Сергей Самсонов - Железная кость Страница 73

Первым сунулся в щель молодой, no name, с гладко-стертым безликим лицом, во всем только что купленном в «Эппл-стор» и Столешникове, и без спроса уселся, безошибочно выбрав за столом подчиненное место и оставив хозяйские старшим, Константинов Андрей Константинович, хорошо не Иван хоть Иванович, проводить разговор будет он… А за ним уже длилось, тянулось трудовое больное сопение и фырканье тягача с волочащейся следом понтонной секцией, монгольфьера, амфибии на воздушных подушках — как на третий этаж поликлиники на перевязку, вперся в дверь генерал безопасности с провисшей жировой горой живота и угасающими скорбными глазами сенбернара, и прицепом за ним — больше чем ожидаемый скот и ублюдок Бесстужий, возрожденный из падали, уцелевший в строю самых незаменимых при незаменимых: свирепыми рывками озирался и зыркнул на Угланова — живучей, осиянной частицей абсолютной силы, с огромным наслаждением впился и выедал Угланова глазами, того, по чьей вине все сразу у него пошло, Бесстужего, не так и даже вообще остановилось — застрявшие на ленте транспортера жирнейшие куски, и вот он наконец пришел, как обещал, — чтоб выжать из Угланова все масло!

— Ну что, сразу к делу, Артем Леонидыч? — Уроды развалились в кожаных летающих сугробах. — Вадима Алексеича, так думаю, — no name поклонился раздавленному животом генералу, — представлять вам не надо. Ну так вот, нам сейчас надо с вами, Артем Леонидыч, решить вопрос о вашем будущем, не больше и не меньше. Вы, наверное, уже ощутили, как плотно работают с вашими старыми, так сказать, контрагентами, и, конечно, иллюзий, как умный человек, не питаете, чем для вас это кончится в связи с тем, на каком это уровне все. Понимаете уж, а ведете себя… Что же это такое вы задумали с Митталом? Вот так вот взять и вывести крупнейший металлургический актив страны из-под российской юрисдикции.

— Ты-и-и што это, а?! — Генерал, пораженный в нутро, в пуповину живую, всею тушей рванулся из диванных сугробов, пересиливая гнет своего живота. — Весь народ, надрываясь до кровавых мозолей, построил — чтобы ты присосался?! — наливаясь расстрельным свинцом, ненавидяще впялился в вора. — Чтоб индусу теперь ни за хрен?! На тебя отпахали уральцы-рабочие — пусть на этого хера с горы теперь пашут? Ты текущей повестки вообще не сечешь? Закругляемся мы с тобой, всё, со всеми вами закругляемся, воровавшими русские недра и гнавшими за бугор, словно бочки с дерьмом! Всех вас будем вот так вот, — захватил воображаемые сусличьи ножки, — выворачивать и вытряхать! Хватит, хватит смеяться в лицо!.. — И не мог убивать больше криком, обвалился в диванную топь.

— Вы зачем вообще это дело затеяли? — наконец-то дождавшись отлива генеральского гнева, no name запустил вновь машинку обработки Угланова. — Вы же ведь понимаете: в этой форме, в которой вы хотите закрыться, вам никто это сделать не даст. Вариант этот, он для вас самый плохой. Вы хотите такой аргумент предъявить, чтобы всё по вам остановили? Или вы и не думали закрываться вот так? Массмедийная просто такая кампания в поддержку? Или что-то еще?

Заглянул ему все же Угланов в глаза, удостоил: знает про «Арселор»? Ничего не понять по неясным застекленным глазам.

— Вы со мной об индусе тут зашли побеседовать или?.. — поскорее ткнул в нужную кнопку в устройстве: «что ты хочешь, чтоб я вам отдал?» — окончательно зная, родившись со знанием ответа в России: за тобой самим; чтоб забрать твое «все».

— «Или», «или», Артем Леонидыч. — No name запустил загруженный файл с описанием программы холодного отжима под высоким давлением. — То, как вы себя ставите, сама форма, в которой вы сейчас существуете, она больше уже никого не устраивает. Это категорически. И поэтому, чтобы с «Руссталью» не кончилось так, как не надо вообще никому, — тут одно: больше вы у нас не выступаете в качестве абсолютного собственника. Все для вас хорошо может кончиться исключительно в форме передачи контроля любой из компаний с участием государства в ее капитале. Скажем, пусть это будет у нас ОМК. Вот Олег Николаич… — кивок над подкачанного и распертого данной, не собственной силой Бесстужего: вырастал на глазах, свирепея, словно родина-мать на плакате, — обо всем уже договорился с Владимиром Владимировичем. — Угланова втащило под самые тяжелые в России — для каждой личной прочности — валки. — Вы хотели слияния, Артем Леонидыч, консолидации всех русских металлургических активов. Ну вот и сольемся. Велосипед изобретать, я думаю, не надо. Мы возьмем вашу схему, которую вы с успехом на Нижнем Тагиле опробовали. Олег Николаич вам тридцать процентов своей ОМК передаст, ну, с соответствующей экспертной оценкой стоимости, конечно, а вы ему — фактический контрольный.

И отчетливо что-то в Бесстужем взбурлило, наконец-то прочистился засорившийся слив, еле-еле сглотнул клокотание «ну что, сука, понял?!» и не мог шевельнуться, боясь вызвать трещины в мире, изменение магнитного поля Земли и с трудом привыкая ко всему в себе новому: совершался внутри него термоядерный синтез, нестерпимое пламя рвалось из ноздрей, всех отверстий для жизни, растущие стальные мускулы теснились в рукавах, разрывая привычную кожу… И, стерпев, устояв, он уже будто двинулся по ковровой дорожке инаугурации, по стальному течению, полотну безотказного стана-5000 — за углановским вынутым сердцем, за стальной державой и скипетром на плывущей навстречу пульсирующей красной подушке, с каждым шагом сильней и сильней наливаясь отжатой из Угланова личной несокрушимостью. — А за вами останется место в Совете, Артем Леонидович. Я вам больше скажу: пусть вся ваша команда остается в «Русстали»… — и корячится в лаве, расширяя забой, подавая наружу, на поверхность куски. — Мы же ведь понимаем, вы у нас в крупном бизнесе собственник очень… так сказать, нетипичный. «Русский рост», «русский экспорт», «экспансия», «сталь» — через каждое слово от вас все такое вот русское. Ну и будьте с родной землей до березки. Служите. — И с паскудной улыбкой любования собою в профессии подселился к Угланову в мозг, под железные ребра, в огонь, и оттуда, из углановской донной, запаянной сути с удовольствием вытянул — как из мебельных ящиков бельевые кишки — то, зачем он, Угланов, живет: — Если вы так действительно дорожите «Руссталью», как своим кровным детищем, как своей родной матерью, — ну так в чем же проблема? Оставайтесь, Артем Леонидович, генеральным директором. Ваш бесспорный талант управленца, поверьте, очень ценится — там, — закатил глаза в небо, где сияет над мирными мириадами звезд и еще допускает прощение Угланова высшая воля. И ведь глянул в спокойной уверенности, медалист дрессированный, что Угланов, шалея от дарованной милости, по звонку поводка сразу бросится лапами на хозяйскую грудь.

— Вот даже так? Что, правда пригожусь? Да я тогда клянусь отдать все силы делу модернизации и процветания единой России! — И по-собачьи подышал уродам в морды, свесив с оскаленных клыков дымящийся язык. — Вы там, Иван Иваныч, передайте тому, кто очень ценит мой управленческий талант: либо мое — это мое, либо пусть вот оно, — дернул коротко головой на Бесстужего, — через год тонет вместе с заводом, когда цены на сталь упадут на четырнадцать градусов ниже нуля. С ними, ценами, это бывает. Как со снегом зимой. Они падают. А, Олег Николаич? — и подгреб воздух к уху, звуковую волну, излучение бешенства, непонимания: как он может, Угланов, перерубленный заступом, и сейчас сверхъестественно ничего не почувствовать, — человечески необъяснимое отсутствие страха в позвоночном живом существе. — Отдадите себя без остатка? Обеспечите фронт русской сталью? А ну — какою будет сумма чистого убытка при себестоимости тонны в двести восемьдесят долларов и неминуемом падении цен на сталь на тридцать шесть и шесть процентов к ноябрю две тысячи десятого? Не можешь? Слаб? Боишься? Ты хоть живую домну в жизни своей видел?.. — И не мог, отвернулся от присутствующей вони, до озноба, до выворота всей своей требухи неспособный представить, что «вот это» зайдет в его дом, на его место силы, что от «этого» будут зависеть кошельки, животы сотни тысяч железных.

— Значит, в принципе вы отдаете? — с психиатрическим терпением: надо дать обреченному выпустить душу — no name подождал и вернул его в русло. — Нам сейчас это в принципе надо понять, а ликбез вы потом нам устроите.

— Купите. По оценкам ведущих агентств. У вас есть двадцать семь миллиардов?

Вот сказал бы себе самому: сдохнет только он вместе с Могутовом, но нельзя так сказать, невозможно так сделать, потому что он строил машину так надежно и прочно, как мог, сделал все для того, чтобы эта машина не встала, когда кто-то нажмет выключатель в его голове, обрубая его личную неповторимость, и теперь его станы продолжат без него перемалывать камни.

— Мы не слышим ответа, — с интонацией «вставьте купюру в купюроприемник» проиграло устройство.