Дмитрий Липскеров - Родичи Страница 8

Благодаря деду мальчик получил возможность провести «босоногое детство», практически жил на улице в компании себе подобных. Снимал с пьяных часы, оправдываясь тем, что мусульманам Коран запрещает пить, а потому руками Ахметзянова Аллах карает грешных…

Но вместе с кражами и драками юный Ахметзянов регулярно посещал материнские спектакли и потрясался, какие фантастические па выделывают эти худые жилистые ноги! Как будто в них, под кожей, не мускулы, а чудесные механизмы! А как гнется спина!.. Он единожды попробовал вот так откинуться назад и слег на месяц в больницу, где его разместили на вытяжке и приходилось мочиться в утку… Подросток в самом деле обожал балет, а если быть точнее, боготворил участников сего действия. Ни драматургия, ни оформление его не волновали вовсе, только ноги, руки, спины… Когда его мать умерла на сцене и, уже бессознанная, докрутившая фуэте за кулисы, рухнула лицом прямо в канифоль, он смотрел на нее, заливаясь слезами, и думал, что хочет заглянуть внутрь материнского организма и обнаружить ту чудесную механику, делавшую ее тело при жизни волшебным…

Зазвонил телефон, по которому Ахметзянову приказали срочно выполнять свои служебные обязанности, иначе контракт с ним будет прерван по несоответствию!

На такое заявление патологоанатом ответил своим — матерным. Не выходя из себя, он соорудил фразу из семи этажей, смысл которой состоял в том, что он хоть сейчас пойдет куда глаза глядят, а больница уже к вечеру задохнется трупным ароматом!

Звоняший пошел на попятный и уже умоляюще просил обслужить тех, кто прибыл с железнодорожной катастрофы!

— Как вы мне все надоели, — заключил Ахметзянов.

— Пожелание ФСБ, — пояснили в трубке.

Он решил начать с женщины, что поступила первой. Судя по всему, у нее были переломаны ноги, руки и вообще все, что ломается. Простыня была пропитана кровью. Ахметзянов, проработавший в должности пятнадцать лет, хорошо знал, что люди состоят из плоти и крови, что даже у балетных в ногах кости и мускулатура. Но вместе с тем что-то теплилось у него в душе: крошечная надежда обнаружить когда-либо то, что делает обычную плоть — Божественной!

Щелкнув перчатками, обрядившись в прорезиненный халат, Ахметзянов откинул с покойной простыню и с удовлетворением отметил, что погибшая голая и не надо тратить времени на срезание одежды.

Записал: «Особа женского пола, на вид тридцать — сорок лет, волосы черные, крашеные…»

Зачем я о волосах, подумал патологоанатом, как будто милиционер на месте происшествия! Вычеркнул про цвет и продолжил: «Множественные переломы конечностей, сдавливание с повреждением основных органов грудной клетки, несовместимые с жизнью травмы головы…»

Зафиксировав на бумаге подробности, Ахметзянов вооружился скальпелем, сделал длинный надрез вдоль икряной мышцы покойной с внутренней стороны. То, что он увидел в ране, на мгновение вернуло его в детство, когда Ахметзянов верил, будто в конечностях человеческих скрыты волшебные механизмы.

Нечто, блеснувшее металлом под ошметками рваных мышц, заставило его глаза азартно засиять.

— Ай ты! Ай ты! — зашептал Ахметзянов, боясь спугнуть мечту. — Ай-ай!

Он командовал себе: «Скальпель, зажим, сушить», — пока, наконец, не добрался до металла. Несколько минут вглядывался и не предпринимал никаких действий, затем осмотрел ногу с тыльной стороны, обнаружил старый шрам, обозвал себя идиотом, скинул перчатки, уселся в кресло и вновь открыл «Российский балет» на рубрике «Премьеры».

— Надо же! Проглядеть шрам! — бормотал раздосадованный врач. — Обычный титановый штырь после перелома голени! Идиот!

Прочитывая информацию о новой «Баядерке», Ахметзянов решил сегодня более не работать, сославшись на свое психофизическое состояние.

— Это вам не с живыми! — воскликнул в потолок. — Мне ошибаться нельзя! За мною никого! За мною только могила! Это вы аппендицит с почечными коликами путаете, а я после вас выношу единственно правильный приговор. — Он встал со стула и потряс журналом. — Скончалась от повреждений, несовместных с жизнью!

Успокоившись, он вновь сел и углубился в чтение о «Баядерке».

«Молодая балерина Пушкина дебютировала на сцене Саратовского театра оперы и балета в партии Баядерки. Была мила, обаятельна, но техника танца оставалась какой-то угловатой, как будто балерина закончила не школу при Большом театре, а заведение вечно молодого Моисеева».

Ахметзянов отбросил журнал и, подумав, что загубили стервецы девке карьеру, закурил папиросу «Герцеговина Флор».

Неожиданно к запаху табачного дыма прибавился какой-то другой. Тянуло лесной свежестью и летом.

Раздавив папиросу о подоконник, Ахметзянов встал на ноги, приподнял голову и, как исправный охотничий пес, пошел на запах. Сначала мелкими шажочками, а потом все более уверенно добрался до каталки, стоящей в дальнем углу морга, стянул с трупа простыню и обнаружил картину, достойную пера писателя Гаршина. Все тело покойника мужского пола словно под танком побывало! Только вот голова сохранилась целехонькая, без единой царапины…

Запах лета исходил от нее.

Ахметзянов даже перчаток не стал надевать, просто взял голову за височки и покрутил в разные стороны, пока не обнаружил источник запаха.

В обеих ноздрях головы, в каждой дыре картофельного носа, содержалось по большой земляничине.

Пришлось идти за пинцетом, после чего патологоанатом приступил к извлечению из носовых пазух летних ягод. Сначала было непросто, так как земляничины выходить не желали, только слегка поддавливались от нажимов пинцета, отчего запах наполнил всю прозекторскую.

«Ага!» — догадался Ахметзянов и сунул пинцет к самым аденоидам.

Поддел и дернул.

Первая ягода поддалась, и каково было изумление патологоанатома, когда оказалось, что земляничина была прикреплена к веточке, вернее, к кустику, какие мы обычно срываем в июле с солнечных пригорков.

Ахметзянов таким же способом выудил и вторую ягоду, также оказавшуюся на кустике. «Так они в носу и произрастали!» — догадался любитель балета.

Ему не хотелось думать об абсурдности своих выводов, так как в его руках нежилось земляничное чудо — пусть не волшебный механизм, вращающий балерину в прелестных фуэте, но все-таки!.. Важно — не каково чудо, а чудо вообще!!!

Внезапно Ахметзянову пришла еще мысль. А вдруг и у остальных покойников в носах произрастает земляника? Он тотчас проверил это, но обнаружил ягоды только у машиниста и у бабы, которую кромсал. Таким образом, в пальцах Ахметзянова образовался целый земляничный букетик.

— Земляничная поляна… — пропел патологоанатом. — А блондин? — вспомнил он. — Посмотрим в его ноздри!

На мгновение специалист, обслуживающий смерть, залюбовался белым лицом покойного, но азартный ягодник победил созерцателя красоты, и Ахметзянов нос к носу оказался перед физиономией студента Михайлова…

В ноздрях блондина не было ровным счетом ничего, даже волоска единого.

Ну и черт с ним!

Ахметзянов подошел к окну, полюбовался на ягоды в лучах осеннего солнца и в одно мгновение объел земляничный куст. Сглотнув волшебный нектар, почувствовав крошечную косточку в «восьмерке», ковырнув зуб языком, он вдруг услышал сзади:

— Простите!..

3.

Огромный белый медведь, почти в тонну весом, стоял на вершине бархана, посреди пустыни, широко расставив могучие лапы, с высунутым языком, с которого капала, растягиваясь, слюна, и сквозь взгляд маленьких глаз его прорывалось безумие.

Вся эта махина мускулов и жира постепенно утопала лапами в песке. Брызнула струйкой кровь. Причиной послужил желтый коготь, пропоровший зеленую шкурку ящерицы, которая изогнулась в предсмертной конвульсии, умирая совсем без надобности, так, кому-то под ноги попалась.

Кровь особенно красна на белой медвежьей шкуре. Пятно ее вскоре исчезло, впитавшись в песок.

Неожиданно зверь стал мотать из стороны в сторону громадной башкой, словно только из полыньи вылез и растряхивает водяные брызги.

Песок разлетался на десятки метров вокруг.

Он опустил голову к самой песчаной поверхности и понюхал ее. Пахло чем-то совсем незнакомым, враждебным. Медведь глухо зарычал, его крошечные глазки злобно сверкали, адреналин хлестал по жилам, как перед смертельной схваткой, но врага видно не было. Только одни барханы и жара, жара, жгущая его нутро, щиплющая кожу едким потом…

Медведь лизнул песок, пожевал его, а потом лапы белого хищника подломились, и он повалился куда-то вниз с бархана, закатив глаза.

От невозможности осознать действительность зверь потерял сознание и, весь облепленный песком, валялся у подножия бархана.

Единственное, что промелькнуло у него в мозгу, — как щенком его кто-то подхватил за загривок и сунул под вонючее тряпье.