Борис Минаев - Мужской день Страница 73

– Главное дело, я ему говорю, – подхватил Демочка, – уйди! Уйди, паскудный сон! Уйди, сновидение! Ни хрена не уходит! Душит и душит, зараза...

– Ну, ты в монополию играть-то будешь? – лениво спросил Вовик. – Только мы на деньги играем. Деньги есть? Если с собой нет, то ничего страшного: потом отдашь.

– У меня к вам дело, – упрямо сказал я. – Мы стадион строить будем!

– Да мы знаем, знаем! – вдруг завопил Демочка. – Вот пристал со своим стадионом! Мы тебя про другое спрашиваем! Ты играешь или нет, Лева? Мы два раза предлагать не будем!

И тут я выпалил, прямо как из пушки первое, что пришло в голову:

– А я тут, между прочим, на днях винтовку нашел. Ржавую. Но стрелять можно.

Возникла неожиданная пауза.

– Покажешь? – тяжело спросил Вовик.

– Нет, не могу, – задумчиво и неохотно сказал я. – Боюсь, что украдут. Не хочу к тайнику внимание привлекать. Может, там еще что-нибудь есть...

– Может, там черепа есть? – горячо поддержал меня Демочка.

– Не знаю, может и есть. Гнилью там пахнет. Там, в одном дворе, рабочие яму большую копали. Ну, я и нашел. Темно уже было. Дай-ка, думаю, посмотрю. У меня как раз фонарик с собой был.

– Человеческий череп помогает от разных болезней! – горячо и убежденно заговорил Демочка. – Нужно вот так вот руки на него положить (и Демочка вдруг встал и положил руки на круглую и рыжую Вовикову башку) и все как рукой снимает, всякую порчу, всякий дурной глаз. Только череп нужен целый. Чтоб не рассыпался.

– Пойдем, покажешь! – тяжело засопел Вовик.

– Может, в монополию лучше поиграем? – спросил я, глядя прямо в его прозрачные неподвижные глаза.

Демочка крякнул от удовольствия и стал убирать со стола.

– Давно бы так, Лева! – сказал он.

– Потом покажешь свою яму, понял? – сказал Вовочка и углубился в раскладывание и рассматривание, а заодно и я вместе с ним.

Ничего более фантастического я, признаюсь вам честно, до той поры никогда не видел. Это была не «фирменная» монополия (та, что нынче свободно продается в магазинах), а ее как бы точная копия, аккуратно срисованная с оригинала талантливым русским художником. Причем одновременно с переводом и с добавлением некоторых художественных деталей.

Так, например, в тюрьме, куда обычно попадает незадачливый домовладелец, над мрачной решеткой были приписаны вдобавок душераздирающие слова: «Тюрьма строгого режима». Изображение поезда, который, как всем известно, в четырех местах игрового поля обозначает железнодорожные станции, было снабжено черным дымом из трубы и красными искрами из-под стальных колес. Больше того, из окна этого паровоза выглядывал симпатичный чумазый машинист в фуражке и говорил следующие слова (изо рта его высовывался овальный пузырь, а в пузыре – были буквы): «Удачи тебе, сынок!».

Все стрелки были снабжены довольно угрожающими словами типа: «Иди туда!». Или «Стоять на месте!».

Возле некоторых жилых районов были нарисованы иностранные автомобили, а еще возле некоторых – изящные женские фигурки в одних лифчиках и коротких юбках.

Игра была нарисована особо устойчивыми цветными карандашами. Но некоторые детали, как, например, машинист паровоза или девицы в лифчиках – те были изображены черной шариковой ручкой с добавлением еще какой-то гибельной зелени.

– У «Детского мира» взял. За пять рублей! – похвастался Демочка и бережно погладил разрисованный ватманский лист ладонью.

– Ну вы даете! – восхищенно сказал я. Никогда еще мне не доводилось играть в такую интересную игру, столь популярную в западном мире. А это значило, – что не зря я пришел в гости к Демочке и выдержал эти первые мучения! Да и что это были за мучения, если так вдуматься! Просто ерунда какая-то, а не мучения!

– Итак! – испытующе сказал Вовик, по-прежнему неподвижно глядя в мои глаза. – Сейчас я раздам кассу, и мы приступим. Я даю тебе пятьсот фунтов английских стерлингов, и ты приступаешь на фиг к игре. Ходишь, как обычно, только не один кубик бросаешь, а два. И тут перед тобой открываются широкие возможности! – и на этих словах Вовик обвел пухлой белой рукой игровое поле.

...Я бросил кубики.

Моей игровой фишкой был наперсток – настоящий бабкин наперсток для протыкания иголок сквозь плотную материю; Вовик же облюбовал себе железную солдатскую пуговицу с петлей, с гербом на выпуклой части, а Демочка играл вообще не пойми чем – бабкиным нательным крестиком, только сломанным и не пригодным к ношению от времени.

Вовик постоянно выдавал мне какие-то бумажки, разрисованные все тем же талантливым художником, а потом сам же их забирал обратно. Причем когда я пытался что-то купить, он страшно орал: «Не имеешь права!», сам же покупал, брал в кредит и, по-моему, что-то еще подворовывал из общего банка. Главным недостатком игры было то, что Вовик никак не мог мне объяснить правила.

– Ты попал в мой район! – бубнил он, не отрывая жадных неподвижных глаз от кассы с условными фунтами. – Теперь! Смотри, я тут уже все купил, построил, на фиг, два дома. И ты

мне уже должен! Ты уже должен сто фунтов. Если я четыре дома куплю, это уже будет гостиница. И тогда ты уже должен четыреста фунтов!

– А если я не хочу ночевать в твоей гостинице? А, Вовик?

– Вот именно! – дико хохотал Демочка. – А если он не хочет ночевать в твоей гостинице? А, Вовик? Если в ней тараканы? Клопы? Или воздух вредный?

– Не имеешь права! – багровел Вовик и я, вздыхая, отдавал ему последние деньги.

Куплю-продажу домов и участков я еще кое-как освоил, но когда Вовик вдруг страшным голосом начал требовать: «С тебя, на фиг, налог сто фунтов!», я уже переставал соображать, что к чему, и ходил просто механически. Вовика такое отношение к сложной и умной игре очень злило, а Демочку – как раз наоборот.

– Ну что, Лева? – весело говорил он, и бесконечно долго тряс кубики в худых кулаках, прежде чем сделать ход. – Что, Лева, хочешь стать миллионером? У тебя тогда будет много женщин и машин!

– Пошел ты! – угрюмо говорил я. – Не нужно мне твоих женщин и машин. И гостиниц не нужно. Я, может, один-единственный дом хочу иметь с видом из окна на площадь Восстания.

– Значит, все-таки хочешь один маленький домик? – ласково спрашивал Демочка, продолжая трясти кубики. – Хочешь или не хочешь?

Выражение лица у него было такое, что в этом месте игры я не выдержал и непроизвольно запустил в него наперстком.

Вовик сразу кинулся мне мстить, а Демочка быстро схватился за глаз. Пытаясь удержать равновесие, пока Вовик по-настоящему душил меня толстыми пальцами, я схватился за стол и опрокинул вазочку с вареньем, и тут Демочка вдруг страшно завопил:

– Стоп! Стоп! Стоп, машина!

Стало тихо, Вовик продолжал обиженно сопеть, и его пальцы сами по себе сжимались и разжимались. Демочка вдруг начал наводить порядок на столе, быстро-быстро переставляя чашки, ложки, игровые фишки, и какие-то другие мелкие предметы.

– Ты чего? – спросил я, не в силах оторвать взгляд от его лихорадочных движений.

– Сейчас бабка из церкви придет, – сухо объяснил Демочка. – ...Порядок навожу, видишь. Лучше пойдем ко мне в комнату. Там и доиграем.

...Вовик с Демочкой бережно, вдвоем, на вытянутых руках перенесли игру в соседнюю комнату и положили на пол. И сами легли рядом, в привычной позе, на животы, подперев головы руками. При этом Демочка свою голову устало положил на сложенные кулаки, а Вовочка – важно оперся на локоть.

Тикали ходики. На улице дворник скреб лопатой замерзший снег и долбал ломом лед. Тут я заметил, что в комнатах у Демочки абсолютно тепло, сухо и даже как-то прозрачно от этой теплоты и сухости. Вообще, если кто не знает, воздух во всех квартирах разный – от хозяев зависит.

Несмотря на мое сложное отношение к Демочке, воздух в его квартире был просто замечательный – проветренный, чистый и уютный. И еще я заметил, что все вещи в этой квартире тяжелые. Каждая вещь стояла или лежала на своем месте как-то важно и неподвижно. Вот в нашей квартире все было совсем не так. Можно было везде валяться, кидать подушки с дивана, можно было залезать куда угодно, – ничего бы от этого не изменилось. Наша квартира была в этом отношении добрая, нестрогая. А Демочкина квартира была незлая, но строгая. Сразу было видно, что здесь хозяйничает Демочкина бабка и все вещи ее слушаются. Я был уверен, что стоит мне неожиданно дотронуться до какого-нибудь шкафчика или вообще до какой-нибудь мебели, и все нарушится. И Демочка опять страшно заорет:

– Стоп, машина!

– Каждые сто фунтов – это на наши деньги десять копеек. Если играть прекращаем, ты мне должен пятьдесят копеек, – сказал Вовик.

– Да ладно тебе, Вовик, – вдруг отозвался Демочка. – А я вот все думаю: что в мире будет, когда мы умрем, Лева?

– Не знаю, – растерялся я. – Не знаю, что будет. То же самое будет. Что и сейчас.

– Ну как это, то же самое, – расстроился Демочка. – Вот прямо то же самое?