Татьяна Соломатина - Акушер-Ха! Вторая (и последняя) Страница 67

Молодая жена сразу же пустилась во все тяжкие домашнего хозяйства, вызвав неудовольствие домработницы Люси.

– Людмила Петровна, то, что вы приготовили, – не гречневая каша, а какая-то слипшаяся масса! Гречневую кашу не варят по два часа, доливая воды «на глаз». Гречневую кашу варят строго определённое время в строго определённой пропорции, а затем заворачивают в одеяло, чтобы она дошла! И манку засыпают в кипящее молоко тонкой струйкой, постоянно равномерно помешивая, а не бухают полпакета в кастрюлю – и наливают в неё холодную воду из-под крана! Я сама буду готовить!

Люся не умела готовить, что правда, то правда. Но Вася никогда не был привередлив, если хотел чего-то особенного – мог и сам наварить-нажарить. Или купить. Или завалиться в отменный ресторан на проверенного шеф-повара. Но даже если не был голоден, всегда съедал пару ложек Люсиной стряпни, чтобы не обидеть. Так что разбалованная Люся оскорбилась таким отношением юной супруги хозяина и тут же подружилась против неё с котом Васькой.

– Ишь, выдра! – говорила она Ваське, трущемуся о её мощную лодыжку. – Пришла в хорошую семью, с устоявшимися привычками и традициями, и ну – давай тут командовать. Хабалка! Плебейка! Да кто она такая?! – чесала она его за ушами.

Васька согласно мурлыкал. С воцарением в доме этой неприятной девицы его выгнали из барских покоев на кухню. Хотели и вовсе на улицу, но Люся отстояла. Ничто так не способствует созданию коалиций между прежними неприятелями, как общий враг.

Васька, видите ли, грозил будущей маме токсоплазмозом. Хотя в детстве у неё были коты. Да и Вася отвёз усатого-полосатого на анализы и обследование в ветеринарку к своему приятелю. Практически здоров Васька. Хоть сейчас в космос или младенцу под бочок.

– Он гуляет на улице и в любой момент может принести мне токсоплазмоз! Или лишай! – строго выговаривала студентка шестого курса доктору медицинских наук по специальности «акушерство и гинекология».

– Не волнуйся, солнышко, токсоплазмоз не так… летуч, как ты себе представляешь. Васька – вполне здоровый кот. А у тебя есть антитела. Я тебе показывал результаты анализов.

– Кот тебе дороже меня! – «солнышко» надувало губки, и Вася, скрепя сердце, изгонял Ваську в кухню, к Люсе. Спал теперь Васька в Люськиной комнате.

– Как он там, Людмила Петровна? – каждое утро спрашивал Вася.

– Прекрасно! – млела Люся. – Такой ласковый, такой тёплый. Если у меня голова болит – ляжет сверху на подушку, потопчется – и всё как рукой снимает.

«Предатель!» – с лёгкой укоризной и даже обидой думал Вася, глядя на Ваську.

«Сам такой!» – с не меньшей укоризной и даже обидой думал Васька, глядя на Васю.

– Иди сюда, хулиган, поглажу! – нежно звал его Вася Остерман.

Кот Васька демонстративно шёл к Люсе, грубой тётке, и тёрся об её ноги, явственно мурча на ходу: «Нас на ба-а-бу променя-а-а-л!..»

Но даже частичное изгнание кота Васьки из Васиной уютной жизни было не так мучительно ему, как другое – секс. Новая спутница жизни верещала во время постельных экзерсисов так, как будто Вася не половой член в неё погружает, вполне себе человеческих размеров, а раскалённый стальной прут. Причём визжать она начинала с самого начала и не затыкалась до самого конца. Первый раз он даже испугался:

– Тебе плохо?

Оказалось, что, напротив, – хорошо.

Нет, Вася помнил, что женщины могут постанывать и даже кричать ближе к оргазму и тем более непосредственно во время этих, таких недолгих, бесконечно-сладостных секунд… Но чтобы вот так не затыкаться по получасу?! Это было как-то слишком неестественно. Слава богу ещё, что сразу после того, как получила печать в паспорт и официально стала госпожой Остерман, она перестала располосовывать Васину спину в клочья своими когтями. Чай, не мальчик уже. Регенеративные возможности кожи уже не те, как ни крути. В операционной опять же стыдно переодеваться, медсёстры с санитарками хихикали.

«Орать со временем тоже надоест», – успокаивал себя Вася.

– Вы что, ремнём её лупцуете по ночам, старый извращенец? – ехидничала неугомонная Люся.

Особенно его бесило, когда третья жена пыталась его «баловать оральными ласками». Васе страшно хотелось треснуть её по башке кулаком, но он терпел её «самовыражение».

«От души старается, чего расстраивать-то? Видимо, в каком-нибудь новомодном женском глянцевом журнале вычитала, что если вам двадцать два, а ему – шестьдесят, то только так и не иначе. Господи, дура какая!» – размышлял Вася, вспоминая свою первую жену, с которой они занимались любовью под одеялом незамысловато-сладко и тихо, чтобы детей не разбудить. Вспоминал не с тоской, а по делу: исключительно для того, чтобы пытка оральным сексом как можно быстрее закончилась. Слава богу, хоть отучил свою третью по пятнадцать раз спрашивать:

– Тебе было хорошо? Тебе, и правда, было хорошо? Нет, скажи, тебе было хорошо?!

«Ага. Хорошо мне уже было…»

Но всё-таки большую часть времени эта девочка Васе была приятна. Ну, нет безумной любви и мозгодробительной страсти – видимо, уже всё положенное отлюбил, и мозг уже на более мелкие фракции не дробится. Зато в доме постоянно есть живой человек, хотя с домработницей говорить бывает интереснее.

Дети просто посмеялись, выслушав Васины страдания, а узнав о беременности – порадовались.

Пасынок от первой жены даже так сказал:

– Знаешь, батя, ты это заслужил! Своего ребёнка.

Вот Вася Остерман и переключил все мысли на этого ребёнка. Кормил юную жену овощами и фруктами, парной телятиной и свежим деревенским творогом. И даже по вечерам читал ей вслух «Ярмарку тщеславия» или «Сто лет одиночества». Чтобы скорее уснула. Но юная жена, несмотря на все Васины старания, становилась всё нетерпимее и нетерпимее. Она уничтожила все портреты первой и второй Васиных жён. Разбила рамки, а карточки порвала и сожгла. Вася не сказал ни слова в ответ на такую дикость. Девочка имеет право. Хуже нет, чем соперничать с покойными. Покойные безгрешны. Да и беременная она, гестация прощает все грехи.

– Как ты мог жениться на старухе? – визжала третья жена, потроша Васины альбомы.

– Она не была старухой. Она была красивой молодой женщиной, – спокойно отвечал Вася.

– Как она могла быть красивой и молодой, если она была старше тебя на десять лет? – аж заходилась она в оре, доводя себя до гиперкапнического обморока.

– У тебя ещё очень неправильные представления о возрасте, – всё так же спокойно отвечал Вася, уложив беременную супругу на постель и вколов ей в вену смесь седативных с антиоксидантами.

– Как ты мог жениться на тётке, потрошащей трупы?! – начинала она по новой, как только приходила в себя.

– Патологоанатом – одна из самых нужных и уважаемых врачебных специальностей, – со спокойствием цинкового стола резюмировал Вася, – ты же медицинскую академию заканчиваешь, уж тебе-то не знать.

Третья жена начинала рыдать.

Вася успокаивал.

Ему было не привыкать общаться с беременными. Всю свою жизнь он только и делал, что общался с беременными. В женской консультации, в акушерском стационаре, в родильно-операционном блоке, в послеродовом отделении и палате интенсивной терапии Василий Илларионович общался и общался с беременными, роженицами и родильницами. Поэтому ничто не могло вывести его из себя. Он вырастил четверых детей, поэтому никто и никогда не мог вывести его из себя. Он пережил двух не самых психически уравновешенных любимых жён, потому ни одна из живых нелюбимых женщин не могла вывести его из состояния душевного равновесия.

И, в конце концов, у Васи была работа, которой он и посвящал большую часть своего настоящего времени. Всё те же беременные, роженицы и родильницы. Больные гинекологического стационара. Операционные дни, консультационные дни, лекционные дни… Некогда было ему выходить из состояния душевного равновесия. Да он и не умел. Он парил во сне в одной голубой бездне над другой голубой бездной и, просыпаясь, понимал, что в мире всё так, а не иначе.

Но всё-таки Вася, всю жизнь работающий с беременными, не привык возвращаться к беременным же с работы. Поэтому он стал возвращаться с работы не домой, а… на работу. Дом стал просто-напросто ещё одним филиалом его службы. Вася напрочь отключил функцию «муж» и перевёл режим «врач» в бесперебойный.

Юной же беременной не нужен был врач. Она хотела по вечерам быть с человеком, которому приятна её бесконечная суета: мама, разведясь с отцом спустя год после рождения дочери, всю жизнь учила её, что мужчину можно удержать только борщом, наглаженными рубашками и безупречным внешним видом. Пока Вася был на работе, беременная дева разрывалась между контролем за тем, чтобы Люся не испоганила бульон, вовремя не сняв шум и не уменьшив газ; почистила, а не ополоснула морковь, вовремя вынула лук, – и приведением себя в безупречное состояние. Вошедшего на порог собственного дома Васю встречала какая-то модель с обложки журнала для беременных: макияж по всем правилам – основа, тональный крем, румяна, тени, тушь, помада; модный сарафан или комбинезон для беременных; туфли на невысоком каблучке. И Вася волей-неволей оказывался не у себя на кухне, а в женской консультации. Так и хотелось сказать: «У вас какие-то проблемы? Жалобы? Только вчера всё было в порядке. Если всё хорошо, милочка, не надо ходить на приём к доктору каждый день. Это лишнее…» Прежние Васины жёны дома ходили в затрапезных уютных тряпках – большей частью в Васиных футболках или свитерах. Красились только перед выходом в свет – и то лишь в гости или там на банкет по случаю… А он, придя с работы, ещё и варил им кофе. А тут уже на столе его ждал свежезаваренный чай. За столом – не уютная, привычная, как любимый предмет любимого интерьера, Люся, изгнанная нынче с «семейных ужинов», а чрезмерно деятельная молодуха с зафиксированной причёской. Она не пила, как первая, не курила, как вторая, и преданно смотрела ему в рот, как стоматолог первого года службы.