Даниэла Стил - В тихой гавани Страница 55

— Зайдешь? — запинаясь, пробормотала Андреа. Но Офелия не шелохнулась, словно не слышала.

— Как ты могла?! Целый год обманывала меня и еще притворялась моей лучшей подругой! Как ты посмела родить от него ребенка и нагло лгать всем и каждому, что обратилась в банк спермы? Да как у тебя только язык повернулся говорить такое о Чеде?! И все только для того, чтобы вертеть его отцом! Ты ведь знала, как он мучается из-за сына, и постаралась найти самое больное место, да? Ты ведь даже не любила Теда, тебе просто нравилось играть с ним. Ты никого не любишь, Андреа. Ни меня, ни Пип. И его ты тоже не любила. Зато ты с радостью отобрала бы у меня сына — просто для того, чтобы показать Теду, какая ты замечательная! А пока ты играла в свои игры, бедный мальчик убил бы себя! Об этом ты подумала?! Но ведь тебе наплевать, правда? Какая же ты дрянь! Хладнокровная, расчетливая стерва! Я тебя ненавижу, слышишь? Ты уничтожила единственное, что у меня осталось… веру, что Тед любил меня… это оказалось ложью… Но ты его не любила. А я… я любила его — любила всегда. И не важно, что он часто обижал меня, что пропадал на работе, забывая о том, что у него есть семья, — все равно я его любила! А вот ты… Господи помилуй, Андреа, как ты могла?!

Офелии показалось, что она сейчас умрет прямо тут, на пороге этого дома, но ей уже было все равно. Эти двое и так уже почти убили ее. Прошел всего год со дня его гибели, но они своего добились. Ее жизнь кончена. Это их рук дело — ее мужа и ее лучшей подруги. Даже сейчас Офелия отказывалась понимать, как такое могло случиться.

— Но теперь предупреждаю, Андреа: держись подальше от нас. От меня и от Пип! Не смей больше попадаться нам на глаза! И не звони, слышишь? Для меня ты умерла! Тебя больше нет, понимаешь? Ни тебя, ни… ни его… слышишь, Андреа?! — Голос ее оборвался, и Офелия зарыдала.

Андреа молчала. За все это время она не произнесла ни слова, не пыталась ничего возразить, только крепко прижимала к себе ребенка, и было видно, что она тоже вся дрожит. В душе Андреа сознавала, что Офелия права — она заслужила такое отношение! Весь год ей не давала покоя мысль о том, куда Тед дел ее злополучное письмо. Но шло время, о письме не было ни слуху ни духу, и Андреа понемногу успокоилась, решив, что Тед успел уничтожить его. Оказалось, нет. И теперь уж ничего не поделаешь. Оставалось только сказать этой женщине, которая всегда была ей верным другом, прежде чем она уйдет из их жизни навсегда, последние слова. Она обязана их сказать.

— Послушай меня… Я должна сказать тебе кое-что… Прости меня. Я всегда буду казнить себя. Но Теда не вернешь. А малыш… по крайней мере у меня остался Уильям… И он ни в чем не виноват…

— Мне нет никакого дела ни до тебя, ни до твоего ребенка.

Беда заключалась в том, что на самом деле все совсем не так, как говорила Офелия. Она с ужасом понимала, что по-прежнему любит их… может быть, именно поэтому ей и было так больно. Знать, что это ребенок Теда… Господи, как он похож на него… куда больше, чем бедный Чед!

— Выслушай меня, Офелия. И постарайся понять, что я скажу. Тед так ничего и не решил. Он сказал, что просто не представляет себе, как сможет оставить тебя, ведь ты столько сделала для него, особенно в первые годы вашего брака. Тед считал, что обязан тебе всем. Тед был эгоистом… делал только то, что хотел… и вот он захотел меня. Сейчас я думаю, что для него это была просто игра. В отличие от меня — я-то всегда хотела его. Мы с ним очень похожи, понимаешь? Короче, когда вы с детьми как-то уехали во Францию, я решила — теперь или никогда. Это был мой единственный шанс. И я его не упустила. Да что там — если честно, я вцепилась в него обеими руками. А вот Тед… да, конечно, он воспользовался удобным случаем, но не думаю, что он меня любил. Скорее всего нет. Может быть, он никогда бы не оставил тебя. В общем, не знаю. Тед так ничего и не решил. Он все колебался… поэтому я и написала это проклятое письмо. Хотела уговорить его, убедить… впрочем, ты и сама все уже поняла. Кто его знает… он вполне мог передумать и остаться с тобой. Если честно, не знаю, способен ли он был вообще любить кого-то, кроме себя. Ты же помнишь, каким самовлюбленным эгоистом он был. Теперь я уже ни в чем не уверена. Любил ли он меня? Но если Тед и любил кого-то в своей жизни, так это тебя. Во всяком случае, так он говорил. И мне кажется, он сам в это верил. Лично я, если хочешь знать, всегда считала, что он вел себя с тобой как полное дерьмо — уж ты-то всегда заслуживала большего! Но тебя он любил — насколько он вообще был способен кого-то любить.

— Видеть тебя не хочу! Больше не смей мне звонить, слышишь? — выплюнула Офелия.

Потом круто повернулась и на подгибающихся ногах заковыляла по дорожке к своей машине. Двигатель, который Офелия забыла выключить, тихо урчал. Офелия даже не оглянулась на стоявшую в дверях Андреа. Единственным ее желанием сейчас было никогда в жизни больше не видеть эту женщину. Впрочем, Андреа и сама уже все поняла. Она знала, что Офелия ее не простит. Глядя вслед отъезжавшей машине, она тихо плакала. Что ж, по крайней мере ей хватило мужества сказать Офелии правду — так, как она ее представляла. Тед и в самом деле до последнего дня не знал, как ему поступить.

Возможно, он и вправду не любил ни одну из них, но Офелии незачем это знать. Пусть думает, что он колебался, не в силах расстаться с ней, что испытывал к ней теплые чувства и считал, что многим ей обязан. Впрочем, может быть, он и вправду предпочел бы остаться с ней. И тогда она, а не Андреа осталась бы победительницей в их женском поединке. Что ж, в конечном итоге они обе проиграли. Тед, Чед, Офелия, Андреа, даже малыш Уильям. Все они проигравшие. Тед погиб, так ничего и не решив, а письмо, вместо того чтобы отправиться в корзину, попало в руки его вдове. Может быть, он именно этого и хотел? Возможно, решил даже, что это было бы наилучшим выходом из сложившейся ситуации? Теперь уже никто ничего не узнает. И все, что Андреа могла сейчас сделать для Офелии, — это признаться, что муж ее так ничего и не решил… и что возможно… только возможно… он все-таки любил ее — насколько такой человек вообще мог кого-то любить.

Глава 21

Офелия не помнила, как доехала домой. Припарковав машину, она поднялась по лестнице и вошла. Пип так и сидела на том же месте, крепко прижимая к себе собаку.

— Что случилось? Где ты была? — Пип не поверила своим глазам — мать выглядела еще хуже, чем когда уходила из дома, если, конечно, такое можно себе представить.

Шатающейся походкой она добралась до своей спальни, потом ринулась в ванную, и ее снова вырвало. Кое-как умывшись, Офелия без сил рухнула на кровать.

— Ничего, — пробормотала она, бессмысленным взглядом уставившись куда-то в угол.

Ей казалось, что сердце у нее остановилось. Нет, оно не остановилось — его просто вырвали у нее из груди. Это сделали они — он и Андреа. Через год они все-таки прикончили ее. С трудом подняв голову, Офелия уставилась на дочь, но не видела ее. Казалось, она вдруг ослепла. Пип похолодела — место ее матери снова занял робот! Он вернулся, но только теперь внутри его будто все перегорело…

— Я хочу спать, — все, что услышала Пип.

Неуверенной рукой Офелия выключила свет и откинулась на подушки, пустым взглядом уставившись в темноту. Пип с трудом подавила рвавшийся из горла крик. Она не осмелилась плакать — ей было страшно, что так будет еще хуже. Повернувшись, она на цыпочках выскользнула из комнаты и, ринувшись в кабинет отца, трясущимися руками схватилась за телефон. Когда наконец на том конце сняли трубку, она уже рыдала. Захлебываясь слезами, Пип попыталась все объяснить, но горло у нее сжало судорогой, и Мэтт сначала ничего не понял. Только голос у него был упавший.

— Что-то случилось… с мамой что-то не так.

Мэтт наконец сообразил, о чем речь. И испугался еще больше. Он никогда не слышал, чтобы Пип так отчаянно рыдала. Девочка была страшно напугана — даже по телефону заметно, как сильно дрожит ее голос.

— Она ранена? — крикнул он первое, что пришло ему в голову. — Что случилось, Пип? Ты звонила по телефону 911?

— Н-не знаю. Мне кажется, она сошла с ума. Она ничего не говорит.

Собравшись с духом, Пип рассказала о том, что произошло. Единственное, что смог придумать Мэтт, — попросить Пип передать трубку Офелии. Но когда Пип помчалась за матерью, оказалось, что дверь в ее спальню заперта. На стук никто не открывал. Когда Пип снова взяла трубку, она совсем пала духом. Она рыдала так, что у Мэтта мурашки побежали по спине. Сначала он даже подумал позвонить в полицию и попросить их взломать дверь, но потом испугался. Поколебавшись немного, он попросил, чтобы Пип снова постучалась к матери, сказав, что подождет.

Пип стучала долго. Спустя какое-то время ей послышался слабый звук, словно что-то упало. Потом дверь спальни медленно приоткрылась. На пороге стояла Офелия. Лицо у нее было такое, словно она долго плакала и сейчас еще с трудом сдерживает слезы. Но теперь по крайней мере вид у нее казался не таким безумным, как полчаса назад.