Сигурд Хёль - Заколдованный круг Страница 48

В то лето он шел лесом в дозор (дело было днем), как вдруг наткнулся на трех шведских солдат, тоже лазутчиков. Казалось бы, ему конец, но ему повезло. Ружья были заряжены и у него, и у шведов. Нужно было время, чтобы прицелиться. Ховард оказался расторопнее, он вонзил штык в идущего впереди шведа. Штык попал прямо в сердце, и тот упал. Солдат, шедший последним, помчался во всю прыть, а третий решил, что без вмешательства нечистого дело не обошлось, бросил ружье и сдался.

Швед, пронзенный штыком в сердце, лежал ничком, уткнувшись в вереск, и дергался. От этого зрелища Ховарда затошнило, и как только он довел пленного до своих, его вырвало.

Когда медведь упал на землю, подняв столб пыли, на мгновение к горлу Ховарда тоже подступила тошнота, но тогда он не понял почему. Он понял это сейчас.

Из-за этого случая с солдатом он никогда не мог заставить себя участвовать в убое скота. Как-то Ховард превозмог отвращение, но, когда корова забилась в судорогах, его вырвало, как мальчишку.

На пасторской усадьбе над ним за это подтрунивали. У себя в Ульстаде он приглашал в дом забойщиков скота, а сам на это время отправлялся в лес или уезжал по делам. Не удивительно ли, что он ходил на охоту? Нет, охоту он переносил, во всяком случае, охоту на большого зверя, может, от сознания, что у зверя была возможность спастись.

Но случай с тремя солдатами и похвалы капитана Русенвинге в каком-то смысле послужили причиной, что его взяли на службу к пастору Тюрманну. А это в свою очередь послужило причиной того, что он покинул Телемарк, переселился сюда, уехал от Туне, познакомился с Рённев, изменил Туне, стал убийцей или чувствовал себя им… Все сплелось в один запутанный клубок с едва различимой нитью, которую он иногда вытягивал. Но не мог вытянуть до конца. Он понимал, что если бы вытянул нить, то смог бы изменить собственную судьбу. В одном он не сомневался — теперь все пошло вкривь и вкось.

Ему не нравились сны, которые повторялись, словно хотели его предостеречь. И не нравились мысли, которые приходили по ночам, и заставляли его копаться в прошлом, и нашептывали: «Пойми же…»

Кое-что он понимал, но далеко не все, и это его мучило.

Так подошел сентябрь. Они убрали с поля зерно, картофель, эта сторона их жизни шла своим привычным ходом. Год выдался удачный, по подсчетам Ховарда, урожай утроился против того первого лета, когда он сюда приехал. Но только это его мало радовало.

Отношения Рённев и Кьерсти стали, пожалуй, еще хуже. Ночью наедине с Ховардом Рённев делалась такой ненасытной и требовательной, что он иногда обессиливал и был не в состоянии отвечать на ее жадные ласки. Тогда она приходила в отчаяние и всхлипывала:

— Я тебе надоела! Я знаю.

Они оба унижались. Она умоляла его приласкать ее, и, случалось, он вынужден был думать о другой женщине, чтобы захотеть ее, а именно о той, другой, он ни за что на свете не должен был так думать.

Ховард понимал, что так долго продолжаться не может. Он многое передумал в поисках выхода, но ничего не приходило на ум. Сентябрь был на исходе, в доме ему опостылело, и, когда он не мог придумать себе работы в поле, он задерживался в конюшне или на сеновале.

Как-то в субботу, когда он был в дровянике, ему вдруг показалось, что он нашел решение.

Что, если поговорить с пастором Тюрманном и его супругой и попросить их взять Кьерсти в дом, чтоб она поучилась вести хозяйство? В селении многие так поступали. Дочка Ханса Нурбю одну зиму жила в доме самого барона Русенкрантца. Поговаривали, что она даже обручилась там, но Нурбю сразу же пресек это дело, ему не нужен зять, что день-деньской корпит за конторкой. Теперь девчонка ходит с красными и распухшими от слез глазами.

Не обязательно должно случиться то же и с Кьерсти. Впрочем, в доме пастора и подходящего мужчины не найдется, это-то уж он знал. Хотя молодые парни и девушки везде найдут в кого влюбиться…

Досадно только, что пастор Тюрманн так сдал за осень, он лежал с астмой, и еще какую-то хворь у него нашли, и капеллан, господин Пэус, вынужден был взять на себя службу. Он женился на фрёкен Лисе уже много лет назад, но, видно, не захотел искать себе новый приход, раз уж пастор Тюрманн так немощен.

На другой день господин Пэус как раз приехал в Нурбюгду читать воскресную проповедь, и Ховард сразу же переговорил с ним. Но капеллан ответил, что господин Тюрманн действительно плох, целыми днями лежит и видится только с супругой.

Ховард прикинул: не съездить ли на Завод потолковать с заводчиком…

От этой мысли он тут же отказался. Это-то во всяком случае невозможно. Лучше уж он съездит на днях к пастору и поговорит с фру Марен Софией.

Но раньше надо бы обсудить дело с Рённев, хотя Ховард и не сомневался, что она согласится.

И еще раньше обсудить дело с Кьерсти. Не отправлять же ее к пастору против воли.

Беда только, что Кьерсти снова стала его избегать, как и в самое первое время, когда он только появился на хуторе. Он никогда не оставался с ней с глазу на глаз.

«Если бы только была Мари!» — сокрушался он.

Но Мари давным-давно умерла.

Так все и шло, пока не стало слишком поздно.

Гром грянул

Как-то вечером после ужина Ховард сидел в кухне и строгал топорище. Рённев стояла у очага и только что разожгла смолистые лучинки. Кьерсти со скотницей находилась в хлеву — вот-вот должна была отелиться корова шведской породы.

Ховард собирался вечером поговорить разом и с Рённев и с Кьерсти, тянуть дальше было нельзя. И если они хоть в этом одном сумеют прийти к согласию, то утром он поскачет к пастору и договорится с фру Марен Софией и с господином Тюрманном, как все уладить. Оба ведь знали Кьерсти сызмальства и всегда только с лучшей стороны.

Вошла Кьерсти. Она объявила, что Дагрус отелилась и все прошло благополучно.

Ховард обрадовался и встал, ему не терпелось до разговора с женщинами поглядеть теленка. Тут Рённев что-то резко сказала Кьерсти, и это был один из тех редких случаев, когда Кьерсти ей ответила. Что она сказала, Ховард не слышал, но увидел, как Рённев взбеленилась. И дальше все закрутилось, как во сне. Рённев, коловшая лучину, резко повернулась к Кьерсти и замахнулась на нее большим кухонным ножом. Ховард рванулся вперед и краем глаза успел заметить, как Кьерсти ловко, словно зверек, отскочила к столу. Левой рукой она схватила кухонную доску, а правой — кухонный нож. Глаза ее горели, он подумал: «Ну, сбесились обе!» — и быстро поднял топорище, чтобы принять удар, откуда бы он ни пришелся. Рённев, которой, видно, показалось, будто он хочет на нее броситься, отпрянула назад и наткнулась спиной на железное острие, торчавшее над очагом, — укосину, как они ее называли. Она закричала, грузно упала, растянувшись во весь рост, и так ударилась головой о каменный порожек перед дверью, что даже хруст раздался. Там она и осталась лежать неподвижно. Наклонившись, Ховард увидел, что ее глаза закрыты. Должно быть, она потеряла сознание. Он все время повторял ее имя, но Рённев его не слышала.

Наконец он сообразил, что надо делать, и велел Кьерсти, оцепенело стоявшей в стороне, зажечь свечи, отнести их в комнату и разобрать постель. Потом поднял с пола Рённев, с трудом отнес ее на кровать и раздел. Рённев дышала, но тело ее обмякло, словно к нему прикоснулась смерть. Трудно было поверить, что это Рённев, всегда такая живая и бодрая. Глаза закрыты, дыхание тяжелое и прерывистое.

На спине, между лопатками, где она ударилась об укосину, появился большой синяк, но крови не было, На затылке, которым она с маху стукнулась о порожек, выступила кровь. Ховард промыл ранку — она была совсем маленькой — и обвязал голову Рённев мокрым полотенцем. Вторым полотенцем накрыл подушку, чтобы не оставались пятна от крови. Когда Рённев очнется, у нее будет сильно болеть голова.

Ховард дотронулся до затылка Рённев, это, наверное, причинило ей резкую боль, она застонала, но в сознание не пришла.

— Что же это? — прошептала Кьерсти. Она стояла бледная, дрожа от страха, понимала, что была на волосок от смерти: не увернись она, нож угодил бы прямо в нее.

— Толком и сам не знаю, — ответил Ховард. — По-моему, когда она отскочила и налетела спиной на укосину, то, верно, со всей силой напоролась на железяку, — помнишь, как она закричала от боли, — и упала навзничь и ударилась головой о порог, ты же видела. Удар был такой сильный, что она до сих пор без сознания. Но и это еще не все — мне кажется, ее разбил паралич. Руки-то в порядке, а вот тело и ноги… Такое впечатление, будто тело… будто оно неживое.

Он присел у кровати. Кьерсти все стояла. Она ничего не могла делать, просто стояла. Ховард чуть ли не силой заставил ее идти спать.

— Ты сейчас ничем не поможешь, Кьерсти! Да и я сам тоже. Просто посижу здесь, чтоб помочь ей, когда она очнется — теперь уж, видно, скоро. Коли будешь нужна, я позову.