Борис ШТЕЙМАН - Ночная пуля Страница 6

- Быстрей! - торопит она.

- Но я же еще не ел! - поддразниваю ее.

- Потом, потом... - шепчет она, прерывисто дыша...

"У нее божественная шея..." - думаю безразлично. Мы лежим без сил на все том же злополучном ковре. На нас смотрят люди с полотен Михалыча.

- Где твои жемчужные бусы? - интересуюсь я.

До Эллы не доходит смысл вопроса, она еще не вернулась в этот мир. Приходится повторить.

- Зачем тебе? - наконец звучит ответ-вопрос.

- Нужно! - "великолепное слово!"

- Эта сучка Эн взяла! Представляешь?! - Элла чуть приподнимается, опираясь на локоть. Гнев искажает ее умиротворенное до этого лицо: - Ты ведь тоже спал с ней?!

- Ну что ты! Как тебе не стыдно! - увещеваю ее и неожиданно сообщаю: - Ты знаешь, что Валентин Ильич скончался?

Слежу за реакцией.

- Знаю... - не сразу отвечает она, отворачивается, вста­ет, одевается и уходит.

Ильичу бешено, просто фантастически везло в той, как оказалось, его последней игре. С первой же раздачи к нему пожаловал мизер. Причем сразу "железный". Потом подряд две девятерных, десятерная. Снова мизер. В общем, настоящий обвал! Не говоря уже о более мелких удачах. Короче, играл фактичес­ки он один. Это всех изрядно раздражало. Такая невероятная пруха! Они даже повздорили с Серегой. Ильич бросил на стол, кажется, пикового короля. И сразу же взял его назад. А Серега заскандалил: карте место. Ильич, который в другое вре­мя ни за что бы не уступил, так как остальные партнеры свои фишки на стол не выложили, на сей раз великодушно, даже, я бы сказал, снисходительно-оскорбительно уступил и все равно свои набрал. Не к добру было такое везение, не к добру! Нам с Михалычем не везло. Она все время от нас ускользала. И ве­лосипед-то у нее был обычный, дамский. У калитки своей дачи она резко тормозила, так что заднее колесо с пестрой сеточкой шло юзом, велосипед становился перпендикулярно забору, и она въезжала в калитку, которую ей услужливо открывала то ли баб­ка, то ли нянька. Будто ждала там каждый раз ее возвращения. А может быть, действительно ждала. В зеленых обтягивающих трико девица выглядела просто великолепно. "Возможно, она циркачка?" - гадали мы, прячась от солнца в тени большого дерева и напряженно вглядываясь в конец дачной улицы. У меня был полугоночный велосипед, на котором я быстро набирал скорость, но все равно каждый раз не успевал. И мы вихрем проскакивали мимо ее калитки, сначала я, потом Михалыч на своем дово­енном драндулете. Конечно, тот Михалыч к этому никакого отно­шения не имел. Этот был гораздо старше, лет на тридцать. Но ведь и девчонка с велосипедом тоже была давно. Так что, воз­можно, что это те же самые люди. Правда у того был большой нос и густые темные брови… Но за столько лет нос мог похудеть и уменьшиться, не говоря уже о возможности пластических опе­раций, а брови выцвести и слегка выпасть... Но Михалыч, партнер по игре, старше меня лет на десять. А тот был моим ровес­ником! Тоже ни о чем не говорит. Я же не спрашивал, сколько лет тому парнишке, моему дачному приятелю. При помощи диеты и специальных йоговских упражнений можно и в девяносто вы­глядеть, как в тридцать...

Кажется, я не выключил огонь под кашей. Одеваюсь и мчусь к себе. Элла будет сердиться, что ушел не попрощавшись. В конце концов, я ей ничего не обещал, а дома может быть пожар. Конечно, газ выключен, и поверхность каши уже покрылась сире­невой пленкой. Мне нравится безвременье, когда дряхлеет власть. Никаких гарантий извне. Никакой уверенности в завт­рашнем дне. Скорей это и есть настоящее время, а остальное - болото с дурными испарениями. Только теперь начинаешь чувст­вовать "сейчас", когда в любой момент оно может прерваться. Деньги превратились в труху. Только натуральный обмен. Я те­бе подзорную трубу, чтоб пораньше увидеть врага, ты мне - мешок сухарей, чтоб не помереть с голода. Главное же – это игра! Мы все с нетерпением ждем вечера, чтобы снова испытать судьбу. Конечно, без Ильича будет плохо. Теперь можно признать, что он был лучшим игроком из нас.

 Давайте помянем Ильича! - предлагаю я.

 Мы молча выпиваем. И также в молчании, не сговариваясь, играем распасовку. У меня еще в запасе две бутылки су­хого. Завтра моя очередь. А сегодня ласкает небо коньяк Сереги. Игра постепенно становится все более жесткой и интен­сивной. Серега совершает грубейшую ошибку - проносит пику. Мне кажется, он по своему обыкновению уже до игры хорошо принял. Михалыч довольно улыбается. Молча, презрительно смот­рю на Серегу. Он чувствует себя виноватым... Эти странные карточные комбинации. Если мы лишимся еще одного партнера, придется пилить гусарика. Интересно, кто следующий? Прямо "Прощальная симфония"... У Михалыча сытый, уверенный вид. Догадываюсь о причине. Его вдохновляет малышка Эн.

7. Рыба-кит

Я не на шутку увлекся живописью. Элла принесла мне гол­ландские краски и замечательные кисти. В оснастке - полови­на успеха. Вначале я собирался изобразить чрево кита, а внутри нас, сидящих за столиком и увлеченных игрой. Хотелось с максимальным натурализмом изобразить внутренности этого огромного млекопитающего, медленно плывущего на глубине моря-океяна. Но по не зависящим от меня причинам вместо кита получился обыкновенный российский лещ. Мне кажется, если бы я сумел заключить свои творения в такие же роскошные рамы, как у Михалыча, то мои полотна были бы лучше, чем его. У меня колоссальные планы. Хочется написать несколько натюр­мортов с кашей из детского питания. Думаю изобразить почер­невшую от времени керосинку с маленьким закопченным слюдяным оконцем, за которым трепещет язычок пламени. А на ней стоит светлый, слегка помятый алюминиевый ковшик, в нем закипает каша из "Здоровья" с гречневой мукой. На сизо-кофейной по­верхности образуются лопающиеся пузырьки. Можно было бы даже создать серию картин. Отразить разные стадии кипения с тон­чайшей цветовой нюансировкой. И взять разные типы каш, с ри­совой мукой, гречневой, манной... Не знаю, удастся ли мне все это отписать надлежащим образом... Во время работы меня­ется психическая деятельность, время уплотняется, доставляя странное, сродни наркотическому, наслаждение.

Настолько погрузился в письмо, что не заметил, как вошла Элла.

- Я принесла тебе кобальт, - говорит она сухо, протяги­вая мне тюбик. - Без него не удастся изобразить спинку кита!

"Спинку"... Так нежно про эту громадину! Элла очень опыт­на в этих вопросах, и я прислушиваюсь к ее советам. У нее очень красивые ключицы и совершенно волшебная длинная ложбин­ка, идущая вдоль спины. Особенно когда она упирается руками в буфет.

- Помнишь этих лысых собак? Ну, похожих на борзых? На картинах старых мастеров? - спрашиваю я.

- Грейхаунды, - отвечает Элла. Мне кажется, что нет та­кого, чего бы она не знала. Восхитительная женщина! - У нас их практически нет. Две-три, от силы. Фантастически дорогие! Михалыч хотел такую, прямо извел!

- Я бы тоже не отказался. И вообще было бы неплохо по­жить некоторое время в какой-нибудь старинной картине. На большом столе окорока, большие стеклянные бокалы с вином, не­плохо приготовленная дичь. Вдобавок обнимаешь пышную женщи­ну, одетую в коричневое бархатное платье с большим белым кружевным воротником... И главное - полная неподвижность!

- Неужели ты думаешь, что кто-нибудь принимает тебя за Льва Николаевича? - неожиданно ошарашивает меня Элла. - По­смотри на себя в зеркало! У того были большие усы, крупные черты лица! Он был ниже среднего роста! И ты! Вы же антиподы!

"Что-то случилось! Интересно, что?" - думаю я, медленно вытираю руки, чтобы выиграть время, не торопясь, иду к швей­ной машине. Она стоит у меня на видном месте. Материал по­стоянно заправлен. Меня такими выпадами не собьешь! Сажусь за столик, начинаю шить, строчка получается изрядно кривой.

Элла выносит из прихожей куртку.

- Посмотри на мою! - говорит она. – Ее шил Лев Николае­вич! Ты что, сможешь такую же?!

- Ты просто недоверчива, мой дарлинг! Конечно, смогу! Просто сейчас я отрабатываю новую модель. К тому же нет ни подходящей материи, ни ниток! Да и не до жиру сейчас! Кто в наше время будет покупать произведения швейного искусства? Так, для себя что-то изобретаю. Чтоб, так сказать, не заржавел в бездействии инструмент! - говорю первое пришедшее в голову. - Ни у кого даже в мыслях не возникает... м-м-м... такого странного подозрения!

- Чушь! - с чувством произносит она. - Форменная чушь! Ты им просто необходим... как игрок, партнер! А Михалыч от тебя без ума! Он говорит, что только ты его понимаешь, а боль­ше никто! А из старых жильцов больше никого и не осталось!

- Подожди, - пытаюсь сбить ее с толку фактами. - А Аня, ну, Анна Петровна с первого этажа? Скажешь не из аборигенов?

- Причем тут Нюрка! Она помешана на мужиках! Ей до лам­почки, кто ты! Лев Николаевич или еще кто! - Элла закрывает лицо руками. Плечи и спину ее сотрясают беззвучные рыдания.