Агота Кристоф - Толстая тетрадь (журнальный вариант) Страница 5

Мы спрашиваем:

— А почему вы без формы? Все молодые мужчины носят форму — они все в армии.

Он говорит:

— Я больше не хочу быть солдатом.

— Вы больше не хотите сражаться с врагом?

— Ни с кем я не хочу сражаться. У меня врагов нет. Я хочу домой.

— А где ваш дом?

— Еще далеко… Если я не добуду еды, мне туда не дойти.

Мы спрашиваем:

— Так почему вы не пойдете и не купите еды? У вас что, денег нет?

— И денег нет тоже, а главное — нельзя, чтобы меня видели. Я должен прятаться. Меня никто не должен увидеть.

— Почему?

— Я покинул полк без позволения. Я удрал. Я дезертир. Если меня поймают — повесят или расстреляют.

Мы спрашиваем:

— Как убийцу?

— Да. Как убийцу.

— А ведь вы никого убивать не хотите. Просто хотите домой…

— Да, я только хочу домой…

Мы спрашиваем:

— Какой еды вам принести?

— Все равно. Любой.

— Козий сыр, крутые яйца, хлеб и фрукты. Пойдет?

— Да, да! Все что угодно!

Мы спрашиваем:

— Может быть, еще одеяло? Ночи теперь холодные, часто идет дождь…

Он говорит:

— Да, только так, чтобы вас не заметили. И ведь вы никому не расскажете, правда? Даже своей матери?…

Мы отвечаем:

— Нас никто не заметит, мы никогда никому ничего не рассказываем, а матери у нас нет.

Когда мы возвращаемся с едой и одеялом, он говорит:

— Вы очень добрые.

Мы отвечаем:

— Мы не хотим быть добрыми. Мы принесли все это просто потому, что эти вещи вам совершенно необходимы. Вот и все.

Он говорит:

— Я не знаю, как вас благодарить. Я вас никогда не забуду.

Его глаза полны слез.

Мы говорим:

— Знаете, плакать нет смысла. Слезы никому не помогают. Вот мы никогда не плачем. Хотя мы еще не взрослые, как вы.

Он улыбается и говорит:

— Вы правы. Простите меня — я больше не буду плакать. Это все просто потому, что я так устал…

Упражнение в голодании

Мы говорим бабушке:

— Сегодня и завтра мы ничего не будем есть. Только пить воду.

Она пожимает плечами:

— Мне-то что! Но работали чтоб как положено.

— Конечно, бабушка.

В первый день она убивает курицу и жарит ее в печке. Днем она зовет нас:

— Идите есть!

Мы идем на кухню; пахнет очень вкусно. Мы голодные, но не очень. Мы смотрим, как бабушка разрезает курицу. Она говорит:

— У-мм, а пахнет-то как! Чуете? Ну что, дать вам по ножке?

— Нет, бабушка, мы ничего не хотим.

— Жаль, жаль… Курочка-то удалась.

Она ест курицу руками, облизывает пальцы и вытирает их о фартук. Она обгладывает и обсасывает кости.

Она говорит:

— Молоденькая курочка-то, нежная. Ну бывает ли что вкуснее?

Мы говорим:

— Бабушка, за все время, что мы здесь живем, вы ни разу не готовили нам курицу.

Она говорит:

— Ну вот сегодня и сготовила. Ешьте, радуйтесь.

— Вы же знаете, что мы ничего не едим ни сегодня, ни завтра.

— А при чем тут я? Очередная ваша дурость.

— Это одно из наших упражнений. Мы учимся терпеть голод.

— Ну вот и терпите. Никто вам не мешает.

Мы выходим из кухни и принимаемся за работу в саду. К концу дня мы начинаем по-настоящему чувствовать голод. Мы пьем много воды. Ночью нам трудно заснуть. А когда мы все же засыпаем, нам снится еда.

Назавтра в обед бабушка доедает курицу. Мы смотрим, как она ест, но видим ее будто в тумане. Мы больше не чувствуем голод, но у нас кружится голова.

Вечером бабушка печет оладьи и ставит их на стол с вареньем и молодым сыром. Нам нехорошо, желудок сводит, но как только мы ложимся, мы сразу засыпаем глубоким сном. Когда мы просыпаемся, бабушка уже ушла на рынок. Мы хотим позавтракать, но в кухне ничего нет. Ни хлеба, ни молока, ни сыра. Бабушка все заперла в погреб. Мы могли бы отпереть его, но решаем ни к чему не прикасаться. Мы едим помидоры и огурцы с солью.

Бабушка возвращается с рынка и говорит:

— Вы сегодня утром не сделали своей работы.

— Вы должны были нас разбудить, бабушка.

— Сами должны просыпаться. Да ладно, на первый раз, так и быть, покормлю вас.

Она варит овощной суп из того, что принесла обратно с рынка. Как всегда. Мы съедаем совсем немного. После еды бабушка говорит:

— Дурацкое упражнение. И вредное для здоровья.

Могила дедушки

Однажды мы видим, как бабушка выходит из дому с лейкой и садовыми инструментами. Но идет она не в виноградник, а в противоположную сторону. Мы идем за ней, держась подальше: мы хотим узнать, куда она пошла.

Бабушка идет на кладбище. Она останавливается перед одной из могил и кладет принесенные инструменты на землю. На кладбище больше никого нет. Только бабушка и мы.

Прячась за кустами и надгробиями, мы подбираемся ближе. Бабушка близорукая и плохо слышит; мы можем наблюдать за ней незаметно.

Она выпалывает сорняки с могилы, вскапывает и рыхлит граблями землю, сажает цветы, приносит из колодца воду и поливает могилу.

Закончив работу, она собирает инструменты, а потом встает на колени перед деревянным крестом. Она складывает руки, как для молитвы, но то, что до нас доносится, — это в основном брань:

— Дерьмо… ублюдок… свинья… грязный… проклятый…

Когда бабушка уходит, мы осматриваем могилу: она хорошо ухожена. Мы смотрим на крест — там написана та же фамилия, что у бабушки. И еще это мамина девичья фамилия. А имя двойное, написано через черточку, и это — наши имена.

На кресте есть еще даты рождения и смерти. Легко сосчитать, что дедушка умер сорока четырех лет, двадцать три года тому назад.

Вечером мы спрашиваем у бабушки:

— Каким был наш дедушка?

Она говорит:

— Что? Нет у вас никакого дедушки.

— Но был. Давно.

— Нет, не было. Когда вы родились, он уж давно помер. Так что не было у вас деда — и все.

Мы спрашиваем:

— А зачем вы его отравили?

— О чем это вы?

— Люди говорят, что вы отравили дедушку.

— Люди говорят, люди говорят… Ну и пусть себе говорят что хотят.

— Так вы его не травили?

— Отстаньте от меня, сукины вы дети! Ничего не доказано, а люди всегда брешут!

Мы снова спрашиваем:

— Вы дедушку не любили, мы знаем. Тогда почему вы так ухаживаете за его могилой?

— Именно потому! Из-за того, что люди говорят. Чтоб не брехали зря! И потом — откуда вы знаете, что я ухаживала за его могилой, а? Вы опять за мной шпионили, сукины вы дети! Чтоб вас черт взял!…

Упражнения в жестокости

Воскресенье. Мы ловим курицу и перерезаем ей горло — как это делала бабушка. Потом мы приносим курицу на кухню и говорим:

— Приготовьте ее, бабушка.

Она начинает кричать:

— Кто вам позволил?! Вы не смеете! Я тут распоряжаюсь, вы, грязные щенки! Я не стану ее готовить — лучше сдохнуть!

Мы говорим:

— Ладно. Тогда мы сами ее приготовим.

Мы начинаем ощипывать курицу, но бабушка отнимает ее у нас:

— Вы не умеете! Косорукие! Вы меня в гроб вгоните, грязные щенки! За что такое наказание Господне?!…

Пока курица готовится, бабушка плачет:

— Лучшая ведь курочка была! Они нарочно ее выбрали! А я ведь ее во вторник на базар снести хотела!…

Когда мы едим курицу, мы говорим:

— Очень вкусная курица. Мы теперь будем есть курицу каждое воскресенье.

— Каждое воскресенье?! Вы спятили! Вы что, разорить меня хотите?!

— Мы будем есть курицу каждое воскресенье, нравится это вам или нет.

Бабушка опять плачет:

— Ну что я им сделала? За что? Бедная я, несчастная!… Они меня уморить хотят! Бедную беспомощную старуху! А я к ним была так добра!…

— Да, бабушка, вы добрая, очень добрая. Вот поэтому вы будете жарить нам курицу каждое воскресенье, из доброты.

Когда она немного успокаивается, мы говорим ей:

— Теперь, когда вам надо будет кого-то убить — курицу или поросенка, — скажите нам. Мы это сделаем.

Она говорит:

— Так вам это дело нравится, что ли?

— Нет, бабушка. Это как раз потому, что нам не нравится убивать. Поэтому мы должны привыкнуть к этому.

Она говорит:

— Ясно. Новое упражнение. Что ж, на сей раз вы правы: надо суметь убить, коли нужно будет.

Мы начинаем с рыбы. Мы берем рыб за хвост и бьем головой о камень. Скоро мы привыкаем убивать животных, предназначенных на еду, — кур, кроликов, уток. Потом мы привыкаем убивать и тех животных, которых убивать незачем. Мы ловим лягушек, прибиваем к дощечке и вспарываем им брюхо. Мы ловим бабочек и прикалываем булавкой к картонке. Скоро у нас получается хорошая коллекция бабочек.

Однажды мы вешаем нашего рыжего кота на суку. Он висит и при этом вытягивается так сильно, что становится невероятно длинным. Он бьется в конвульсиях. Когда он перестает дергаться, мы обрезаем веревку. Он лежит, вытянувшись, на траве совершенно неподвижно, но потом вдруг вскакивает и убегает.

С этого времени кот больше не приближается к дому, хотя иногда крутится поодаль. Он даже не отваживается подойти, чтобы полакать молоко из блюдца, которое мы ставим для него на крыльцо.