грустный взгляд, как будто ему хотелось сказать мне правду.

– С моей работой на «дакоту» не накопишь. Да и риск для иностранца. Генри, чересчур велик. Эти ребята иногда ссорятся, и тогда начинаются угоны самолетов, перехват товаров. Или полиция вдруг становится не на шутку прожорливой. В Парагвае исчезнуть легко и не обязательно исчезать. Кто будет поднимать шум из-за одного-двух трупов? Генерал обеспечил мир – что и требуется людям после гражданской войны. А один лишний покойник никого не волнует. Дознание в Парагвае не производится.

– Так что вы предпочитаете безопасную жизнь прелестям риска, Тули.

– Конечно, пользы от меня дочке мало, когда между нами три тысячи миль. Но по крайней мере она получает ежемесячно свой чек. А покойник прислать чек не может.

– И ЦРУ, наверное, все это не касается?

– Да не верьте вы этой чепухе, Генри. Я вам уже говорил – Люсинда романтическая девочка. Ей хочется иметь необыкновенного отца, а кого она имеет? Меня. Вот и приходится выдумывать. Статистика по недоеданию романтикой не пахнет.

– Вы бы привезли ее домой, Тули.

– А дом где? – сказал он, и я, оглядев каюту, тоже задал себе этот вопрос. Не знаю почему, но я не вполне ему поверил. Хотя он и был гораздо надежнее дочери.

Я оставил его наедине с виски и возвратился в свою каюту на противоположной стороне палубы. Каюта О'Тула находилась с левого борта, а моя с правого. Я смотрел на Парагвай, а он на Аргентину. В капитанской каюте все еще играли на гитаре и пели на незнакомом языке – может быть, на гуарани. Уходя, я не запирал дверь, однако она не открылась, когда я ее толкнул. Пришлось налечь плечом, дверь немного подалась, и в щель я увидел Вордсворта. Он стоял, не спуская глаз с двери и держа наготове нож. Увидев меня, он опустил нож.

– Входите, босс, – прошептал он.

– Каким образом?

Дверь была заклинена стулом. Он убрал стул и впустил меня.

– Надо быть осторожный, мистер Пуллен.

– А что такое?

– Слишком много плохой человек на судне, слишком много собачий кутерьма.

Нож у него был мальчишеский, складной, с тремя лезвиями, штопором и открывалкой и еще чем-то для выковыривания камней из лошадиных подков – торговцы ножами народ консервативный, школьники тоже. Вордсворт сложил нож и спрятал в карман.

– Итак, – произнес я, – чего же ты хочешь, пастушок счастливый?

Он покрутил головой.

– Он чудо, ваш тетя. Никто так не говорил старый Вордсворт. Ваш тетя прямо подходит к Вордсворт на улице перед кинотеатр и говорит: «О дитя, ты диво!». Вордсворт любит ваш тетя, мистер Пуллен. Пускай тетя поднял пальчик и говорит: «Вордсворт, умирай», и Вордсворт готовый умирать всякий минута.

– Да-да, – прервал я его, – все это прекрасно, но с какой стати вы забаррикадировались в моей каюте?

– Вордсворт пришел за картинка.

– И нельзя было подождать, пока мы сойдем на берег?

– Ваш тетя сказал – привози картинка целый, Вордсворт, быстро-быстро, не то твоя нога больше здесь не бывает.

Ко мне вернулось прежнее подозрение. А что, если в рамке, как и в свече, спрятано золото? Или же под фотографией скрыты банкноты очень высокого достоинства? Ни то, ни другое не казалось правдоподобным, но, имея дело с тетушкой, ожидать можно было чего угодно.

– Вордсворт таможня есть друзья, – продолжал он, – они не будут обдурачить Вордсворт, а вы чужой тут, мистер Пуллен.

– Но ведь это просто-напросто снимок Фритаунской гавани.

– Так-так, мистер Пуллен. Но ваш тетя говорил…

– Хорошо. Забирайте. Где вы будете спать?

Вордсворт ткнул большим пальцем в пол.

– Внизу Вордсворт уютней, мистер Пуллен. Люди поют, танцуют, веселый люди. Галстук не надо. Руки мыть вперед еда не надо. Вордсворт хочет лучше котлета без мыла.

– Берите сигарету, Вордсворт.

– Если разрешаете, мистер Пуллен, я сейчас эта курю.

Он вытащил из мятого кармана обтрепанную «усовершенствованную» сигарету.

– По-прежнему дурман, Вордсворт?

– Это как лекарство, мистер Пуллен. Вордсворт не очень хорошо чувствует теперь. Слишком много заботы.

– О ком?

– Ваш тетя, мистер Пуллен. Пока ваш тетя с Вордсворт вместе, она безопасный. Вордсворт дешевый стоит. Но теперь тетя другой друг, он стоит много-много. Он слишком старый, мистер Пуллен. Ваш тетя не молоденький. Ему нужен моложе друг.

– Вы тоже не молоды, Вордсворт.

– Моя нога еще не стоит могила, мистер Пуллен, как у новый друг. Вордсворт не доверяет этот друг. Когда мы сюда приехал, он шибко больной был. Он говорил: «Вордсворт, пожалуйста, Вордсворт, пожалуйста», полный рот сладкий сахар. Он жил дешевый гостиница, и деньги у него было мало. Гостиница хотел его выгнать, и он очень боялся. Когда приехал ваш тетя, друг плакал, как маленький малютка. Он не мужчина, нет, не мужчина, шибко нечестный. Сладко-сладко говорит, но делает все время нечестный. Зачем ваш тетя хочет покидать Вордсворт для такой нечестный человек? Скажите, нет, скажите Вордсворт зачем.