Ричард Эванс - Рождественская шкатулка Страница 5

Остаток вечера прошел в приятных разговорах, часто прерываемых смехом.

Мы отнесли посуду на кухню. Кери предложила вымыть тарелки, но Мэри воспротивилась, сказав, что негоже заставлять гостей мыть посуду. Нам оставалось лишь пожелать хозяйке спокойной ночи и отправиться к себе на второй этаж.

— У меня такое чувство, будто я знаю ее всю жизнь, — сказала Кери, когда мы поднимались по лестнице.

— Как бабушку, — подсказал я.

Мои слова очень понравились Дженне, и она понеслась впереди нас по ступенькам.

Мы привыкали к совместной жизни с Мэрианн Паркин легко и естественно, без намека на притирание. Через несколько дней мы уже чувствовали себя так, словно давным-давно жили в ее доме. Вскоре мы поняли: Мэри пригласила семейную пару не столько для работ по дому, сколько для создания семейной атмосферы. С этими обязанностями легко справились бы приходящие слуги (вероятно, раньше так оно и было).

Мы поражались, с какой заботой Мэри уберегала нас от любых дел, которые нам с Кери могли показаться утомительными или поглощающими много времени. Но были еще дела семейные, и их Мэри с радостью возлагала на нас. Одним из таких дел, конечно же, являлась покупка рождественской елки. На елочном базаре Мэри разыскала самую большую и красивую елку. Однако этого ей показалось мало, и она предложила купить вторую елку для нас. Кери вежливо отклонила предложение: зачем нам две елки, если мы можем вместе собраться возле одной? Эти слова несказанно обрадовали Мэри. Мы привезли елку в особняк и установили в маленькой гостиной. Неудивительно, что эта комната стала нашим любимым местом, где мы все собирались после ужина. Мы наслаждались обществом Мэри ничуть не меньше, чем она нашим, а Дженна радовалась, что у нее наконец-то появилась бабушка.

Некоторые люди рождены, чтобы работать для других. Я не имею в виду подневольный, рабский труд. Я говорю о тех, кому проще, когда им говорят, что и как надо сделать. Но не всем нравится работать по чужим подсказкам. Есть люди с предпринимательской жилкой, испытывающие потребность в самоутверждении и готовые рискнуть. К этому типу принадлежу и я, хотя не скажу, что предпринимательская жилка облегчает жизнь и идет на пользу здоровью. Мною двигала не потребность самоутвердиться, а желание вернуться в родной город и вновь увидеть тихие старые улицы, где я вырос, и заснеженные вершины гор.

Как я уже говорил, мы с Кери без сожаления покинули Южную Калифорнию, узнав о возможности открыть фирму по прокату одежды для торжественных случаев. Сейчас таких фирм много, к ним привыкли. Но в то время дело было новым, неизведанным и сулило волнующие перспективы. Для меня это дело началось с моего друга, оказавшегося на свадьбе в городке Баунтифул, неподалеку от Солт-Лейк-Сити. Смокинга у него не было, и ему посоветовали взять смокинг напрокат у местного портного. Так мой друг познакомился с предприимчивым портным, убедившимся, что смокинги и нарядные свадебные платья нужны людям далеко не каждый день и потому их выгоднее выдавать напрокат.

Потребность — мать процветания. Портной успешно наладил прокат смокингов и свадебных платьев, однако сочетать шитье и бизнес ему было тяжело. Встреча с моим другом оказалась для него как нельзя кстати. Вдвоем они основали фирму по прокату одежды для торжественных случаев.

Вскоре они столкнулись с новой проблемой: чтобы развиваться и процветать, фирме требовалась более широкая клиентура. И тогда друг вспомнил обо мне. Он рассказал портному о моих успехах в области маркетинга. После длительных переговоров со мною по телефону владельцы фирмы согласились продать мне долю в их компании. Расплачиваться предстояло моим опытом и определенной суммой денег, которую нам с Кери удалось наскрести. Однако новый бизнес обещал заманчивые перспективы. Трудности нас не пугали, и мы без сожаления уехали из Калифорнии.

С моей помощью фирма стала расширять рынок. Мы выпускали красочные каталоги одежды и рассылали их по всем брачным салонам Солт-Лейк-Сити, пригородов и соседних округов. Эти салоны становились прокатчиками второго уровня и получали неплохие комиссионные за свои услуги. Кроме проката наша фирма позволяла желающим купить у нас свадебное платье или смокинг.

Конечно, ведение дел со всеми филиалами требовало изрядной канцелярской работы, нудной, кропотливой и утомительной, но растущие перспективы так меня вдохновляли, что я стойко переносил трудности. Если раньше я задерживался на работе из-за тесноты нашего жилища, то теперь причина поменялась. Уют старинного особняка действовал на меня расхолаживающе, побуждал выбросить из головы дела и отдохнуть.

В современном бизнесе есть такое понятие, как «цена возможности». Оно строится на достаточно простом рассуждении: поскольку все ресурсы (и прежде всего — время и деньги) ограниченны, успешный бизнесмен выискивает возможности, не оговоренные условиями контракта, и стремится с максимальной выгодой их использовать.

Сколько раз я видел печальные глаза дочери, когда она снова слышала, что папа очень занят. Я успокаивал себя тем, что тружусь во имя семьи — ради того, чтобы Кери и Дженна смогли сполна вкусить плоды моей неустанной работы.

Оглядываясь назад, я с грустью констатирую: эти плоды часто оказывались горькими.

Глава четвертая

Сон, ангел и письмо

Я не помню, в какую из ночей начались эти сны. Сны, в которых я видел ангелов. Признаюсь: я верю в ангелов, но не в таких, какими их изображают на картинках, с крылышками и арфами в пухлых ручках. Подобные ангельские атрибуты кажутся мне такой же нелепицей, как черти с рогами и вилами. Для меня крылья ангелов — символ их роли небесных посланников. Но какими бы ни были мои представления, во сне ко мне спустился именно крылатый ангел, и его распростертые крылья меня ничуть не раздражали. Настораживала лишь повторяемость сна и его странное окончание. Пространство было наполнено аккордами прекрасной музыки, мелодичной, как журчание горного ручья. Я поднял голову и увидел спускающегося с небес ангела. Его крылья были широко распростерты. Когда он приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки, я взглянул в его ангельское личико. Ангел возвел глаза к небу и вдруг превратился в камень.

Я плохо помню, какие еще сны снились мне с момента переезда в особняк миссис Паркин. Но этот сон я запомнил; с каждым разом он становился все отчетливее и красочнее. В ту ночь сон был очень живым, наполненный яркими красками и множеством деталей. Наверное, писателям-сюрреалистам снились похожие сны, и их содержание они переносили на бумагу. Я проснулся и думал, что бодрствование тут же уничтожит все следы сновидения. Они действительно пропали, но не все. В ту ночь музыка продолжала звучать. Негромкая серебристая мелодия, напоминающая колыбельную. Колыбельную, льющуюся неизвестно откуда.

Впрочем, в ту ночь я узнал, откуда исходят звуки колыбельной.

Я сел на постели, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. В ящике ночного столика лежал фонарик. Я взял фонарик, надел халат, тихо выскользнул из комнаты и пошел на звуки музыки. Остановившись возле детской, я заглянул туда. Звуки не потревожили Дженну, она безмятежно спала. Я вышел в коридор и добрался до двери, ведущей на чердачную лестницу. Как ни странно, звуки доносились оттуда. Я открыл дверь и, стараясь ступать бесшумно, поднялся на чердак. Луч фонарика выхватывал из темноты силуэты предметов, и от них ползли длинные страшные тени. Чердак был таким, каким и надлежало быть чердаку, если не считать звуков музыки. Но откуда же они исходят? Мое сердце колотилось все быстрее. Вдруг я заметил, что пыльное покрывало сброшено с колыбели и лежит на полу. Мое волнение усилилось. Я направил луч фонарика туда, откуда доносились звуки… Что такое? Да это же рождественская шкатулка, которую мы с Барри нашли, когда заносили сюда мебель! Я стал припоминать все, что знал о рождественских шкатулках. Может, это особый, редкий экземпляр, куда встроен музыкальный механизм? Но почему вдруг он заработал посреди ночи? Оглянувшись по сторонам и убедившись, что на чердаке никого нет, я пристроил фонарик так, чтобы он светил вверх. Освободив руки, я осторожно взял шкатулку и начал осматривать ее в поисках рычажка, позволяющего остановить музыку. Но тяжелая пыльная шкатулка ничуть не изменилась с того момента, когда мы с Барри впервые ее увидели. Ни тогда, ни сейчас у нее не было никаких рычажков, кнопок или отверстий для ключа. И никаких намеков на музыкальный механизм. Обыкновенная деревянная шкатулка, только очень искусно сработанная. Мне оставалось лишь одно — открыть шкатулку. Я так и сделал — расстегнул оба ремешка и осторожно поднял крышку. Музыка смолкла. Я направил луч фонарика внутрь шкатулки. Там лежали какие-то бумаги. Я достал самую верхнюю. Это было письмо, написанное от руки. Бумага от времени пожелтела и стала хрупкой. Я посветил на нее фонариком. Письмо было написано красивым ровным почерком.