Геннадий Аксенов - Бажоный [Повесть] Страница 6

— Василек? Так как же ты туды попал? — остановился Ефремыч.

— Провалился я…

— А, провалился? Сейчас я тебе вожжу брошу.

Ефремыч отстегнул от лошади вожжи, и один конец их с металлическим замком опустил в яму, не подходя близко.

Ухватившись за него, Василек уже хотел крикнуть, чтобы дедко тащил его, но, взглянув в зеленые глаза Пети, увидел в них укор.

— Ладно, Петенька, пусть тебя Ефремыч первым вытащит, а потом уж и меня. Нечего тебе тут голодному оставаться, — потрепал он козла по шее и защелкнул замок вожжи на ошейнике.

— Тяни, дедко!

Егор Ефремович потянул. Но когда вместо разговаривавшего с ним мальчонки из могилы показался с рогами, бородой и горящими глазами козел, отпустил вожжу со словами: «Нечистая сила! Нечистая сила!» — и, добежав до лошади, давай стегать ее ременкой, чтоб поскорее убраться с опасного места.

Приехав в деревню, старик обежал по домам. И еще долго не мог успокоиться и рассказывал всем и каждому, что с ним приключилось. Нашлись смельчаки, которые с собаками и палками пошли выгонять нечистого из могилы. Сколько смеху-то было потом над Егором Ефремовичем!

Напоминание об этом случае было ему не слишком приятно. И когда Василек повторил свой вопрос, он неохотно объяснил:

— Пьян я тогда был, вот и померещилось, — и поспешил перевести разговор на другое:

— Слышь-ка, олени рогами стучат…

Василек выглянул из чума. Возле самого входа крутились огромные, мохнатые собаки с высунутыми языками. А от ворот слышались мерный стук рогов и щелканье копыт оленей.

Вскоре появились и пастухи.

— У нас гости?..

Узнав, кто к ним пришел, особой радости не выразили.

— Мы ждали, что кого-нибудь постарше пошлют. Собирались домой съездить, семьи навестить, в бане помыться. А тут…

Поужинав, пастухи несколько смягчились.

— Заряжай, Вашка, патроны, — распорядился Яшка, рыжий, обросший щетиной крепыш. — Завтра пойдем олешков пашти.

Он сильно шепелявил, и вместо «с» у него получалось «ш».

Сразу после ужина пастухи легли спать на разостланные на полу мягкие постели. Печку жарко растопили и договорились — кто проснется, тот и подбрасывает дрова снова.

Ночью проснулись все от сотрясения чума. Олени били по нему рогами и копытами. Шатались шесты, трещали натянутые на шесты шкуры. Один из пастухов, подтянув ружье, вставил в патронник холостые патроны и дважды выстрелил в отверстие верхней части чума, куда сходятся шесты и выходит длинная труба от печки.

— Опять топтыгин вокруг ограды ходит, оленей и собак беспокоит, — пояснил старший из пастухов Нифон.

Он был высокий и грузный, с космами черных волос и шрамом на лице. В деревне его называли Лешим. Имея большую силу, Нифон, даже будучи пьяным, в занозу не лез и с деревенскими никогда не дрался. Мужики за это его уважали.

Яшка тоже имел кличку. За небольшой рост и толщину его прозвали «Яшка короткий на широком ходу». Кто им дал такие клички, Василек не знал, но удивительно — пастухи не обижались на это.

Когда зимой пастухи приезжали на оленях в деревню, ребятня так и липла к ним, особенно к Яшке.

— Дядя Яков, прокати на оленях, — просили мальчишки.

И он, широко улыбаясь, приглашал:

— Шадишь, братва!

В тайге рабочий день начинается рано. Обитатели чума недолго и поспали после появления топтыгина. Проснувшись, вскипятили чай, умылись и принялись завтракать.

Наевшись досыта мясного гуляша и прихватив кусок мяса с собой, Егор Ефремович, отправился в деревню. А пастухи разделились по разным маршрутам. Яшка с тремя собаками пошел прямой дорогой на перехват головы стада. Василек же с Нифоном сопровождали стадо.

По дороге Василек стал расспрашивать бывалого пастуха о том, много ли в тайге волков и большой ли урон приносят они стаду. И Нифон, не спеша вышагивая длинными, сильными ногами в бахилах, охотно рассказывал:

— Да, волки приходят, зарежут штук двадцать-тридцать олешков и исчезнут. Вырвут глотку, кровь выпьют, а трупы оленей оставляют по борам. Топтыгин же, который приходил к чуму сегодня ночью, зарезанных волками оленей собирает и снашивает в болото. Он кисленькое мясцо любит. А сам-то плохой добытчик, старый стал. Вот за счет волков и кормится. Наши собаки часто гоняют его. Он их боится. Убежит, день где-нибудь в чащобе проспит, а ночью трудится — всех убитых волками оленей в одно место перетаскивает. Заложит хворостом или мхом, а то и закопает. А как волки уйдут по другим чумам с набегами, всех, даже падших, перенесет в болото. По два оленя враз тащит.

Они подошли к небольшой болотине, с которой несло тяжелым, кислым запахом.

— Что нос зажал? — усмехнулся Нифон, поглядывая на Василька. — Вот на этой болотине и сделал медведь оленье кладбище, а для себя кладовую. Бор-то верст на двадцать в округе, а пойди найди палого оленя — не увидишь как ни старайся. Все здесь. Топтыгин с понятием: засунет тушу в бочаг, бревном придавит, а захочет есть — вытащит из воды. После набега волков трупы оленей десятками валяются. А проходит несколько ночей — и бора чистые. Оттого и болезней у оленей нет. Топтыгин при чуме, словно санитар на войне. Волки поганят, а он чистоту наводит. И за оленями не гоняется. Резвого оленя и молодому медведю не догнать, а не то что старому. Ну, а попользоваться у нас тем, что плохо лежит, топтыгин не прочь. Мука старику очень нравится. Вот он и повадился к ларям днем, когда нас в чуме нет.

Олени убежали далеко вперед, а собаки держались рядом с хозяином. Похожий на медвежонка черный пес по кличке Ворон тыкался носом в бахилы Нифона. Тайга, также крупная мохнатая собака с большой зубастой пастью и хвостом поленом, чуть забегала вперед, но постоянно следила за идущими. Еще один крупный пес с густой, отливающей блеском шерстью, получивший за свое сходство с волком кличку Серый, оторвавшись метров на десять, ложился и поджидал хозяина и Василька.

Взлетали тетерева, посвистывали рябчики, белой снежной тучей поднимались на крыло с края болота куропатки, уже поменявшие свой серый цвет на белый. С дерева на дерево, над головами идущих пронеслась белка, а собаки равнодушно проводили ее глазами. Ни одна из них даже не тявкнула.

Василек удивился. «Мой бы Шарик сейчас голосил — только звон стоял бы по всему лесу!» — подумал он и спросил Нифона:

— Что, у вас собаки вообще не лают?

— А зачем им лаять? Они ведь понимают — не на охоту идут. Лаять могут, да команды не дано, — пояснил пастух и по-доброму усмехнулся. — Тебе поди тетерева не терпится подстрелить, иль глухаря? Еще успеешь… Тетеревов и глухарей в лесу больше, чем ворон в деревне. Пойдем лучше пока фетель обловим. Глядишь, и залетела рыбина…

Около россошки, журчащей за оградой чума, свернули в чащу молодого сосняка. «Такие сосенки хорошо срезать на удилища», — подумал Василек.

А метров через триста-четыреста вышли на щелью. Здесь, на высоте, аж дух захватывало: внизу голубой лентой вилась небольшая речка, и ее быстрые пороги пенились и бурлили.

Спуститься с высокой кручи по узенькой тропке оказалось не так-то просто. Опасаясь скатиться на острые камни, Василек цеплялся руками за ветки попадающихся на пути осинок, елочек и березок. Более привычный Нифон уже ждал его внизу и повел дальше.

Ниже порога было тихое место — вадега. Вода здесь была такой прозрачной, что можно было рассмотреть все до самых мелких камешков на дне. Поэтому река казалась совсем мелкой, но это было обманчиво.

Василек сразу увидел опытным взглядом фетель, перегородивший речку. Он знал эту ловушку — сеть с мешком-замком в середине. Рыба ищет проход в сети и находит отверстие, куда и устремляется. Входит она в мешок свободно, а выйти не может, так как не развернуться крупной рыбине в мешке.

— Как, Васька, у тебя сапоги? Не текут?

— Они у меня новые, со склада получены. Велики больно, но ходить можно.

— Хорошо, хорошо! Из велика-то не выпадешь, были бы целы. Подними голенища и сброди, проверь фетель. Если что попало, так рыбу вытащим, а нет — так пусть фетель стоит.

Упираясь палкой в скользкое, каменистое дно, Василек побрел к ловушке. Вода напирала так, что легко могла его опрокинуть. Поэтому, только найдя прочную опору под ногами, он принялся концом палки проверять фетель. «Пусто, пусто… Нет, что-то есть! — приподнял мешок и увидел — в нем что-то белеет. Для верности ткнул палкой — мягко и скользко… — Попало!»

— Ладно, выходи, Васька! Вон там, по дереву перейди на тот берег и отвяжи веревку от фетеля с кола на берегу. Совсем не отпускай, только потрави, чтоб я рыбу вынул. Затем снова натянешь. Только крепко завяжи конец…

— Все сполню, дядя Нифон, — заверил довольный удачей Василек.

Ловко перебежав по скользкому стволу дерева через речку, он отвязал конец веревки от колышка и по мере того, как Нифон тянул сеть, травил ее, не давая течению развернуть фетель.