Игорь Свинаренко - Записки одессита Страница 8

Это ж было сумасшедшее решение вопроса! И у нас спустя 20 лет эта вещь стала обыденной. А тогда рассказывали про грязных тварей на вокзале, которые по пьянке сосут.

И вот на четвертом курсе строительного института я подружился с Валерой Трофимовым (он давно спился и умер), который мне притащил два номера журнала «Москва», где «Мастер и Маргарита». Я прочел эту книгу еще тогда, это было в те годы невероятным космическим прорывом. Мы с Валерой сошлись на почве литературы, он был мне страшно благодарен за то, что я сделал его публикующимся автором: мы с ним писали юмористические рассказы, я носил их в газету, и это печатали! Мы подписывались так: «СеТро» – Севастопольский и Трофимов. А еще мы вдвоем написали очерк про работу в стройотряде – он тоже вышел в газете.

И вот на четвертом курсе – четвертый курс, а я еще не ебался это крик души! – мне исполняется 21 год, а я все еще никого не ебал… Мы сидим в аудитории: я, Валера и две девушки из нашей группы. Одна из них как раз та, которую я тихо ненавидел. И Валера говорит:

– У моей сестры была, свадьба вчера, осталось много выпивки и закуски. Поехали ко мне!

Ну и поехали. С этими девушками.

Я тогда ничего не понимал в бабах. Я не догадывался, что Наташа, эта недотрога и красавица, хотела туда поехать больше, чем я. Такое было первый раз в моей жизни, я был уверен, что мы просто едем выпить и закусить.

Мы начали пить… У Валерки была гитара, Наташа взяла ее, она хорошо пела и играла. Когда она стала петь, я влюбился в нее невероятно.

Она пела:

Начальник отрядаВинтовку кладет на колени.И нету на картеЕще ни дорог, ни плотин.Кончается лето,На Север уходят олениИ нам по пути,Ах, как жалко, что нам по пути.

Ну, это было время бардовской песни. Это был какой-то пошлый ассортимент: замужняя женщина, родственница высокопоставленного кэгэбиста, гитара…

Мы еще выпили и перешли ту грань, когда можно себе многое позволить. У нее сердце сжалось – вдруг я Вальку выберу, вторую девчонку? (Про это она потом рассказала.) А я и не думал об этом! Я только целовался к тому времени с двумя девушками, и это – все.

Мы начинаем танцевать с Наташей… Сезанн впервые увидел женщину без трусов в 33 года. Это была крестьянка с мощной жопой. У него поехала крыша. Он увидел, что есть другая планета, такой глубины по ощущениям, что она важнее всего искусства, она может его перевесить… Я стал танцевать, как потом оказалось, с очень зрелой и очень тонкой женщиной. Женщиной с большой бук-\вы. И химия возникла сразу, и это была>другая химия, не та, что с чистенькой промытой девочкой Ларисой. Здесь пахло чем-то другим, я понимал, что это запах серы, наверно. Он пьянил голову невероятно. И потом мы с ней стали целоваться, сильно. Валера потащил другую бабу в комнату. Я залез Наташе под юбку, там были не колготки даже, а чулки. Я отстегнул ей резинки, и чулки спустились до колен. Я остановился, и она говорит:

– Что, так и буду стоять со спущенными чулками? Все серьезно было… В 1972-то году. Но после в тот вечер мы всего лишь целовались, я даже в трусы ей побоялся залезть. Короче, это закончилось ничем.

Мы увиделись после в институте на занятиях. Она на меня не смотрит. Привет, привет – и все. Проходит неделя, и Валера говорит:

– Давай с телками поедем куда-нибудь погуляем. Надо бы хату только…

Я пошел к одному товарищу, у его родителей дача в Аркадии, она пустая, сезон кончился, холодно, я взял ключи… Приехал туда первый. Сижу один, в пальто, жду Валеру и девчонок. Осматриваюсь по сторонам… На стене висит двустволка, дед моего товарища был заядлый охотник. Я открыл шкаф, там валялись патронташи, ремни, сумки… Патронов я не нашел, я вспомнил, что готов был застрелиться из-за своей постылой девственности. Я знал, что в случае чего ружье найдется, и вот оно нашлось. Но оно мне не пригодится. Я абсолютно точно знаю, что сегодня в первый раз буду с женщиной. На дворе 15 ноября. Мне 21 год и 8 дней. Я волнуюсь. Я готовился к этому вечеру со всей тщательностью. Переживал из-за всего, главным образом из-за трусов, – может, у меня трусы какие-то неправильные? И я все ими испорчу? Она увидит эти трусы, засмеется и не даст. А в каких трусах ходят на блядки? Я не знал… И в итоге после всех сомнений надел плавки: раз в них на пляже ходят, значит, все в порядке.

Гости съехались на дачу, в этот заброшенный домик. Мы стали выпивать… Застолье затянулось, мы только пили и ели, и казалось, больше ничего не произойдет. Так все глупо и нелепо… Тогда Валера меня вывел на двор: надо поговорить. И сказал мне:

– Слушай, я договорился с Наташкой, она готова с тобой ебаться, а я пойду. Мы с Валей пойдем. Вам на двоих выпивки хватит…

Конечно, теперь понятно, что он с ней ни о чем не договаривался, он же не идиот. Но все он понял правильно, все увидел своим зорким опытным глазом. Он был настоящий писатель, человек литературы, он куда больше моего торчал от Булгакова, наши скромные успехи в газетах были для него не развлечением, как в моем случае, а настоящим счастьем. Не зря он после спился и рано умер, – такое часто бывает с настоящими русскими писателями…

Я поднимаюсь со двора в дом по ступенькам… Ничего не было – ни постелей, ни тепла… Я даже не заметил, как мы оказались с ней на матрасе, прикрытом какой-то шалью. Но все было изумительно хорошо. Думаю, что каждому мужчине Бог дает первую женщину по его заслугам. Потому что такой девушки прекрасной я не встречал никогда. Когда мы с ней сделали это в первый раз, я даже не понял, как я кончил, – было просто блаженство. Я не понимал, что нельзя кончать в девушку замужнюю, которая в доме живет… Ничего не понимал.

А она про меня понимала все. Она видела, что я прикидываюсь мачо, ну да, я к.м.с. по боксу, но абсолютно в себе не уверен…

И она мне сказала тогда:

– Севастопольский, я знаешь чего не могу понять? Зачем ты всем что-то доказываешь, почему ты так в себе не уверен? Да ты такой парень, что можешь к любой бабе подходить всю оставшуюся жизнь. Просто к любой! Не бойся ничего.

Так она меня излечила на всю оставшуюся жизнь. После этого мне вообще похуй, к кому подходить. Я не смотрю, сколько у меня бабок, какие у меня шансы… Иду, и все. Это великая вещь, великая терапия – такое может сделать только женщина, которая любит. Я, конечно, это понял намного позже, а тогда я был просто молодой дурак.

Когда я осознал, что часть меня вошла в другого человека, – это было особенное чувство. Все сразу переменилось \ у после этого. Таким не шутят. Когда Наташка на меня смотрела, это было электричество. Я провожал ее домой и говорил ей с болью, что у нее все несерьезно ко мне. Она на меня посмотрела и сказала: «Знаешь, ты не понимаешь ничего. Каково мне, замужней женщине, с такими засосами домой приходить? И запудривать их?»

У меня начались с ней какие-то бешеные отношения, я ее провожал, писал ей стихи. Я написал ей примерно тонну стихов, это единственная женщина, которой я писал стихи. Плохие – какие мог, такие и писал.

И потом, она была совершенно искренняя женщина, ведьма настоящая…

Меня как-то пригласили в университет почитать с эстрады стихи французских поэтов, она слушала, а потом мы поехали к товарищу. Я ее ебал, у нее текли слезы, она просто кончала… Она безумно красивая… лицо на подушке, глаз огромный, и льются слезы, какая-то итальянская опера (про итальянку позже, это другая история).

Мы иногда ходили с ней в кино и там в заднем ряду целовались, пили вино и ели колбасу…

Как-то она мне сказала – она была очень естественна, это поразительная вещь: настоящая женщина всегда естественна.

– Ты знаешь, – она говорит, – я никогда в жизни не делала минет. Но я подозреваю, что тебе это понравится. Хочешь, я тебе буду делать – с удовольствием. Только ты мне скажи, что тебе приятно, а что неприятно. Чтобы тебе не было больно или дискомфортно.

Она сказала это абсолютно естественно.

Она не стала говорить – я не беру в рот, но только для тебя такая жертва…

Как-то я привел ее домой, где нас застукала Лариса, моя невеста. Она как раз пришла сказать, что решила меня выручить и отдастся мне до женитьбы, она, собственно, пришла отдаваться, наверно, потому что у нее был очень решительный вид, такой, что моя бабушка растерялась и ее пропустила, а мы с Наташей вроде английским занимались. И я вдруг слышу: Лариса стучится в дверь стеклянную, а я не открываю, я с бабой. Она, конечно, ничего не видела, но тут легко догадаться, она зорким взглядом невесты увидела туфли, что ли, Наташкины, а может, животным чутьем унюхала чужие духи или даже любовные жидкости, это скорее всего гормоны-феромоны, как мы сейчас знаем…

Лариса только сказала:

– Какой ужас…

И ушла. Назавтра она пришла снова и сказала, что готова мне отдаться, что она уходит из семьи, у нее же любовь ко мне. Я, естественно, – хотя почему естественно? – сказал, что она моя любовь, что я совершил ошибку. Я даже поспешил в тот же день сказать Наташке, что прекращаю с ней отношения, потому что должен к Ларисе вернуться. И вернулся, и прекратил.