Борис Минаев - Мужской день Страница 52

Папа как будто боялся опоздать. Хотя маму он привез из родилки еще вчера, о чем рассказал мне в машине. Вообще

же мы ехали молча, только шофер нервно курил и иногда опускал стекло, чтобы сплюнуть. Когда папа расплатился какой-то крупной купюрой, он молча отсчитал сдачу, круто развернулся и рванул с места, наверное, очень недовольный тем, что пришлось мотаться за город.

Мы поднялись в лифте, и папа влетел в квартиру первым.

Я переступил порог и чуть-чуть постоял в прихожей. Из комнаты доносились голоса. У нас, наверное, кто-то был в гостях.

И еще я заметил, что в комнате все вещи как-то странно сдвинуты и стоит детская кровать – значит, папа привез ее в мое отсутствие.

– Лева, ты где? – крикнула мама.

Я вошел и зажмурился.

Под ярким светом настольной лампы, в кровати, на расстеленной пеленке, лежал совершенно голый маленький человек и смешно орал.

– Как его зовут? – спросил я тихо.

Мама подошла ко мне. Она была какая-то изможденная и даже немножко на себя не похожая.

– Знаешь, он рычит как медведь, – сказала она. – По-моему, ему подходит его имя.

– Как его зовут? – тупо повторил я.

– Мишка, – просто сказала она. И тогда я встал на колени, чтобы было удобнее, просунул ладонь сквозь прутья и потрогал его теплый живой палец.

С этого дня в нашей квартире буквально все пошло по-другому.

Ночью меня будил Мишкин голос. Он орал, а потом постепенно, не сразу замолкал.

Днем мама дремала или кормила его грудью, почти не стесняясь меня.

К нам все время приходил врач, а папа уходил рано с утра на молочную кухню.

Папа вообще был довольно нервный. Он волновался за Мишкино здоровье, за мамино здоровье и почему-то за мое здоровье тоже.

– Лева! – говорил он мне на кухне, когда мама спала. – Сейчас у нас трудное время. Ты должен нас простить. Мы не уделяем тебе, наверное, достаточно внимания.

– Да ладно, папа... – удивленно отвечал я ему. – Все нормально. Ты сам давай смотри... это... ну, в общем, ты меня понимаешь.

– Я тебя понимаю! – горячо говорил папа. – Я тебя прекрасно понимаю. Но и ты меня должен понять.

– Пап! Я тебя тоже понимаю! Но это же временные трудности. Все наладится.

– Все наладится, да? – с надеждой спрашивал он меня.

И я неуверенно кивал.

Был ли я действительно уверен в том, что все наладится? В общем-то, да.

С тех пор как мама вернулась, несмотря на полный бедлам, на переставленные вещи, на папино нервное настроение и на постоянное пичканье меня манной кашей, несмотря на тошнотворный запах вареного молока, несмотря на мамино недосыпание и недоедание, несмотря на Мишкины

поносы и запоры, – все вдруг стало постепенно налаживаться.

Как оно налаживается я, честно говоря, совершенно не понимал.

Но оно налаживалось!

Окончательно оно наладилось к весне, даже к маю, когда мама в первый раз попросила меня погулять с Мишкой.

– Иди-ка с братом погуляй! – сказала вдруг она. – А я тут пока нормальный обед приготовлю... А то вы без борща совсем бешеные стали.

– Мама, – ответил я, совершенно пораженный и обескураженный ее словами. – Во-первых, мы и дальше можем спокойно обходиться без борща. Если надо. А во-вторых, как ты себе представляешь эту прогулку? Где я с ним буду гулять? Во дворе, что ли?

– Зачем во дворе? – спокойно сказала мама. – Перейдешь дорогу. Там побудешь в сквере, на лавочке. Хотя бы минут сорок. А то погода вон какая хорошая, а вы у меня все дома сидите и сидите.

– Мама, – честно сказал я. – Я боюсь!

– Не надо бояться, Лева! – сказала мама и стала сама надевать на меня куртку. – Не надо бояться. Входишь в лифт с коляской, складываешь коляску, нажимаешь на кнопочку. Потом выходишь из лифта, раскладываешь коляску, закрываешь дверь. Потом тихо-тихо везешь по ступенькам коляску. Ногой открываешь дверь. Рукой придерживаешь. Если что, попросишь кого-нибудь помочь. Привыкай, Лева. Ты все понял?

Конечно, и я, и мама хорошо знали, чего именно я боялся больше всего – слишком пристального внимания со стороны моих друзей во дворе.

Но надо же было такому случиться, что все они куда-то исчезли как раз в тот момент, когда я вышел из дома! Я спокойно и деловито пошел, толкая коляску с братом впереди себя, прочь со двора. И, воровато оглянувшись, перешел улицу Трехгорный вал.

Затем я оказался в родном скверике, сел на лавочку и сразу увидел Колупаева.

Колупаев подошел ко мне, чинно пожал руку и вежливо заглянул в коляску.

– Твой, что ли, брательник?

– Ну да, – неохотно подтвердил я. – Мишкой звать. Спит.

– Понятно, – сказал Колупаев. – А то я вижу, тебя все нет и нет. А ты, значит, это... в няньки подался.

Повисла тяжелая пауза.

– Как он вообще... Ведет себя как? – вдруг поинтересовался Колупаев.

Я недоверчиво посмотрел на друга. Но Колупаев смотрел на меня, бесхитростно моргая белесыми ресницами, и в его взгляде не было никакого подвоха.

И тогда я понял, что должен отвечать солидно и спокойно.

– Нормально ведет, – поджал я плечами. – Орет только много. Спать не дает, гад.

Мы еще немного посидели.

– Ладно! – сказал Колупаев. – Давай. До встречи. Долго еще тебе?

– Примерно полчаса, – сказал я.

Колупаев ушел, вразвалочку шагая по зеленой аллее. А я вдруг увидел сразу, какой вокруг чудесный майский день. Как пахнет наша молодая листва, и как бьет через крыши наше солнце.

Я послушно досидел с братом еще тридцать пять минут.

Быстро перевез коляску через трамвайные пути. Поднялся на наш шестой этаж. Позвонил в дверь.

Мне открыла мама, вытирая мокрые руки о фартук.

– Мам! – заорал я. – Можно я теперь пойду во двор погуляю? А? Очень погода хорошая.

– Иди! – сказала она и улыбнулась. – Иди. Только приходи не поздно. Я тебя еще научу пеленки стирать.

И я побежал вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

Двор ждал меня, пустой и прохладный. Весь такой солнечный.

Я стоял и смотрел на наш двор. На наш маленький двор с колясками и мамашами, с пенсионерами на лавочках, с бродячими кошками и мокрым весенним мусором в углах.

Я стоял и не понимал, что же случилось. Что же со мной случилось.

Потом отошел от дома на несколько шагов и посмотрел на наши окна.

КУРТКА КОФЕЙНОГО ЦВЕТА

В детстве я очень не любил покупать одежду. Это была просто беда. При виде магазина с одеждой я начинал ныть, скулить и изворачиваться, как уж. Иногда мама покупала что-то и без меня. Но это было весьма рискованно. Я мог просто отказаться носить новую одежду, потому что очень любил старую. И занашивал ее просто до умопомрачения.

Но в какой-то момент умопомрачение кончалось. И тогда мама говорила максимально строгим голосом:

– В чем ты ходишь, а? Какой кошмар! Просто оборванец какой-то. Нищий. Мне стыдно с тобой по улицам ходить! Завтра мы идем с тобой в магазин. Без всяких разговоров! Ты меня хорошо понял?

И мы шли. Мы шли по Трехгорному валу, затем переходили через улицу Красная Пресня в ее самом широком месте, затем мы подходили к огромному дому на площади, который и был Краснопресненским универмагом.

Я помню, как мама помедлила, собираясь с духом, затем она вздохнула, крепко взяла меня за руку и повела внутрь.

Никогда не забуду того чувства, с которым я впервые переступил этот волшебный порог! В магазине играла музыка, на полках и полочках виднелись различные товары, от прилавка к прилавку медленно и чинно ходили люди, а в центре зала, в самой его середине стоял милиционер.

Здесь были фарфоровые сервизы на шесть и на двенадцать персон, ножи столовые, чайники электрические со шнуром, утюги, наборы банок для сыпучих продуктов, атласные подушки и верблюжьи одеяла – всего теперь и не упомнишь...

Честно говоря, мама еще никогда не покупала мне новые вещи в таком огромном магазине.

– Не верти головой, – попросила она. – Тут потеряться можно запросто. Ищи тебя потом по всем закоулочкам.

Мы уже подошли к огромной высокой лестнице, как вдруг мамин взгляд случайно упал на стеклянную вазу с голубым рисуночком.

– Лева, а как ты думаешь, нам нужна такая ваза? – дрогнувшим голосом спросила она меня.

Я лишь равнодушно пожал плечами.

– Ну ладно, это потом, – твердо сказала мама и уже взяла меня за руку, как вдруг опять ее отпустила и сделала несколько нетвердых шагов к прилавку. Вернулась она оттуда довольно быстро и выглядела слегка бледной.

– Что с тобой? – участливо спросил я, как хороший сын.

– Со мной ничего! – твердо и ясно ответила она. – А вот у них что-то явно с головой не в порядке. Пятнадцать рублей за какую-то вазу!

– Слушай, не хочешь – не покупай, но ругаться-то зачем? – зашипел я. – Кстати, нам действительно нужна такая ваза.

– Знаешь что, ты меня не учи, ученый выискался, – нахмурилась мама. – И вообще, нам, между прочим, с тобой

нужно на третий этаж, в детский отдел. Нам с тобой нужна одежда, а не товары массового спроса.