Йоханнес Зиммель - История Нины Б. Страница 48

Дел у меня действительно было невпроворот. Бруммер постоянно был в разъездах, на конференциях, в разных ведомствах, в суде, у адвоката. Он вызывал меня в самое неподходящее время: однажды в четыре часа утра ему понадобилось отправиться на почту и лично отправить письмо — настолько оно было важным.

Мне было все равно, когда он меня вызовет, так как мне в эти ночи вообще не спалось. И для этого вовсе не обязательно было пережить бомбежку Дрездена — было еще множество вещей, которые могли нарушить сон. Я лежал на кровати и смотрел на окно комнаты Нины. Иногда оно рано становилось темным, но очень часто в нем подолгу горел свет, иногда свет выключали лишь под утро и поздно включали, и мне в это время думалось одно и то же, так как спальня Бруммера располагалась рядом с комнатой Нины.

За эти дни были наняты новый слуга, новый садовник и две новые девушки-прислуги, но я видел их редко, так как был все время в разъездах.

На третий день Бруммер устроил прием, на который было приглашено тридцать гостей. Отбор был произведен очень тщательно, поэтому среди них были исключительно важные лица. В парк одна за другой въезжали машины, погода в тот вечер стояла теплая. Нина и Бруммер встречали гостей у дверей виллы. На ней было вечернее платье с серебристой ниткой и много драгоценностей. К платью Нина приколола одну орхидею. Бруммер был в темно-коричневом смокинге с красным жилетом. Все было похоже на прием при дворе. Пары выходили из машины и приветствовали хозяйку и хозяина дома. Это было восхождение Бруммера на пьедестал, акт самоутверждения, утверждения в глазах общества: естественно, при этом его постоянно фотографировали. Представители прессы должны были видеть, кто откликнулся на его приглашение — всего лишь спустя три дня после его освобождения из тюрьмы. Все должны были это видеть, вся страна!

На кухне работали один повар и три официантки, которых пригласили только на тот вечер. Новые девушки помогали им. Здесь все выглядело как на поле боя. Бруммер составил для своих гостей обильное меню: малосольная икра, черепаший суп, курица по-брюссельски с изысканными салатами, сыры, кофе и тому подобное. И под конец шампанское. Мила, пользуясь своим авторитетом, дирижировала на кухне. Когда я туда вошел, она улыбнулась мне и сказала:

— Какая суета, все так, как и в былые времена! Только сейчас я опять начинаю себя нормально чувствовать. Выпейте бокальчик! — Она налила мне и себе шампанского, и я заметил, что она уже была немного подшофе. — Икры должно быть достаточно, больше, чем они будут в состоянии съесть, как сказал досточтимый господин! То же касается и шампанского!

Я насчитал шесть килограммовых банок икры на ледяных глыбах, а бутылок было просто не счесть, они стояли везде. Даже в комнате Милы.

Вошла Нина. Служащие поздоровались с ней, я тоже.

— Все в порядке, Мила?

— Через полчаса уже можно начинать.

Один только взгляд, всего лишь один взгляд…

— Значит, уже можно подавать мартини.

Нина ушла, ни разу не взглянув на меня.

Я вышел на улицу к водителям, курившим перед своими машинами. Однако они разговаривали неохотно, и я отправился в свою комнату. Все окна виллы были празднично освещены, некоторые были открыты, я слышал смех и разные голоса. Иногда мне казалось, что я слышу голос Нины, и я почти терял сознание от беспомощной ревности и злости.

Около десяти вечера зазвонил телефон. Очевидно, кому-то стало плохо, подумал я, и мне надо отвезти его домой, но позвонил не Бруммер, а Мила:

— Вам приказано надеть синий костюм и прибыть сюда.

— Синий костюм? Зачем?

Но она уже положила трубку. Я переоделся, прошел к вилле и вошел на кухню.

Официант во фраке и белых перчатках сказал мне с необыкновенной серьезностью:

— Прошу вас следовать за мной.

Он шел впереди меня по направлению к холлу, я опять услышал смех и голоса, но мы остановились перед дверью, скрытой панелью. Официант отворил дверь и впустил меня в маленькую столовую, о наличии которой я еще не знал. Стены и потолок этой комнаты были отделаны темным деревом. На покрытом дорогой скатертью столе, уставленном изысканным серебром и тонким фарфором, горели свечи, другого света здесь не было. Пламя этих свечей освещало седые волосы Милы Блеховой. На ней было черное платье с белым воротником, брошь, кольцо и браслет из крупных гранатов. Она приветливо мне улыбнулась и сказала:

— Это для нас, только для нас двоих, господин Хольден. Досточтимый господин хочет, чтобы и мы с вами сегодня хорошо повеселились. Можете начинать, господин официант.

Я сел за стол. Мила от радости прослезилась:

— Я даже не думала, что так будет. Официанты накрыли для нас стол по его поручению. Это для нас сюрприз. Вот какой он, наш господин, очень хороший человек, настоящий социалист.

Официант приходил и уходил, он налил нам шампанское и принес банку с черной икрой. Мила накладывала икру на свою тарелку большими порциями.

— Побольше лимонов, господин официант. Мне не обойтись одним маленьким кусочком!

Принесли много лимонов, и добрая Мила начала с упоением поглощать икру.

— Нет, не нужно никаких тостов — дайте только икру! Я хочу умять все! Господин Колер!

— Слушаю вас.

— Не напрягайтесь так. Налейте бокал и себе.

— Не беспокойтесь, я чувствую себя вполне свободно.

На фоне темных деревянных панелей Мила смотрелась как старая княгиня с картины придворного английского художника. Когда она открывала рот, ее вставные зубы сверкали.

— Сегодня господин говорил со мной о будущем, о моей старости. Самочувствие мое не улучшается, тем более в такую жару. Работать пока я могу, но уже не так долго. Господин официант, принесите нам консоме.

Поклонившись, официант исчез.

— Это тип нам кланяется! Наш господин спросил меня, не купить ли мне маленькую квартирку и не давать ли мне ежемесячно денег, пока я жива. Но я сказала, что не надо: я хочу остаться здесь, чтобы жить с моей Нинель, с Пуппеле и с ним. А он на это сказал: «Дорогая моя, делай, как тебе лучше. Найди себе комнатку на вилле и живи с нами, но не работай, ты наша старая мама». Вот какая у меня радость, господин Хольден.

— Я радуюсь вместе с вами, Мила.

— Я знаю, если кто и радуется за меня, то это вы. Ну вот, уже подали черепаший суп. Потом будет курица. Бог мой, как же я проголодалась!

45

Четвертый день. Пятый. Шестой.

Я все еще не мог поговорить с Ниной. Когда я ее видел, она всегда была с Бруммером. По вечерам я стал принимать снотворное, но и оно не помогало. Я купил бутылку коньяка, и коньяк действовал, но лишь в течение нескольких часов, затем я опять просыпался и смотрел на окно напротив. И если там было темно или горел свет — мне было одинаково плохо.

На седьмой день я решил попросить Бруммера об увольнении. Я хотел пообещать ему хранить в тайне наши секреты. Я хотел сказать ему, что с помощью денег, которые он мне дал, намерен обеспечить свое существование. Ведь теперь я ему уже не нужен.

Мне надо забыть Нину, и как можно быстрее, — если я здесь останусь, это приведет к несчастью… Мне казалось, что это будет легко осуществить. В самом деле, это просто какое-то сумасшествие, и Нина была права: как она могла меня полюбить, меня, человека, которого почти не знала и о котором ничего не знала? Самое настоящее сумасшествие. Я должен исчезнуть. И Нина была всего-навсего только женщиной. Казалось, что Бруммер прощен. Она хотела бросить его из-за Тони Ворма, но она уже не любила Тони Ворма. И зачем же ей бросать Бруммера, не полюбив другого?

На восьмой день пошел сильный дождь. В половине восьмого я привез Бруммера в город, в его огромный офис.

— Да, Хольден, — сказал он, — пока я не забыл: нам с вами надо завтра поехать в Мюнхен. Пусть машину смажут и заменят масло.

— Слушаюсь.

— А пока поезжайте домой и заберите мою жену, ей надо куда-то съездить. До обеда вы мне больше не нужны.

— Слушаюсь, господин Бруммер.

Нина.

Наконец-то я увижу ее одну. И смогу с ней поговорить, впервые за восемь дней. Я уже предвкушал встречу с ней. Быть наедине с ней, пусть и в холодном большом автомобиле, в первой половине дня, под дождем…

На ней был черно-белый костюм и черные туфли из крокодиловой кожи. Маленькая черная шляпка, довольно высокая, и сумка, тоже из крокодиловой кожи, дополняли ее наряд. Новый слуга под зонтом проводил ее до машины.

Она сидела сзади и молчала до тех пор, пока я не выехал на улицу.

— К пароходу, — смущенно сказала Нина и покраснела. — Ненадолго, Хольден, так как у меня встреча в десять в городе. Но мне надо с вами поговорить.

— И мне с вами, и мне тоже!

— Только не во время езды.

— Хорошо, не во время езды.

Она была права — я был очень взволнован и не мог спокойно вести машину.