Ирина Ратушинская - Наследники минного поля Страница 47

— А ничего не говори. Ты что, такой принципиальный — человек горюет, так надо с ним спорить?

— Но имею же я право на другие принципы!

— Ну и имей. Миша вон с коммунизмом носился — помнишь, спасу от него не было — курса до второго? А Андрейка — ты послушал бы, какие у него стали принципы, я тебе ещё не всё тогда рассказывала… Ещё покруче, чем у моей мамы. Так что я и тебя стерплю, с твоими принципами.

— Что значит — стерпишь? А у тебя что — какие-то другие? Может, тоже по Сталину поплачешь?

— А я беспринципная, — весело сообщила Света, и нос показала — на манер Буратино.

— Ну, и что ж в этом хорошего?

— А в принципах — что хорошего? Как принципы — так жестокость, мало я этого видела? Я иногда думаю, что принципы — это чтоб легче было ненавидеть: с ценным видом. Вот ты попробуй кого-нибудь любить по принципиальным соображениям. Фиг получится! А не любить или злиться там — пожалуйста. Вот, вот, посмотри на себя — уже злишься!

— Ну, могут же быть гуманные принципы…

— Давай-давай, попробуй. Полюби меня из гуманизму! — она расхохоталась и стала щекотать его шею. Алёша упал в обморок на тахту, и её за собой потянул. Вот и поговори с такой серьёзно.

Петрик из лагеря прислал письмо: всё у него в порядке, пусть не волнуются. Письмо было бодрое и, хоть не прямо — но обозначено было, что надеется Петрик на всё лучшее. Муся приободрилась, повеселела. По слухам, режим в лагерях сильно смягчился, и вообще скоро всех по домам отпустят. А от Мишиного отца писем не было.

На лето Света устроились в детский сад санаторного типа, между Ланжероном и Аркадией. Всё же у неё было незаконченное педагогическое образование, так что её взяли. Она надеялась восстановиться в институте: раз новые времена, может, и можно будет? Но, чтоб восстановиться в институте — лучше бы иметь стаж именно педагогической работы.

Работа была лёгкая: корпус шикарный, зелени — море, настоящее море тоже рядышком, вниз по лесенке. И группа небольшая: детский сад был привилегированный. Тут персонала положено было много, так что руки ни у кого не отваливались. Её напарница оказалась женщиной доброй, но толстой и ленивой до невероятия. Как только она сообразила, что на Свету можно сваливать всю беготню — она Свету пламенно полюбила. Полюбовно они обязанности и поделили: Тамара Савельевна детям книжки читает, тихий час обеспечивает и развивающие игры. Вроде складывания кубиков и изучения правил уличного движения с машинками и куклами. А на Свете — танцы, подвижные игры, купание, походы в столовую и прочая суета. Свете нравилось. Малыши были уморительные, а в тихий час можно было скатиться к морю и всласть поплавать.

Неслухи у Светы были расставлены по ответственным постам: обсыпанная веснушками Ирма (дадут же ребёнку имечко!) следила за тем, чтоб на солнце все были в панамках, а черноглазый быстроногий бесёнок Лёнька всегда бежал замыкающим и следил, чтоб не отбивались от строя. Светина группа передвигалась только бегом, потому что иначе — лопнула бы от нерастраченной энергии. А так — все, как паиньки, валились на кроватки и засыпали мгновенно, без капризов. Они тут и ночевали, а родители приезжали их проведывать не по родительским дням, а когда хотели. Как правило, приезжали на машинах с шоферами.

Что было бы, если б они были недовольны воспитательницей своих чад — Света не задумывалась. Её больше интересовало другое: чтоб чада побольше веселились и поменьше хныкали. Они все научились у неё ходить колесом и попадать мячиком в подвешенную на ветку корзинку. Карманы у них были полны обкатанными морем стекляшками и красивыми камешками, а с бродячим котом Уркой, которого администрация никак не позволяла взять в корпус, потому что инфекция, у её группы были совершенно особые отношения.

К ужасу Светы, только двое из группы умели кое-как плавать, а научить остальных шансов почти не было. Купания означали, что крошечная полоска у берега отгораживалась канатом с поплавками — так, чтоб детям вода была не выше, чем по пояс. И, чтобы окончательно испортить удовольствие, были ограничены пятнадцатью минутами. Но, имея известную долю здравого смысла, все эти строгости можно было обходить — по мере того, как администрация ослабляла бдительность.

А она ослабляла: со Светиной группой ничего не случалось. Все были здоровые, загорелые, горластые и довольные жизнью. Никто не рыдал у родителей в объятьях и не жаловался, что им позволяют не доедать кашу. Даже и на драки один на один, на которые Света смотрела сквозь пальцы, тоже никто не жаловался: а вдруг возьмут да и запретят? Они бегали хвостиками за тётей Светой и, в общем, так же наслаждались дрессировкой, как пёсик Куть. Даже рёва Тонечка нашла себе более интересное занятие: она лучше всех пускала по воде «блинчики», у неё камешек три раза подскакивал, а иногда и четыре. Потому что она умела находить правильные камешки. За непослушание Света обычно отпускала щелбаны, изредка — «хлоп-по-поп», что её мелкота воспринимала как должное. Настроения им это не портило, ну — не больше, чем на пару минут.

И поэтому ни в какую историю Света в то лето попадать не предполагала. Но влипла. Из-за мальчика Ромочки — в общем, не самого шухерного из её команды. Этот Ромочка отчаянно заикался, не выговаривал половины алфавита, и вообще его с трудом можно бы понять. Но уж если Ромочка чего-то хотел — то будьте уверены, все понимали, чего именно. Это мальчик умел. Впрочем, особых хлопот с ним не было. Изредка на него «находило», и он ни с того ни с сего лез в драку, переходившую в такой же беспричинный рёв. Но не слишком часто: Свете не свойственно было вникать в психологические тонкости, и она исключений для Ромочки не делала. Кроме того, малыши были всегда по горло заняты важными делами, так что рёв легко сменялся чем-нибудь неотложным: деланием «секретиков», игрой в «выбивалки» или пусканием бумажных самолётиков.

Но как-то на Ромочку «нашло» больше обычного: что-то там он не поделил с тихой Любой, плюнул ей в ухо, задрал платьице и пытался стянуть с неё трусы. Люба вырывалась и орала благим матом, пока не подлетела Света. Недолго думая, она влепила Ромочке звонкую затрещину и занялась приведением в порядок туалета Любы. Тут уж взвыл Ромочка, да так, что даже сонная Тамара Савельевна прибежала и захлопотала. Но успокоить Ромочку не могла. А Света и не считала нужным: ничего Ромочке не сделается, даже если это первая затрещина в его жизни. Нежный какой нашёлся…

Вот только как раз в это время Ромочкину маму угораздило приехать, проведать сыночка. Ромочка, ещё в слезах и соплях, увидел её первый и припустил к ней по аллейке, не забывая подвывать на ходу. Тамара Савельевна стала столбом от ужаса. А Света за Ромочкой бежать не стала: если мама захочет объясняться, пускай сама сюда идёт. Ромочка, уцепившись за маму, что-то там ей лопотал — ясно, что ябедничал. Мама, элегантная дама в летнем шёлковом платье и в шляпке из прозрачной соломки, выпрямилась и странно посмотрела на Свету: будто тигра в клеточку увидала. Схватила сына в охапку и потащила к машине. И немедленно машина выкатилась за витую ограду: объясняться эта мама явно не желала. Ну и ладно.

Что это значит — Тамара Савельевна Свете популярно объяснила: завтра родители заявятся к директрисе садика, устроят невероятный бенц за избиение дитяти, и если обойдётся только тем, что Свету погонят отсюда с соответствующей характеристикой — то пусть поставит Богу свечку. Лучше Свете самой пойти к директрисе, ну, объяснить, как это вышло, и всё такое. Света только плечом повела: она сюда нанималась не в холуи, а в воспитательницы. И, не пытаясь смягчить свою участь чистосердечным покаянием, стала учить малышей ещё одной считалочке: они собирались играть в казаки-разбойники. Эх, жаль только, что не все ещё плавать научились. До вечера они бегали по дорожкам вокруг клумбы с петуниями и по туевым аллейкам, весело поужинали и помыли ноги, распихались по постелям, а дальше уже было дело Тамары Савельевны: читать им сказку на ночь. Света никогда не понимала, зачем: всё равно они не дослушивали до конца, засыпали без задних ног.

На следующий день, конечно, заявились Ромочкины родители, и травмированного Ромочку привезли с собой. Света впервые увидела Ромочкиного папу. Нет, не впервые: это был тот самый, с залысинами, который её вербовал насчёт сотрудничества с НКВД! Он держал огромный, невероятный просто букет гладиолусов и пялился на Свету: тоже признал. А Ромочкина мама этой немой сцены не поняла, сразу ринулась к Свете.

— Светлана Андреевна, дорогая, вы себе не представляете… Это же чудо какое-то… мы уж не знали, как его в школу отдавать… единственный ребёнок… вы не представляете, как мы вам, как мы вам обязаны!

Она пожимала руки ошалевшей от этих излияний Свете, потом подтолкнула к ней Ромочку:

— Ну, скажи, поганец, как положено!