Андрей Дитцель - Кентавр vs. Сатир Страница 7

Музыка стихает, и я устраиваю зловещий шум: стучу молотком, лязгаю отвертками. «Как же она сейчас переживает», — проносится в голове. Достаю свою карту и снимаю деньги. Стучу ещё несколько минут… Так, сейчас нужно постараться не улыбаться…

— Катя, получилось!.. Скорее уходим, вот-вот сработает сигнализация…

На Катином лице смесь ужаса, восторга и безумия. Я хватаю Катю и тяну её в сугроб: «Уходить будем по другой стороне…» Вопреки всякому здравому смыслу, мы двадцать минут по-пластунски ползём через парк на улицу Терешковой. Поднимаемся, взмокшие и счастливые. Катя категорически заявляет, что снять нечеловеческое напряжение может только водка. Была не была — по пути домой заходим в круглосуточный магазин за водкой и тортом. Надо сказать, что это был действительно опасный момент вылазки… Но продавщицу не хватила кондрашка. Мы благополучно добрались домой и отпраздновали успех.

Жаль, что Кирилл потом предательски развенчал мой миф. Кажется, это произошло, когда я закрылся от них с Катей и просидел пару часов в стенном шкафу: Катя угрожала мне изнасилованием, и он тут же выразил свою поддержку этому плану. Пока я отсиживался в глубокой обороне, мне перемыли все кости.

А может быть, Катечка, именно поэтому ты больше не пристаёшь ко мне? Ограбление оказалось инсценировкой, я потерял в твоих глазах облик героя — и ты больше не хочешь родить от меня ребёночка или даже посвятить мне какое-нибудь захудалое стихотворение…

Да, я всегда знал это! Таковы женщины.

Мастер чайных церемоний

Надо признать, не только гетеросексуалам иногда мерещатся представители сексуальных меньшинств, ждущие подходящего момента, чтобы распустить руки или, о ужас, пустить в ход свои полицейские дубинки. Иногда бывает и наоборот. Пару раз в жизни и я неправильно истолковывал входящие сигналы. А что бы вы подумали, получив однажды следующее сообщение?

Здорово, Андрей, дико рад увидеть твой мейл в своём вновь обретённом ящике. Вот проснулся — скажешь ты — и не ошибёшься. Я пробудился от долгого сна и первым делом пишу тебе — такому, какой ты есть — шагающему по линии прибоя в плавках и пиджаке…

Поздним вечером за две недели до этого (видимо, не обошлось без банкета) по пути с журналистского задания я вышел на остановочной платформе «Обское море» и зачем-то попёрся пешком — с портфелем и при галстуке — до «Береговой». Сентябрьский ветер поднимал сильные волны, я снял брюки. Шлёпал по кромке воды, распинывая коряги. Просто необитаемый остров, никаких следов человека, если не считать полуразмытых пепелищ костров и пары палаточных кольев… Но где-то за собачьим пляжем я по рассеянности чуть не столкнулся со спускающимся к воде человеком — светлым и длинноволосым, раскуривающим «Беломор». «Ты уже купался?» — запросто заговорил он.

Мы плавали в холодной воде, а потом скакали, кувыркались и носились по берегу, чтобы согреться. Я отхлебывал что-то горькое из металлической фляжки и жадно курил. Так произошло знакомство с Антоном — мы расстались после бесконечной прогулки и первенства по академическому гону где-то неподалёку от университета лишь под утро.

Это длинная история, рассказывать которую в такую ненастную сырость и слякоть просто рука не поднимается. Я как-то записывал отдельные впечатления и мысли по поводу происходящего, но ворошить их означает насморк, простуду и бред сивой кобылы. Немного о себе: в остальном кризис жанра. Бросил заведение свое полотёрное. Но лёд тронется. Рассказы понравились. Шли ещё! Да вы, батенька, эстет — так говорил Заратустра, спустившись наутро с гор и увидев на площади у булочной серебряного голубя стрелецкой казни. Не читал ли ты когда-нибудь митьковские сочинения о похождениях штандартенфюрера СС майора Исаева фон Штирлица в 3-х томах?

Две недели после памятной ночи на водохранилище Антон не мог вспомнить пароль от своей электронной почты. И с контрольным вопросом про «фамилию матери» не получалось. На четырнадцатый день Антон попробовал ответить «Лилит». Так возник наш маленький союз читателей (и чуть-чуть писателей).

Его заседания чаще проходили на свежем воздухе. Вот мы перебираемся по обледеневшему трубопроводу через овраг. В нескольких метрах под нами — вырубка, мусор, торчащая арматура. Останавливаемся на середине, усаживаемся и открываем ключом бутылку девятой «Балтики». До хрипа спорим, что за люди проживают в Целебееве. Незаметно темнеет — и пора уходить. Подошвы соскальзывают. Идём мелкими шажками, пока не падаем, обнявшись, в снег. Какое облегчение.

Самый большой и знаковый трип был совершен нами в тридцатиградусный мороз с посещением нескольких — хмурых и норовящих поскорее распрощаться — друзей. Ах, Анечка, разве можно было ревновать к Антону? Или тебе пришлось не по душе, что мы притащили из ванной комнаты по эмалированному тазику и устроили рыцарский турнир? Гоша, нежный Гошечка, мы столько с тобой пережили… когда я заступался за тебя перед гопами, дело оканчивалось повреждёнными зубами, а вот ты до сих пор сохранил свою робкую улыбку… Как ты мог назвать Антона пьяным бомжом и выставить нас на улицу в поздний час, когда уже не ходит метро?

Дотащившись по Октябрьскому мосту — и там же разбив последнюю бутылку — на левый берег, мы столкнулись с перспективой обморожения. Дремавший у автобусной остановки таксист требовал набросить десятку-другую и, убедившись в нашей неплатёжеспособности, прекратил общение. «Какой мелочный, мелочный человек», — был уверен Антон. Вместе мы подняли на руки мусорку типа «урна обхарканная» и мстительно опрокинули её содержимое на капот машины.

Водила заорал и выскочил, вернулся прыжком в машину и рванул за нами — через тротуар по пустырю. Мусор разлетался по сторонам, лепился к лобовому стеклу. Мы завернули в маленький переулок. Машина ещё не появилась из-за угла, но спрятаться было совершенно негде: бронированные двери подъездов, пятачок с помойкой и детской площадкой. В одной из пятиэтажек на следующей улице дверь оказалась открыта. Мы забежали на верхнюю площадку и наблюдали через полузакрашенное окно, как наш приятель мечется в бессильной злобе по двору.

«Мой дорогой друг Андрей, разреши поцеловать тебя, чтобы запечатлеть этот прекрасный момент!» — произнёс Антон. И я потянулся к его губам. Через минуту он встряхнул головой и задумчиво провел пальцами по своему рту: «А разве мужчины так целуются?»

Мы засыпали в обнимку дома у моих родителей. «Андрюха, я люблю тебя», — хлопнул он меня по плечу.

Даже когда Антон понял, что я хочу трогать, обнимать его и вообще проводить с ним всё свое время не только как с другом, но и как с мужчиной, он отказывался верить, что я-то и есть злобный гомосексуалист, о которых сочиняют сказки.

Аристократ духа, забулдыга, — «ну и что, закодировался, просто посидишь с нами», — физик, — продукт академгородковского распада. На очередном витке я наконец понял, что должен беречь себя… Фатальное несовпадение кодировок.

У меня есть одна, всегда с тех пор путешествующая со мной, безделушка. Бездомный и безалаберный Антон подарил мне на день рождения — с Катей, Григом, Кириллом и святым Валентином — маленького терракотового Мастера чайных церемоний — символ очага, гостеприимства и плавного течения времени.

Рейки на сексуальную релаксацию

В мой быт на этой неделе снова прокралась тема рейки. Сегодня только у ленивого нет первой ступени Усуи, даже естественнонаучная картина мира моего мужа однажды дала крен. Новосибирская, ныне берлинская, Маша-Мыша и вовсе практикует телекинез, а не штудии «Арабесок» и «Луга зеленого». А я меняю крыши, обращаясь то к эгрегору православия, то к либеральной мысли, верю в перенос кармы и в то, что некоторых аспектов мироустройства лучше совсем не знать. А если и оперировать моделями, то самыми простыми, например: чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века.

Переживание, вернувшее меня в поток воспоминаний о прежних дружбах и друзьях, было скорее тантрическим, но я так увлекся, что позволил себе поиграть камушками в зеленом ручейке अनाहत сердца и раздуть бледный огонек विशुद्ध в ямочке под кадыком. А принц, он же моя жертва, ничего не заметил.

Мне всегда казалось, что люди наподобие Маши забивают гвозди микроскопом. Когда в старом чайнике отошёл какой-то контакт, она наложила руки и на него. Кстати, успешно, хотя я и склонен списать успех этой операции на физические манипуляции, то есть тряску. Но самым выдающимся сеансом в истории Машиного врачевания навсегда останется рейки на сексуальную релаксацию. А я, наверное, — самым интересным (и благодарным) пациентом.

Тем летом всё казалось апокалиптическим, и в первую очередь — два бесконечных месяца разлуки с любимым. И разумеется, воздержание, которое после долгой и насыщенной полосы половой жизни обрекает на головные боли, расстройство желудка, шатания и душевные метания. (По мере взросления секс перестает играть такую важную роль — это в какой-то степени правда.) «Вижу, как тебе плохо, — сказала однажды Маша. — Давай, я тебе гармонизирую сексуальность?» При всём недоверии к Машиному методу от предложения было трудно отказаться. «А как это на меня подействует?» — всё же поинтересовался я. «Организм сам возьмёт у природы то, в чём он в данный момент нуждается, я только приоткрою канал!»