Игорь Свинаренко - Записки одессита Страница 9

Лариса только сказала:

– Какой ужас…

И ушла. Назавтра она пришла снова и сказала, что готова мне отдаться, что она уходит из семьи, у нее же любовь ко мне. Я, естественно, – хотя почему естественно? – сказал, что она моя любовь, что я совершил ошибку. Я даже поспешил в тот же день сказать Наташке, что прекращаю с ней отношения, потому что должен к Ларисе вернуться. И вернулся, и прекратил.

Мы с Наташкой завязали, я снова был с Ларисой, то была любовь. А это, с Наташкой, – грех, с пиздой. Почему я так думал? Почему я в этом был убежден? Это фальшиво, но я верил в это. Я был в этом как гимназистка!

Да, мы договорились с Наташей, что больше не будем этого делать. Так прошло полгода, надо было ехать на практику. Она надеялась, что мы поедем вместе, на два месяца, я ехал на Зею, там было два места: но я взял с собой друга Джона, мы с ним писали тогда песни – я слова, он музыку. Она сказала: «Ну ебись там со своим Джоном». Собственно, на этом все и закончилось.

Была, правда, одна протуберанца. Мне надо было улетать на практику, на ту самую, а она уже в общаге жила, у нее все плохо стало дома. Тогда не хотелось думать, что из-за меня. Ведь у меня все было так хорошо. Она так подняла меня в моих глазах. Ну не мог же я оказаться мудаком!

Я шел по общаге и увидел, что она сидит курит на подоконнике.

– Привет!

– Здорово.

Она вела себя очень достойно. Вот эти женщины, которые достойно себя ведут, сколько они добра причиняют – или зла? – другим женщинам, с которыми мы будем общаться дальше? Эти первые задают планку, показывают, что женщина может быть высокой, не мелочной… А я знаю, что она сессию заваливает, из трех курсовых ни один не сдан… Она сидит, значит, на подоконнике и курит. Я говорю:

– А что ты сессию не сдаешь?

– Иди на хуй. Какое тебе дело? Ты-то сдал.

– Ну, идем хоть вина по стакану выпьем.

– Нет, у меня проекты зависли, какое вино…

Короче, я начинаю ей помогать. Мы с друзьями начертили ей все курсовые, и я начинаю общаться с ней. Я ей говорю:

– Может, в Аркадию съездим, на пляж – жарко ведь?

– В Аркадию?

Мы взяли три бутылки вина и поехали. И была совершенно сумасшедшая вещь. Я сам не могу этого описать, я видел похожее у Пастернака. Помнишь, как это у него?

Не плачь, не морщь опухших губ,Не собирай их в складки,Разбередишь присохший струпВесенней лихорадки…

Сними ладонь с моей груди,Мы провода под током…К друг другу нас, того гляди,Вновь бросит ненароком.

Там окончание замечательное есть, но не в этом дело…

Никто так здорово не писал, как Бунин, про чувственное, никто, как он, не мог показать сразу и нижний и верхний этажи – как в золотом сечении. И если уж говорить про отношения мужчины и женщины, то Пастернак практически все время влюблялся в неправильных женщин… Но как он это описывал! Это сочетание верхнего и нижнего у него было совершенно фантастическое. Мандельштам все это тоже исполнял, но – в рамках классической поэзии, какие-то вещи он передавал фантастически, но что-то в такой подаче пропадало, мне в нем не хватало чего-то…

А Пастернак – другой. У него вот как:

Одна, в пальто осеннем,Без шляпы, без калош,Ты борешься с волненьемИ мокрый снег жуешь.…И прядью белокуройОзарено лицо,Косынка и фигура,И это пальтецо

Снег на ресницах влажен,В глазах твоих тоска,И весь твой облик слаженИз одного куска.

В этих строчках можно долго разбираться. Эта концентрация всего – пряди, влажности, мысли о том, из какого куска слажен облик… Такого сочетания высокого и низкого ни у кого больше нет. А поздний Пастернак, который не злоупотреблял метафорами, – он был самый лучший в русской поэзии. Бродский к этому пытался подъехать, но у него получилось больше по-мандельштамовскому, понимаешь? Думаю, он, как Мандельштам, считал, что о высоком надо говорить высоко.

Как будто бы железом… – и здесь у Пастернака начинается Песнь Песней.

Как будто бы железом,Обмакнутым в сурьму,Тебя вели нарезомПо сердцу моему…И в нем навек заселоСмиренье этих черт.И оттого нет дела,Что свет жестокосерд.

… И оттого двоитсяВся эта ночь в снегу…И провести границуМеж нас я не могу.

Вот это ощущение – самый высокий класс, который только может быть. Потому что, когда начинается это стихотворение, идет абсолютная бытовуха: «Засыплет снег дороги, завалит скаты крыш…» – такое мог и Некрасов написать, и Есенин… Но далее: «Пойду размять я ноги – за дверью ты стоишь».

Вот-вот! Магия начинается с этого.

Да-а-а… Мы поехали с ней на пляж. В Аркадию. Два человека, которые умирали друг от друга. Но для меня это было приключение, наверно: она ж у меня первая женщина в жизни, это была победа, триумф… А для нее это была катастрофа. С этого, с этой нашей истории, у нее все пошло через жопу. Жизнь стала рушиться, и таки обрушилась.

– Давай отойдем, я хочу искупаться, а у меня нет купальника.

Мы отошли. Но купаться она пошла не голая, она пошла в трусах и бюстгальтере, и потом сняла мокрое и надела платье на голое тело. Был конец июня, Одесса… Она жила на Черноморской дороге, я провожал, мы приехали туда на трамвае, а потом шли еще пешком, и я думал, что, конечно, мы вряд ли с ней встретимся по этой части. Конечно, я ее люблю, и это связано с еблей. И я ей сказал: – Знаешь, а давай пойдем в посадку. Мы зашли… Она сказала:

– Представляю, сколько девушек здесь невинность потеряли.

У меня с потерей невинности было уже все в порядке, и лично я там потерял всего лишь свой студбилет. Когда ебал Наташу в кустах просто. Это был первый и последний раз в жизни, когда я кого-то ебал в посадке.

В тот вечер мы договорились, что завтра еще увидимся, я ей позвоню в общагу.

Я позвонил, к телефону подошла подруга и сказала, что у Наташи заболел сын и она осталась с ним дома.

И – все. Я уехал на практику, я поставил на этом точку.

Прошло десять лет после окончания института – дата, мы все собрались. Все по-разному провели эти годы… И вот мы обсуждаем – кто, где, как… Я успел набрать больше всех фишек – уже был кандидат наук, за пару дней до этого юбилея получил должность доцента. И тут пришла она… Я подумал: «Все-таки это час моего триумфа. Я уже не тот мальчик, что Визбора на гитаре брынькал. В принципе она правильному человеку тогда дала», – думал я, вместо того чтобы подумать про то, как я сломал ей жизнь.

Но она отреагировала на меня не очень: – Привет, привет… И все.

Ни хера, сказал я себе, у нас будет банкет на Мор-вокзале, и я с ней поговорю. Я был холостой. После развода с Ларисой. И многие вещи уже понимал… «Если вдруг сложится, – думал я, – то готов и жениться».

Но на банкет она не пришла.

Мне потом сказали, что она вышла замуж. Это одно. И второе – она пошла сильно вниз, и жила уже не в Одессе, а где-то в Килие или Измаиле.

Вот и вся история. Как всякая высокая история, она была невероятно проста и примитивна. В этой истории имеют смысл только smell и переживания, а их передать словами невозможно.

Теперь надо рассказать, как Наташа погибла. После новой встречи со мной. Хотя у нас уже ничего не было.

Я вспоминал после этого ружье, которое висело на стене чужой дачи; мы там с Наташей встречались на чужом же матрасе. Помню, как я думал, на худой конец, что если не избавлюсь от постылой девственности, то застрелюсь, как это романтично. Но я выжил, у меня все хорошо – в каком-то смысле, – а она…

Наташу я в новой жизни встретил совершенно неожиданно. Через девушку по имени Света, которую я снял своим обычным манером – бомбя на «восьмерке» по ночной Одессе. «Восьмерка» была совершенно новая, с бежевой обивкой, они только появились, таких было пять в городе, одну мой папа-ветеран получил. Получил – в том смысле, что я ее взял за госцену, ну, стол накрыл парткому-профкому, папу моего сильно уважали.

Я, значит, калымил, бабок не было, на бензин и на бутылку шампанского зарабатывал, не больше. Именно по вечерам – чтобы лица не было видно: меня многие в Одессе знали, а бомбить же вроде стыдно.

И вот я еду из Аркадии в страшный ливень, тропический просто. Стоит девчонка, молоденькая, стройненькая, с маленьким мальчиком. Думаю – возьму! Или не брать? Ну, рубль-два заработаю, а салон мой бежевый загрязнится. Но ведь ливень, а она с ребенком, – а, ладно, взял, познакомился, один раз сводил ее в кафе. Она литературная девушка, впечатлительная, ничего. Был грех, один раз я с этой телкой трахнулся. Потом я подумал: а не склеить ли ее всерьез? Но Светка – ее так звали – пропала. А потом опять как-то всплыла, через пару лет вынырнула. Она непоганая девушка, абсолютно непоганая. У хороших женщин всегда есть класс, они не напоминают тебе, что с тобой еблись. Женщины, если они настоящие, они умнее мужчин и не переводят это дело в монету. Мы типа друзья…