Эдуард Лимонов - Моя политическая биография Страница 5

Тарас Адамович Рабко появился предо мною впервые на лестнице комбината «Литературная Газета». Я уходил из газеты «День», Татьяна Соловьёва (она до сих пор работает с Прохановым) окликнула меня: «Вот, Эдуард, хочу тебе представить юношу, он твой поклонник». У поклонника, высокого, худого, сутуловатого юноши, сияли глаза, он от волнения чуть не заикался. Мы стали спускаться по ступеням, разговаривая. Поскольку он внимательно меня читал, то разговаривать было о чём. На дворе стоял май 1993 года. Затем Тарас сделался крайне полезен и абсолютно незаменим. По сути дела он провоцировал меня на создание политической организации. Маленькая кошачья головка, невинные глаза жулика.

Возможно, история национал-большевизма развивалась бы быстрее на целый год, если бы не противостояние Верховного Совета и Ельцина. В сущности, это были в подавляющем большинстве люди одного лагеря, достаточно напомнить, что с этим же Верховным Советом Ельцин объявил о суверенитете России, с ним же закопал СССР. Противостояние, собственно, началось ещё в мае и постепенно сползло к событиям 20 сентября — 4 октября.

К июню 1993 года мы договорились о совместной работе с Дугиным и Рабко. Не было такого, что все клялись там на огне или резали руки и смешивали кровь. Когда развалился Национал-большевистский фронт, между мною и Дугиным имел место разговор о том, что следует создать Национал-большевистскую партию, что следует соединить принципы борьбы за национальное государство и за социализм внутри одной партии. Рабко взялся регистрировать первую ячейку этой партии, основная цель была — запатентовать за собой название. Он навёл справки, и ему сказали, что проще зарегистрировать организацию в областном управлении Министерства юстиции. Он взялся за дело.

Я вернулся в Париж, чтобы попытаться достать денег на газету. Я посетил Алена де Бенуа, интеллектуального вождя всех европейских правых и редактора журнала «Кризис», посвятил его в проект издания газеты и попросил помочь. Ален де Бенуа, вздыхая, объяснил, что каждый номер «Кризиса» обходится ему в 80 тысяч франков, или 15 тысяч долларов, он едва издаёт 4 номера в год. Даже после того, как я объяснил ему, что мою газету можно будет издавать тиражом в 10 тысяч экземпляров за 200 долларов, что на год мне нужно всего около 5.200 долларов, он не помог. Да будет ему вечно стыдно за это! Я попросил денег у Жерара Пенцелелли, и тот передал, что помочь не может. Я обращался даже к известной фашистской меценатке, итальянской старухе-графине, — не получилось. И к графу Сикс де Бурбон-Пармскому — наследнику французского престола, но не дал и он.

Дугин? Я полагаю, что он ждал, получится у нас или нет, чтобы присоединиться, если увидит, что получается. Это был его оперативный метод существования. Позднее, познакомившись с Гейдаром Джемалем, мы много говорили о Дугине, бывшем нашем соратнике и друге. И пришли к выводу, что Дугину всегда нужен ведущий, что он сам вечно ведомый и один не функционирует.

В то лето больше всех преуспел Рабко. Он успешно сдал документы на регистрацию партии. Хитрый Тарас поглядел, думаю, лучистыми фиолетовыми псевдонаивными глазами на тётку из областного управления Минюста и покорил её сердце, бьющееся под блузкой и лифчиком в глубине обширного полного тела. Гиперэнергичный Рабко взялся также издавать Программу НБП. Сиреневую книжечку эту он издал за свои деньги: у него долго хранились затёртые банкноты фунтов стерлингов. С большим трудом Тарас сумел найти обменный пункт, не испугавшийся его затёртых фунтов. За основу текста программы мы взяли мою статью «Манифест советского национализма», опубликованную в газете «Советская Россия» за год до этого. Я лишь дополнил текст и переиначил советский национализм в российский. В качестве первого материала в «Программе» мы поставили Приказ № 1. Редакторскую работу над текстом я проделал на rue de Turenne в Париже. Для передачи корреспонденции пронырливый Тарас приспособил проводников международного поезда «Москва — Париж, Восточный вокзал». Я, принимая и отправляя корреспонденцию, давал проводникам серую бумажку в 50 франков. Это было лишь чуть дороже, чем авиапакет, но куда быстрее и надёжнее. Все оставались довольны.

Однажды с корреспонденцией от Тараса прибыли вырезки из газет и журналов. Все они касались неизвестного мне рок-певца по фамилии Летов. «Он — наш Человек, — написал огромными буквами Тарас, так что на странице было строчек шесть всего, — он читал «Дисциплинарный санаторий», он нам нужен. Приедешь, ты должен обязательно встретиться с ним!» Действительно, в одном из интервью Летов цитировал «Дисциплинарный санаторий». Так я впервые услышал о четвёртом отце-основателе. Впоследствии мы получили членские билеты НБП в соответствии с порядком появления нас на исторической сцене.

Лимонов — билет № 1,

Дугин — билет № 2,

Рабко — билет № 3,

Летов — билет № 4.

От кого получили? От меня.

Я приехал в Москву 16 сентября, потому что дата 8 сентября стояла на свидетельстве о регистрации московской региональной организации Национал-большевистской партии. Я не промедлил. Перед отъездом ряд сверхнатуральных событий (я писал о них подробно в «Анатомии героя») дали мне знать, что поездка выйдет необычной. В центре Парижа меня укусили в голову три дикие пчелы, я увидел впервые за 14 лет жизни в Париже утопленника в Сене, случилось ещё что-то. Я приехал, однако, не выполнив основную свою задачу: я не достал во Франции денег на издание газеты. Я взял в Москву все мои деньги, но их было катастрофически мало. Я обеднел. Как раз в тот момент, с 12 июня, началась во французской прессе кампания против национал-большевизма и мою фамилию усиленно склоняли и спрягали повсюду на первых страницах газет. Радоваться не приходилось. Из меня спешно сделали врага французского народа. И естественно, издатели сторонились врага народа. Мне удалось продать рукопись «Убийство часового» издательству «L'Age d'Homme» всего за 5 тысяч франков. Только потому, что во главе его стоял серб Владимир Дмитриевич, некогда враги, мы с ним солидаризировались на почве любви к нашим оболганным, несчастным Родинам. Думаю, что и мои военные сербские походы пригнули чашу весов в пользу решения Дмитриевича. «La sentinelle assassinée» вышел во Франции чёрной книжечкой только в 1995 году. Русский же текст, включённый в один том с «Дисциплинарным санаторием» под общим названием «Убийство часового», издан был в издательстве «Молодая гвардия» и роковым образом прибыл из типографии 18 сентября 1993 года, за два дня до начала государственного кризиса. Струхнув, руководители «Молодой гвардии» задержали книгу на складах до ноября и подумывали не раз о том, не пустить ли её под нож.

Так что я приехал из Франции пустой.

Сразу же по приезде мы бросились искать помещение для партии: Тарас и я. Дугин играл и гулял с дочерью и работал над своими статьями. Лимонов и Рабко посетили несколько районных исполкомов, кажется, так эти учреждения назывались. В Автозаводском райисполкоме нам сразу дали стол и телефон в общей комнате, заполненной сотрудниками. И дали ключ. «После шести сотрудники расходятся, и вы сможете проводить свои собрания. В течение же дня посадите своего парня, чтобы он мог отвечать на телефонные звонки», — посоветовали нам. Нам хотелось отдельную комнату, потому мы продолжали поиски. В Дзержинском райисполкоме на проспекте Мира председателя на месте не было, нас попросили заехать через несколько дней. (Я заехал туда 23 или 24 сентября, сдав перед выходом из Белого Дома свой автомат. Усатый председатель Дзержинского райисполкома устало сказал мне: «Эдуард Вениаминович, ну что мы будем с вами сейчас о комнатах договариваться! Если оттяпаете власть, возьмёте всё!»)

Таким образом, дела партии продвигались. Была регистрация, был контактный телефон, существовала отпечатанная программа НБП в сиреневой обложке цвета киселя (или женских трусиков эпохи сталинизма, как мы шутили между собой), вопрос с газетой оставался открытым. Я хотел собрать всех, кто в той или иной степени обещал мне сотрудничество. Существовало название газеты. Его придумал поэт, хулиган, журналист Ярослав Могутин, в то время соавтор моего издателя Александра Шаталова. Кстати, именно у этой дикой, вечно ссорившейся пары я остановился, прилетев в Москву 16 сентября. Я спал у них на кухне, у батареи, за деревянным столом. Каждое утро я пил привезённые с собой бульонные кубики, ел чёрный французский шоколад и отправлялся строить партию. Так что название газеты дал Ярослав Могутин. Однако верно и то, что в написанном мною в 1974 году произведении «Мы — национальный герой» фигурируют и «майки-лимонки» и всякие другие аксессуары, придуманные мной. Потому Могутин, читавший произведение «Мы — национальный герой», вдохновлялся мною.

Если уж зашла речь о символике и аксессуарах, то надо знать, что флаг Национал-большевистской партии создал художник, работавший для Шаталова: Дима Кедрин. Дима был автором обложек всех моих книг, изданных издательством «Глагол». Красный фон, белый круг и чёрный серп и молот — так Кедрин оформил заднюю обложку книги моих статей «Исчезновение варваров». Туда вошла фантастическая повесть «Исчезновение варваров» и некоторые главы «Дисциплинарного санатория». Так что тех подозрительных субъектов, кто, нюхая наш флаг, подозревает нас в гитлеризме, вынужден разочаровать: автором флага является мирный, аполитичный художник Дима Кедрин, в последние годы он рисует пейзажи Италии. «Исчезновение варваров» вышла в 1992 году, когда ещё и партия не задумывалась.