Александр Попов - В дороге Страница 5

– Им казалось, дорога сделает их жизнь лучше, – после долгого молчания отозвалась Людмила.

– И что – жизнь стала лучше? – спросил капитан.

Женщина пожала плечами и слабо улыбнулась.

– Каждому – свое, – неясно ответила она, подгоняя оленя.

Потом небольшой караван свернул на мхи, сырые, мягкие, как огромная шуба. Олени иногда тонули в них по самое брюхо, но резво вырывались.

Часа через два вышли к Большому озеру. Забрались на сопку, и капитан буквально обомлел: две огромные, вытянутые к путникам горы – будто руки, а в них блестела зеленоватая вода озера. Оно маленькое, хотя зовется Большим, до противоположного берега с полкилометра. Туман широким сизым полотнищем лежал у подножий горных ладоней по краю озера, и капитану казалось, что оно было приподнято над землей. Он смотрел жадно: ему почему-то подумалось, что озеро, горы, небо – все такое неустойчивое, и может исчезнуть.

Медленно спускались по обрывистому склону. Кусты обвисали под тяжестью ягоды.

– Голубичная тьма, – сказал капитан, на ходу срывая ягоду.

– Господь в этом году не обидел, – откликнулась Людмила.

Капитан сорвал гроздья жимолости, похожие на виноградные. Его губы и руки сливели.

– Какое наслаждение – есть горстями, – простодушно сказал он и не подумал, что может выглядеть несерьезным, ребячливо.

Людмила шевельнула губами в улыбке.

Мальчики остались на взгорке собирать ягоду, а взрослые спустились к самой воде, к навесу из веток, – здесь находился покос Виктора и Людмилы. Распрягли оленей. Виктор связал им ноги, заднюю с передней так, чтобы олень не мог далеко уйти; они паслись кучкой, поедая грибы.

Развели костер, вскипятили чай. Виктор робко спросил у капитана:

– Можно, я немного покошу: сестрице помогу? А потом – тронемся. Я -час-два, не больше.

– Конечно, конечно, – смущенно ответил капитан. Он почувствовал себя чужеродным, грубым телом, камнем в этом семействе. "Я злюсь на себя, -подумал он, отпивая из кружки густо заваренного чая. – Я не понимаю, что и зачем со мной происходит. Перед моими глазами стоит та, отвергнутая людьми, дорога, на которую положено столько труда, жизней… Но почему я думаю о той дороге? Как она может быть связана со мной, моей судьбой? Мне боязно, что моя жизнь и мои труды могут быть тоже не нужны людям? Мне необходимо в жизни строить другую дорогу? Нет, нет, это придуманные мысли и чувства! У меня хорошая служба, у меня дружная семья. И я живу так, как все нормальные люди. Я русский офицер, служака, и это о многом говорит".

Виктор спешно наточил звонкую косу. Людмила с деревянными граблями ушла на косьбище. Капитан напросился в помощники. Виктор усмехнулся и прижмурился на капитана.

– Что, думаешь для косьбы я слабак?

– Наши покоса с вашими, равнинными, не сравнишь, – деликатно заметил Виктор, но подал косу, которых у него было в кустах припрятано три.

Солнце распалилось; разделись по пояс. Косы тупо жужжали по поздней жестковатой траве и цветам. Капитан понял, что тофаларские таежные покосы со степными, равнинными действительно не сравнишь – все по склонам сопок, крутизне, к тому же они были завалены крупными камнями и буреломным гнильем. Косилось невероятно сложно, потому что присопок располагался круто, к тому же ноги часто попадали в ямки, мешали размахнуться многочисленные кустарники и тонкие молодые березы. Можно было поскользнуться и упасть – земля и трава еще были влажны от сползших в озеро туманов и растаявшего инея. Приходилось продвигаться сверху вниз. Нужны были не только крепкие руки, но и сильные ноги.

Присели на кочки перекурить. Пот щипал глаза. С жадностью пили из кувшина холодную озерную воду, пахнувшую камышом и рыбой. Подошла Людмила, присела на пень, раскрасневшаяся, похорошевшая, – намахалась граблями.

– Что, сестрица, утомилась? – спросил Виктор, подавая ей воду.

– Да солнце уж больно раскочегарилось, проклятущее, – улыбчиво жмурилась на мужчин Людмила.

– Тяжко, ребята, вам здесь живется, в медвежьем углу? – спросил капитан, отчего-то любуясь братом и сестрой.

– Как вам, товарищ капитан, сказать, – задумчиво отозвался Виктор. -Всяко оно бывает-то. Где человеку на земле легко живется? И вам, поди, не легко служится?

– С городской не сравнишь нашу-то, – тихо сказала Людмила, но неожиданно засмеялась, махнула рукой: – Но нам другая – ну ее! Да, братка? -весело толкнула она Виктора.

– Работаете, я гляжу, много, и тяжел ваш труд, да вот что-то бедновато живет народ в поселке. Почему так?

– Да мы как-то и не думаем: бедно ли, богато ли живем, – не сразу ответила Людмила, потерев ладонями загорелое лицо. – Живем да живем. -Немного подумала. Капитан почувствовал, что женщине хочется сказать что-то важное: – Что уж, хотелось бы жить как-то крепче, ладнее. Работаем в самом деле много, и в своем двору бьемся, и в промхозе, но вот сами посудите: государство за гроши принимает у нас ягоду и травы, за пушнину – чуть ли не кукиш показывает, а в магазинах потом соболь, к примеру, по страшным ценам идет. Кто-то, видать, наживается на нашей простоте. Какими тяжкими трудами дается нашим мужикам соболь или белка! Покрути-ка за зверем по тайге, повыслеживай! Да и не в каждый год зверя вдосталь… Как-то наведался к нам ученый из города, лекцию читал: как нужно хозяйствовать. Сердито говорил: работаете, мол, вы на тыщу, а выдают вам десятку, и вы, дурни, довольны. Грабят, ругает, вас все, кому не лень.

– Что же вы не возмущаетесь?

– Мы, деревенские, таежные, не такие, как вы, – сказал Виктор.

Людмила улыбалась, всматриваясь в ультрамариновый разлив ясного неба.

– Какие же?

– А вот такие: хотя и бедненько живем, да спокойно и тихо. Город так и нашептывает человеку: словчи, мол, схитри, побольше возьми себе, – знаю, года два пожил я в Иркутске. Убежал! Вот где настоящая жизнь, – широко повел он рукой.

– И я не смогла в городе жить, – училась в Нижнеудинске на повариху. Душу в городе будто иголками колет. А теперь – лад в душе да тишина. Вот только с Мишкой теперь плохо… – вздохнула она, наклоняя голову. – Да, мы такие люди – нам много не надо: чтобы дети были с нами всегда рядом, чтобы сена на всю зиму хватило для Буренки и коня, чтобы дождей было поменьше, чтобы хватило сил баньку осенью достроить… Да, братка? – подмигнула она.

– Достроим.

– Я вообще говорю.

– Да, нам много не надо.

Мир вспенивается, рвутся люди к благополучию, к богатству, к власти, а для Виктора и Людмилы главные богатства – покой, тишина. И чтоб лад в душе пребывал и с людьми, – подумалось капитану. Прикурил вторую папиросу, но не затянулся – задумался. Он ясно увидел, чиста и прекрасна бедная и трудная жизнь этих людей. Может, так должны жить все, чтобы по-настоящему ощущать себя счастливыми? Но разве он, офицер, несчастлив? Разве неправильно живет?

Собрал на лбу кожу капитан.

Пришли мальчики с полными ведрами жимолости и голубики.

– Вот и славно, – сказала мать, – хватит нам, парни, варенья на всю зиму.

– Много ли ведер заготовили? – полюбопытствовал капитан.

– Вот эти два да еще парочку возьмем, и хва! – сказала Людмила.

– Но ведь есть же возможность больше заготовить!

– Зачем? Берем у тайги, сколько съедим.

Вдали резво и бодро ударил гром; он пришел к озеру медленными перекатами, словно переваливался через каждую сопку и гору. Вскоре из-за хребта вывалилась темно-синяя, вспученная туча и поползла на озеро.

– Вот-вот хлынет, – сказал Виктор, и все скрылись под навесом.

Еще вскипятили воды, заварили чай; он пахнул дымом и был горько-крепким. Молча пили, пошвыркивая, похрустывая кусочками сахара, карамелью. Наблюдали за приближавшейся грозой.

Вдруг за спинами оглушительно загрохотало, и ветер рванул навес. Гроза накрыла людей, и они, кажется, оказались в самом ее пекле. Гром, представлялась, носился, как сумасшедший, по темному, мрачному небу и огромными шагами мчался к далеким Мархойским хребтам. Молнии метались так, словно заплутали в тучах и искали выхода. Пошел дождь, потом стал лить обвально, водопадом. Озеро, показалось капитану, закипело, забурлило. Свистело в пригнувшемся камыше. Не было видно гор.

– Мощно! – пропел капитан.

– Такой дождь – летун, – произнес Виктор, покуривая.

Прошло минут десять – ливень стал угасать, пошел мелко, тонкими струйками. Потом сеялся, но не лил, и вскоре прекратился. Гром барабанил где-то за горами, похожими на ладони. Открылось голубоватое небо, а тучи, подстегиваемые молниями, спешно летели за громом вслед, будто боялись отстать и заблудиться. Прошли еще минуты, и округа стала торжественно светлой. Капитан вдыхал прохладную дождевую сырость, наблюдал за дымкой, улетавшей от просыхавшей земли. В его душе было легко.

Виктор начал собираться в дорогу. Поймали оленей, запрягли, к сыроватым спинам прикрепили баулы. Караван тронулся в путь. Капитан обернулся -Людмила и ее дети махали руками. Капитану грустно с ними расставаться: как просто, радостно смотрят они на жизнь. Подумал, что он так, наверное, уже не сможет; привык к казарме, но это тоже неплохо! Каждому, наконец, нужно пройти в жизни свой путь, по своей земле. Но все же, все же – почему ему хочется забыть, зачем он приехал на эту новую для него землю, на которой люди живут по не совсем понятным для него законам и правилам? И почему он никак не может забыть ту дорогу, которую бросили люди? Может, не все пути ведут к благу, счастью, душевному покою?