Даниэла Стил - В тихой гавани Страница 54

Будущее принадлежит нам, любимый. Скоро на свет появится наш малыш. А вместе с ним начнется и наша с тобой жизнь — с ним или с ней. Хотя я по-прежнему уверена, что у нас родится сын, точная копия тебя, дорогой. Это сам Господь в милости своей дал нам шанс начать все снова, заново прожить жизнь, о которой мы оба мечтали. И разве мы не имеем права на счастье, ведь мы любим, уважаем и понимаем друг друга. А рождение нашего ребенка теперь свяжет нас новой, незримой цепью.

Я люблю тебя — люблю всей душой, всем сердцем. И даю тебе слово, что если ты придешь ко мне — вернее, когда ты придешь ко мне, потому что я твердо верю, что так и будет, — ты обретешь счастье, о котором всегда мечтал. Да, будущее принадлежит нам, любимый. Так же, как я — тебе. Твоя А.”.

В письме стояла и дата — за неделю до трагической гибели Теда…

Острая боль вдруг словно ножом полоснула по сердцу, и Офелия рухнула на колени. Сидя на полу, она еще раз пробежала глазами письмо. Она не верила своим глазам. Мысли вихрем закружились у нее в голове. Кто же мог быть автором письма, гадала она… и не могла догадаться. Это было невероятно. Такого просто не могло случиться! Наглая ложь, подумала она. Гадкая, грязная шутка, которую кто-то решил сыграть с ней. Пиджак Теда сполз с ее плеч и с мягким шорохом упал на пол, но Офелия даже не заметила этого. Держа в дрожащих руках смятый листок, она снова и снова пробегала его глазами.

Наконец, прислонившись спиной к стене, чтобы не упасть, Офелия остановившимся взглядом уставилась перед собой, даже не заметив, что сжимает в руке смятое письмо. Она вдруг все поняла, обо всем догадалась. Всему поверила… и теперь ей хотелось только одного — умереть. Ребенок, о котором говорилось в письме, тот самый, который, если верить датам, должен был появиться на свет через полгода после смерти Теда, — теперь она знала, кто он. Уильям Теодор. Офелия похолодела — выходит, она не осмелилась назвать его Тед и выбрала то, что ближе к его имени. И это вовсе не дань уважения трагически погибшему другу, как она говорила. Ребенка назвали в честь умершего отца — второе имя Теда было как раз Уильям. Все, что ей было нужно, — просто поменять местами имена. Итак, малыш Уилли — сын Теда! Андреа не обращалась в банк спермы, чтобы стать матерью. А письмо написала она, в этом у Офелии не осталось никаких сомнений. Буква А в конце только подтвердила ее догадку. Господи, как она могла?! Выходит, ради того, чтобы заполучить ее мужа, она не постеснялась даже воспользоваться болезнью ее несчастного мальчика!

Играя на нежелании Теда смириться с несчастьем, Андреа бесстыдно поливала ее грязью. И эту женщину она вот уже восемнадцать лет считает своей лучшей подругой! Выходит, Андреа предала ее! И он, Тед, тоже! Понять такое просто невозможно… в это нельзя было поверить… с этим нельзя было смириться. Значит, Тед больше не любил ее?! Он любил Андреа, любил так сильно, что даже сделал ей ребенка. На подгибающихся ногах Офелия доползла до своей спальни, снова бросила взгляд на письмо, и вдруг ее стало неудержимо рвать. Когда ее отыскала Пип, она стояла, вцепившись в край раковины. В лице ее не было ни кровинки, все тело сотрясала неудержимая дрожь.

— Мам, что с тобой? — В глазах девочки мелькнул страх. — Что случилось? — Пип перепугалась до смерти: мать выглядела совершенно больной — во всяком случае, Пип никогда до сих пор еще не видела у нее такого мертвенно-бледного лица.

— Ничего, — прохрипела Офелия, прополоскав рот. Слава богу, рвало ее недолго, в основном желчью, да и неудивительно, ведь она почти ничего не ела — так, крохотный кусочек индейки, и все. Но ощущение было такое, словно вместе с содержимым желудка она извергла все, что составляло добрую половину ее самой, — сердце, душу и даже память о своем замужестве.

— Может быть, хочешь прилечь? — участливо предложила Пип.

Для них обеих день оказался тяжелый, особенно для матери — Пип достаточно было только взглянуть на Офелию, чтобы убедиться в этом. Она выглядела так, словно вот-вот умрет.

— Потерпи минутку. Сейчас пройдет, и все будет хорошо.

Еще одна ложь, устало подумала Офелия про себя. Как теперь может быть хорошо, когда ей все известно? А что, если бы Тед не погиб? Если бы он ушел от нее? Да еще забрал бы с собой и Чеда? Это убило бы ее. И Чеда тоже, сколько бы они ни пытались отрицать очевидное. Но теперь Тед мертв. Они оба мертвы, и уже ничего не изменишь. И она вместе с ними… Тед убил ее так же верно, как если бы выстрелил ей в сердце. Письмо словно проложило невидимую границу между прошлым и будущим, разом превратив в фарс все, чем прежде дорожила Офелия, — брак, любовь, дружбу с Андреа. Офелия была раздавлена. Она просто не в состоянии понять, как они могли так поступить с ней! А Андреа? Какой же холодной, циничной стервой нужно быть, чтобы предать лучшую подругу?!

— Мамочка, ну ляг, полежи, прошу тебя… — Пип чуть не плакала. Офелия вздрогнула — дочь не называла ее “мамочкой” уже много лет. Но она так испугалась, увидев зеленовато-бледное лицо матери, что это слово само сорвалось у нее с языка.

— Мне нужно выйти… на минутку.

Офелия обернулась и бросила взгляд на дочь. И Пип перепугалась окончательно. Еще минуту назад она боялась, что мать снова превратится в робота. Но то, что она увидела, оказалось куда страшнее. Перед ней предстало лицо вампира, каким его принято изображать в фильмах ужасов, — белое-белое и застывшее, словно ледяная маска. Покрасневшие от слез, обведенные темными кругами глаза горели лихорадочным блеском. Пип отшатнулась — это не ее мать! Нет, только не она! Больше всего ей хотелось бы, чтобы это жуткое существо исчезло навсегда и никогда больше не возвращалось.

— Побудь немного здесь, хорошо?

— Куда ты? Может, мне лучше пойти с тобой? — Теперь Пип уже тоже дрожала всем телом.

— Нет! — отрезала Офелия. — Я скоро вернусь. Только запри за мной дверь. И не отпускай от себя Мусса, хорошо?

Она говорила почти так же, как прежняя Офелия, только лицо у нее оставалось чужим и страшным. Впрочем, она уже и не была ею — эта новая Офелия вдруг почувствовала в себе холодную решимость, которой она никогда прежде не обладала. В эту минуту она понимала тех несчастных, совершивших убийство в порыве страсти. Нет, она не собиралась убивать Андреа. Она просто хотела посмотреть ей в глаза, увидеть ее еще раз — женщину, разрушившую ее семью, надругавшуюся над ее любовью, испоганившую ее воспоминания о муже. Теперь Офелия не могла позволить себе даже такую роскошь, как возненавидеть его. И вдруг все разом перевернулось в ее душе — вся боль и ужас, в которых она жила последний год, снова вернулись к ней, но только теперь это была вина Андреа! Офелия скорчилась от нестерпимой муки. Больше всего она страдала от того, что не может отплатить им той же монетой. Жаль, что нельзя вернуться в прошлое, заставить этих двоих пройти через тот же ад, в котором пришлось жить ей!

Пип с испуганным лицом застыла на лестнице, беспомощно глядя матери вслед. Что делить? Звать кого-то на помощь? Но кого? Она не знала. Поэтому она уселась на лестнице и молча прижала к себе Мусса. Чувствуя, что с его маленькой хозяйкой что-то неладно, пес завилял хвостом и принялся облизывать залитые слезами щеки Пип. Так они и сидели вдвоем, дожидаясь возвращения Офелии.

А та даже не заметила, как вихрем пролетела те десять кварталов, что отделяли ее небольшой особняк от дома, где жила Андреа. Офелия не обращала внимания на светофоры, проскакивая перекрестки на красный свет, и, с визгом затормозив возле дома, выскочила из машины, бросив ее на дороге. Ей и в голову не пришло позвонить Андреа по телефону. Единым духом взлетев по ступенькам, Офелия с силой дернула за шнур звонка. В спешке она забыла про пальто; поверх тонкой водолазки на ней не было ничего, но Офелия не чувствовала холода. Через пару минут Андреа распахнула дверь. Она держала на руках одетого в пижаму Уильяма. Увидев стоявшую в дверях Офелию, оба радостно заулыбались.

— Привет… — по привычке радостно бросила Андреа. И осеклась, заметив, что Офелия вся дрожит. В кармане у нее лежало то самое письмо. — Послушай, у вас все в порядке? Что случилось?! Что-то с Пип? Где она?

— Да, случилось… но не с Пип. — Стоя в дверях, Офелия вытащила из кармана злополучное письмо. Руки у нее тряслись, как у старухи. — Я наткнулась на твое письмо.

Лицо Офелии побледнело еще больше. С лица Андреа тоже сбежали все краски, и обе женщины вдруг стали удивительно похожи. Андреа даже не пыталась ничего отрицать. Осенний холодный ветер злобно дергал обеих за волосы, но они ничего не замечали. Застыв на крыльце, с лицами, бледными как мел, они молча смотрели в глаза друг другу.

— Зайдешь? — запинаясь, пробормотала Андреа. Но Офелия не шелохнулась, словно не слышала.

— Как ты могла?! Целый год обманывала меня и еще притворялась моей лучшей подругой! Как ты посмела родить от него ребенка и нагло лгать всем и каждому, что обратилась в банк спермы? Да как у тебя только язык повернулся говорить такое о Чеде?! И все только для того, чтобы вертеть его отцом! Ты ведь знала, как он мучается из-за сына, и постаралась найти самое больное место, да? Ты ведь даже не любила Теда, тебе просто нравилось играть с ним. Ты никого не любишь, Андреа. Ни меня, ни Пип. И его ты тоже не любила. Зато ты с радостью отобрала бы у меня сына — просто для того, чтобы показать Теду, какая ты замечательная! А пока ты играла в свои игры, бедный мальчик убил бы себя! Об этом ты подумала?! Но ведь тебе наплевать, правда? Какая же ты дрянь! Хладнокровная, расчетливая стерва! Я тебя ненавижу, слышишь? Ты уничтожила единственное, что у меня осталось… веру, что Тед любил меня… это оказалось ложью… Но ты его не любила. А я… я любила его — любила всегда. И не важно, что он часто обижал меня, что пропадал на работе, забывая о том, что у него есть семья, — все равно я его любила! А вот ты… Господи помилуй, Андреа, как ты могла?!