Зуфар Гареев - Пластилин Страница 5

– Дело говоришь! Чтоб знали наших!

Посадили Петровича на слона, звезду прикрепили и отправился Петрович вроде как домой.

Едет он, а дома нету и нету, вроде как и не домой едет, а к намеку какому-то. Люди его в дороге корят, словно в нем много вины, словно не по указке он сверху действует.

– Указка, – говорят, – указкой, а сам должен разумение в голове держать. Вот дали тебе слона, а ты и и рад. Ты распорядиться им не хочешь, как того дело требует…

– Так ведь слон намек имеет, а вы как думали? Кто ж его за просто так даст?

– А намек какой?

– Пока не разобрал. Пока вижу кругом беспредметность.

– Употреби для пользы народной…

– А как?

– Не… Не знаем. – И всякий раз шарахались от него люди в селениях. – Это мы просто корим, на всякий случай. Вдруг продашь слона, а без пользы…

– И где ж ту пользу взять? – не может разобраться Петрович.

Тут и вовсе люди молчат, глазами моргают, а кто-то крикнул:

– На тебе водки пьяной, может интересный станешь! – и наливают.

– Ну и… – снова не может понять Петрович.

– Эх, дурья башка! – Люди дружно подхватили острый поворот мысли – Значит, пьяный на слоне и поедешь! Может учудишь чего!

– Дельно! – загорелся Петрович. – Давай водки! А звезду не отымете, как пьянай стану? Мне она самому нужна сильно, случись чего! Вот китайца, к примеру, рядом с собой сфотографирую, письмо пошлет китаец, если грамоту знает, а нет – просто в ящичке будет хранить фотографию знатную…

– Не, не отымем! – закричали снизу понятливо. – Правильно, со звездой ехай, мало ли чего в дороге…

Налили Петровичу водки, ехает он пьяный, и, как водится в кинематографе, то песню поет, а то о текущем моменте размышляет опять же радостно.

Тут председатель колхоза взялся: дай слона, бревно надо везти. Слон, как в Африке, так и в Америке, бревна возит.

– А чего тебе от бревна будет? – усомнился Петрович в дельности мысли.

– Жизнь будет лучше, хоть и малыми делами, – ответил председатель вразумительно, а далее сдрейфил, вздохнул. – Только нет у меня бревна-то…

– А и где оно?

– Инфляция, понимаешь, выкрала. Лежало сто лет неоспоримым капиталом, а подкралась инфляция и счет предъявила: вместо бревна – ноль-нолешенек…

– А зачем тебе слон тогда, – возликовал с понятным логицизмом Петрович, – если бревна у тебя нету?

И китаец здесь глазом косит, тоже в сомнении:

– Инвестицию, значит, нечем гарантировать?

– Может случится еще… – с надеждой проговорил председатель.

– Не могу, под реальный бы дал капитал… А вот рядышком можешь посидеть, небось давно не величался?

– Давно! – обрадовался председатель, становясь с Петровичем рядом, а китаец их сфотографировал, улыбаясь:

– Велися… Велися…

Председатель снова вздохнул, побыв под звездой:

– Хороший ты мужик, Петрович, свез бы я тебя в деревню нашу, где чаек пропустить, а где и покруче… Район бы наш показал им. Ленина. Да одна беда – нету деревни, ворюга случился, подчистую все унес, словно носильные вещи… А третьего дня еще и пожаром спалило, хотя два года назад случилось и того хуже: сгнило все на корню, даже намека не осталось. С тех пор стали мы жить хорошо, ничего у нас не стало, ни об чем не тужили, как снова случился вор и опять все унес…

– Непорядок это, – задумался Петрович. – Ну и где вор, подать его сюда, сейчас слоном подавлю поганца!

– И вора нету, – развел руками председатель, – сбежал, не откликается…

– Ну, бля! – окончательно впал в свирепость Петрович и догадался. – Паспорт тоже спер?!

– А как же! – повеселел председатель догадливости Петровича. – Паспорт спер, прописку в паспорте стер, фотографию изничтожил, а жена сгорела да еще погнила…

– Отдать тебе, что ли, слона, – откликнулся сердцем Петрович и стал погружен в размышление.

А когда голову поднял, придя к решению, то не обнаружил на голове шляпы габардиновой. Вместе с ней исчез и председатель.

– Во, подлый! – закипятился на слоне Петрович. – Теперь и председателя спер, и шляпу мою прихватил нечистой рукой…

Китаец подтвердил:

– И меня хотел спереть проклятый, только закричал я – не видишь, я поганый, жабу ем – не видишь? Жабу в рот положил, он от меня и отскочил…

– Так ведь запасная есть у меня на случай неотложный и между прочим!

Точно!

Достал Петрович из кармана шляпу резервную и водрузил на голову, пожалев лишь о том, что пока суд-пересуд, хмель весь вышел. В следующей деревеньке пришлось с людьми поделиться грустинкой:

– Ехал пьян на слоне да трезву сделалось…

– Наливай ему снова водки! – закричали везде и тотчас все исполнили, и огурчик даже поднесли ядрененький.

Стал Петрович опять пьян-весел, принялся размышлять:

– Кого б нам слоном подавить для причуды, а, китаец?

– Вора жалко упустили, – вздохнул китаец и прищурился. – Деревенька впереди опять маячит, пристегнем слона хлыстом, вскачем бешено в улицу, да давай дома с людьми давить… Как на это смотришь?

– Хороший план, удалой, – загорелся Петрович. – А хватятся, так мы и смоемся, а?

Китаец одобрительно кивнул и пристегнул Петрович слона, нацелившись на деревеньку. А пока слон мчался, пыль столбом поднимая, стал философствовать:

– Скажи, китаец, а намек в тебе какой? Очень мне любопытно…

Китаец развалился раскованно и с удовольствием стал говорить:

– Намек всякий и повсеместный. Пьяный сделаюсь или просто помолчу, патрон ли уголовный заимею, на голову ли прыгну, или просто усну – все есть намек и повсюду, все есть отгадка с причудкой…

– Во как тебе! – с восторгом проговорил Петрович – Я тоже так хочу!

– Не, тебе нельзя. Государь должен добро дать, начальник другой бумагу подписать…

Новую жабу вытащил китаец из сумки и с удовольствием стал есть, отрывая лапки и отдельно их обсасывая. Тут скрыпуха-Кенька принялась стучать споднизу:

– Дурень ты, кривой! Сбег что ли? Я тебя к чему посылала?

– Не сбег я никуда! – откликнулся Петрович, приструнивая слона в двух шагах от деревеньки.

– Ну так спускайся, чего там понявишь? Буду тебя обратно собирать к Макаровне – не взволновалась бы…

– Видишь, – обиделся Петрович. – Все говорит люблю, а сама работать заставляет… Какая ж это эротика?

– Ну и спускайся, – не без таинства молвил китаец и как бы даже без сочувствия. Дуреха стала просить:

– Дал бы китаезу позабавиться… сроду не видывала.

– К бабе не хочу, – всполошился китаец, – погубит она меня, и минуты не пройдет…

– Слышь, чего китаец говорит, – буркнул Петрович. – Бестолочь, говорит, ты…

– А он умнай? – возмутилась Кеня. – Вот к просу не пущу за слово такое противное…

«Поди объясни такой, что китаец жабу ест да ужом закусывает», – подумал Петрович, отправляясь руки помыть после возвращения.

Тут Кенька стала палкой в китайца тыкать, китаец захныкал, прячась в уголок.

– Ой, забавный какой, жабу ест, а глазенки узкие… А ну по палке влезь, бабезьян кривоногий!

Ткунала китайца в грудь, потом стала в пах больно ширять палкой, хихикая:

– А тут чего есть? Тут колбаска водится?

Китаец заверещал:

– Петровиса… Петровиса… Кеня тронет…

И дрожит весь китаец, махонький, скрюченный, в желтой ручке жабу зажал.

– Не трогай! – дал приказ Петрович.

– Чего это? – заспорила было Кеня, но отступилась. – Оставил бы мне китаезу… жуть как хочу пофулюганить…

– Господи… – захныкал и зашелестел Баунти. – Господи…

– Давай, собирай меня, – строг стал Петрович, выходя и вытирая руки. – Засиделся я здесь, голос у тебя больно громкий… Опять к Макаровне хочу да к своей…

– Будет тебе Макаровна, – светло улыбнулась Кеня. – Ишь, мужик грубай, а тоже чувство деликатное имеет…

Петрович был озабочен, стал перед дорогой хмур:

– Подарок приготовила?

– Возьми беленькую, что с Кащеем этим пить не стал, денег дам доллар целай; и письмецо возьми для ей сердечное от меня, с приветом…

– Положи… – кивнул Петрович. – И китайцу дай подарок…

Заботливо стала Кенька собирать «балетку» Петровича. Радостный китаец скачет рядом, то к балетке скакнет, а то снова на шею Петровичу, опасливо на Кеньку из-за шляпы габардиновой поглядывает, шепчет в ухо Петровичу:

– Повели, чтоб петушка красного положила на палочке и леденец большой-зеленый…

– Слон у вас где? – зазаботилась Кеня, точно кладя в «балетку» и петушка на палочке, и леденец большой-зеленый.

– Слон у нас в запасе, – отрезал Петрович. – Как надо будет, поедем – тебя не спросим.

– А что и ехать пора? – встрепенулся художник. – Плати мне лимон колониальный за полет континентальный!

– Дорого, – усомнился Петрович, беря в одну руку весло, а в другую «балетку», полную подарков, и садясь в самолет.

– За такую биксу и чего круче не жалко, – стал увещевать художник. – Иначе убит будешь.

И направил пистолет Стечкина на Петровича.