Дмитрий Горчев - Рассказы Страница 5

И верует он свято, что все превзошел, все понял, что все пыль и плесень, и пожрут нас всех, в конце концов, тараканы да мокрицы.

Страшная у него работа. Пусть пьет.

Прошлый кладовщик тоже постигал. И ведь постиг, сукин сын. Открылись ему тайные пропорции и суть вещей, отчего крупу он стал отмерять в аршинах, а сукно в поллитрах. Пытались мы его отговорить, да где там… Смотрит он на нас и жалеет, непросветленных. Пришлось прогнать.

Воровать воруй, а пространство нам не запутывай, мы и сами заблудимся.

Вон мой генерал опять пылит по плацу, аж галифе вспотели. Лица на нем никогда не было, но сейчас и рожа красная куда-то пропала. «Ваше Величество, — пыхтит, — солдатики не вернулись. Сгинули».

Вот это да… Может, и правда дракон. Или солдатики просто реквизировали самогон у какого-нибудь крестьянина и протирают амуницию, с них станется.

Жалко генерала, если их действительно дракон пожрал. Он и правда отец солдатам. Столько времени потратил, чтобы из крестьянских остолопов сделать регулярное войско. Выбивал из моих полоумных кладовщиков кальсоны, сапоги, полевые кухни, жестяные миски.

И ведь сделал. Не отличишь, как настоящие. Воевать они, конечно, не пробовали, но во фрунт и за отечество — не хуже пруссаков.

Как там, интересно, Её Величество поживает? Когда же мы виделись в последний раз?

В эпоху беспрерывных скандалов мал был нам этот дворец, куда ни ткнёшься — везде королева с ледяной спиной. Куда она ни зайдет — а там я с кирпичной рожей. А нынче что уже выяснять? Всё давно понятно и ей, и мне.

Где-то она живет, что-то думает. Исчезает куда-то, потом кивает, проходя мимо по неизвестным своим делам.

Совершенно прозевал я тот момент, когда стал говорить одни глупости и подлости, когда походка моя стала дурацкой и пахнуть я стал чем-то невкусным. Прозевал. На кого обижаться?

Всё время я от нее отстаю. Сначала любила она так, что хоть солнце не всходи, зато и ненавидела потом до того, что в одной кровати спать страшно. Права она — пресный я человек. Никакого порыва. Ни тебе на белом коне, ни в набежавшую волну… Сейчас ей уже все равно.

Я устал от нелюбви. Никого ни к кому.

Министра внутренних дел я боюсь. У него нет ни одной иллюзии. Это бы ничего, но он и у меня их отнять хочет. Как только он открывает рот, я не очень удачно изображаю из себя солдафона-самодура. «Как докладываешь, мерзавец! — ору. — Пшел вон, десять кругов по плацу строевым шагом!» Он присылает мне отчеты, а я их не читаю никогда.

Очень я дорожу своими иллюзиями. Мне без них смерть. И так уже все старые, прочные, порастащили, а новые заводить, ох, как сложно в мои-то годы. Растут кое-как, вялые, полупрозрачные.

Я бы этого министра давно прогнал, но боюсь. Не знаю, что там ему про меня известно. А пуще того боюсь, что он про меня знает то, чего я и сам про себя не знаю.

Но сейчас придется с ним разговаривать.

«Ваше Величество, дракон настоящий. Хотя, конечно, ни на каких девицах он жениться не собирается. Занимается, в основном, поджогом озимой пшеницы и пожиранием коров и мелких домашних животных. Басня про девиц распущена старостой деревни. По моим сведениям, на почве отвергнутых притязаний к одной этих самых девиц».

Черт бы тебя подрал. Все-то ты знаешь. И если сказал, что дракон есть, то он есть.

Скверно.

«А может, ему кошку отравленную подбросить?» — спрашиваю безо всякой надежды.

«По моим сведениям…» — снисходительно начинает супостат. «Пшел вон! — ору. — Почему воротничок не подшит? Где ремень, мать твою?»

Как будто я сам не знаю, что даже в слона столько крысиного яда не влезет, чтобы этого дракона хотя бы понос прохватил.

От генерала толку нет. Он будет рисовать кроки, утыкает карту синими флажками, его солдаты будут кукукать в зарослях, брать языков, он их всех отправит на гауптвахту, сам туда сядет, но больше ни одного солдата он на дракона не отправит. И правильно сделает.

По уставу главнокомандующим этой богадельни являюсь я. Но солдаты меня не уважают. Я не умею ласково ткнуть их кулаком в пузо и спросить, хорошо ли кормят.

Они со мной никуда не пойдут.

Как не вовремя… В голове мутно, хоть бы просвет какой, туман один. Никак не додумать цепочку вытекающих друг из друга предложений — рвется. Может, обойдется? Рассосется как-нибудь, а тут и я в доспехах, со ржавым мечом. «Ваше Величество, не нужно уже — издох аспид…» и домой, домой — улыбаться в бороду, как смешно все с этим драконом вышло.

Сижу я с пустыми глазами и думаю, думаю… Надо идти. Как-то получилось, что кроме меня некому. Я бы с удовольствием все свалил на кого угодно. Но никого невозможно найти.

Господи, они столько лет не давали мне побыть одному, подумать, что-то решить и бросить, наконец, это дурацкое королевство. И теперь, когда я, замученный и высосанный их проблемами, болезнями, сплетнями, хихиканьем за спиной, еле волочу ноги, меня, наконец, оставили в покое.

Я пойду. Конечно же, пойду. с дурацким мечом и без героического профиля. Я плохой, но добросовестный король. И очень боюсь, что и я тоже перестану себя уважать.

Сожрет меня этот дракон. Это вам не Змей Горыныч с именем-отчеством, со своими, пусть неправильными, но мыслями об этой жизни. Выходи, чудище-поганище, биться будем…

Может, по дороге что-нибудь придумается? Опасность близка, кровь взволнуется, голова прояснится.

Обязательно прояснится, а то плохи мои дела.

Дракон, по последним донесениям, сжег Завалинку дотла. Хотя староста, сволочь, скормил ему все-таки трех девиц. с согласия деревенского схода.

Старосту повесить. Остальным — Бог судья.

Министра внутренних дел — в три шеи, за границу, к чертовой матери. Ненавижу непьющих кристально чистых людей. Наделает он тут делов без меня.

Генералу — орден, я ему ещё на Пасху обещал, да забыл. Солдатам — водки сколько выпьют и навечно запретить крючок на воротничке застегивать.

Извините, дорогой читатель. Сказка только начинается, а я уже ухожу. Я пишу последние строки, сняв глупую железную перчатку, которой только орехи колоть хорошо.

Если вернусь, обязательно расскажу, как там получилось с этим драконом, и тогда слово «конец» стоять будет гораздо дальше от этого места.

Осталось самое трудное.

Дочке обещал написать длинное смешное письмо.

Я её люблю. Когда у нее начался переходный возраст, я взял на заметку всех юных разбойников, обдирающих

яблони в королевском саду, и всех мало-мальски заметных дураков, уличенных в созерцательности.

Я был готов ко всему. к нищим, злодеям, поэтам и мусорщикам. Но её нынешний муж застал меня врасплох. Этого с детства плешивого выпрямителя кривых линий я не ждал.

И в собственной дочке я тоже ничего не понимаю, хотя знаю её гораздо лучше, чем всех остальных женщин этого мира.

Впрочем, похоже, как-то она там устроилась, в его чугунном замке с сосисками и кислой капустой.

Я всегда за нее боялся. Женщине для счастья нужно быть круглой дурой с большими голубыми глазами.

И, наконец, Её Величество…

«Я ухожу, — говорю я, надеясь неизвестно на что. — Воевать с драконом».

Королева пожимает плечами. Если я сейчас подпрыгну к потолку и рассыплюсь на три миллиона разноцветных шариков, она пожмет плечами ещё раз. Поздно. Никакие драконы здесь уже не помогут.

Вот и все. Я выполнил все обещания, о которых сумел вспомнить.

Осталось последнее. Выполняю.

— Сочини мне сказку, милый, — попросила меня королева давным-давно. — и чтобы она обязательно заканчивалась «вот так они и жили».

Жили-были глупый король и красавица королева. Жили они душа в душу тридцать лет и три года. Ушел однажды король воевать с драконом и не вернулся. Это было бы грустно, да, к счастью, никто этого не заметил.

Вот так они и жили…

К о н е ц

ВОТ ТАКАЯ ИСТОРИЯ

Городки

Отправил однажды царь Ленина в село Шушенское, чтобы он там над жизнью своей задумался.

Скучно было Ленину в селе Шушенском.

Сначала он стал крестьян агитировать, чтобы они картошку в огороде назло царю не сажали, а те послушают, головами покивают, да и пойдут огороды копать. Темнота, одно слово.

Книжки, которые Ленин с собой привез, он мало того что по три раза прочитал, так ещё все до единой сам и написал.

Рояль ему царь не позволил с собой взять, потому что сам Ленин умел только чижик-пыжик одним пальцем играть, а пианиста, его-то за что в Сибирь? Пианистам, им про жизнь свою думать не нужно, а то они сразу играть разучатся.

Ходил Ленин, бродил из угла в угол. Книжки новые писать комары не дают. Хотел он уже запить со скуки, даже самогону у крестьян накупил, но тут как раз приехали к нему в гости Сталин с Троцким. Они тогда друзья ещё были.