Ирина Майорова - Метромания Страница 8

Катя боится всего: пожара, воров, затопить соседей, попасть в неловкое положение перед чужими людьми, высоты, темноты, толпы, замкнутого пространства, смертельных болезней. А начало череде ее фобий положил страх перед метро. Он родился давно, когда Катя училась в пятом классе…

Однажды вечером ее мама не вернулась с работы. До глубокой ночи Наталья Сергеевна обзванивала знакомых, а потом, заглянув в комнату внучки, сказала: «Маму отправили в командировку – она не успела нам об этом сообщить».

Всю следующую неделю, прибегая после уроков домой, Катя кричала с порога: «Мама не приехала?» Наталья Сергеевна качала головой: нет еще. И сразу принималась расспрашивать, что задали на дом, похвалила ли ее учительница, не обижали ли мальчишки. Из того, что бабушка не хотела говорить о маме, Катя сделала вывод: баба Ната сердится, что командировка затянулась.

В воскресенье утром девочку разбудил звонок в дверь. Катя подскочила на кровати, решив, что вернулась мама. Но, прислушавшись к раздававшимся из прихожей голосам, поняла: бабушка разговаривает со своей племянницей Любой, которая неожиданно приехала к ним из своей Рязани. Впрочем, неожиданным визит родственницы был, кажется, только для Кати. Пока тетя Люба шелестела у порога плащом, бабушка несколько раз повторила: «Спасибо, Любочка, что откликнулась… приехала. Ты не представляешь, как мне тяжело…» Катя потихоньку выбралась из-под одеяла и, стараясь не шуметь, подошла к кухонной двери, за которой баба Ната и тетя Люба продолжали начатый в прихожей разговор. «Вот увидишь, найдется. Ну, не бывает так, чтобы человек просто вышел из дому и исчез. Не в глухом лесу живете – в Москве. Обязательно найдется – живая и здоровая», – твердила как заведенная тетя Люба, но уверенности в ее голосе не было. А баба Ната плакала и жалобно повторяла: «Ведь уж девять дней прошло, целых девять дней, а ни слуху ни духу…» Катино сердечко больно сжалось: значит, бабушка говорила неправду, ни в какую командировку мама не уехала… Девочка стояла не дыша, стараясь не пропустить ни слова. «Последний раз Надюшу видели в прошлую пятницу, утром, когда она спускалась в метро. – Наталья Сергеевна постаралась взять себя в руки и теперь говорила почти спокойно. – Женщина, которая на станции газетами торгует, по приметам опознала: и пальто описала, и шапочку, и сумку. Говорит, запомнила, потому что Надя долго вниз спуститься не решалась: подойдет к турникету, назад вернется. И так раза три. А потом будто в воду кинулась: карточку в щель – и бегом. И все, больше ее никто не видел. Ни на выходе из станции, около которой ее работа, ни в самом институте. Вроде, получается, спустилась в метро, а оттуда не вышла». – «А вы узнавали, – уточнила тетя Люба, – из метро никого в тот день в больницу или еще куда не доставляли?» – «Неужто?! – возмутилась бабушка. – И начальнику метрополитена звонила, и в милицию, и в „Скорую“! И не раз! Как в воду канула».

Катя на цыпочках вернулась в свою комнату, медленно, будто у нее был грипп и болели все, даже самые маленькие косточки, легла в постель и натянула до глаз одеяло. Она лежала и думала о том, что мама всегда боялась метро. Никогда никому об этом не говорила, но Катя-то догадывалась – по тому, как потела мамина ладонь, когда они спускались по эскалатору, по тому, как крепко она сжимала дочкину руку. В вагоне, когда садились рядышком, Кате приходилось разлеплять пальчики – их будто склеили карамелью или даже канцелярским клеем из прозрачной бутылочки, которую нужно носить на кружок аппликации. «Наверное, мама знала, что в метро с ней случится что-то страшное, поэтому и боялась», – сделала вывод Катя и горько, безысходно заплакала.

Именно с того воскресенья, когда приезжала тетя Люба, Катя начала замечать, что соседки, бабушкины подруги, да и учителя в школе смотрят на нее с жалостью, тогда же стала слышать доносившийся вслед шепот: «Бедная девочка, круглой сиротой осталась».

Своего папу Катя видела только на фотографиях. Он умер за месяц до рождения дочки. Сергей Григорьевич Гаврилов был подполковником Советской армии, военным хирургом. Сразу после свадьбы его отправили в командировку в Африку. Молодая жена (Надя была младше мужа на двенадцать лет) поехала с супругом. Через полгода Надежда забеременела, и, когда подполковнику дали отпуск, в самолете, взявшем курс на Москву, будущей маме пришлось сесть на место стюардессы в первом за кабиной пилотов ряду. Разместиться в обычном пассажирском кресле мешал огромный живот. Других неудобств беременность Наде не доставляла: не было ни изнуряющей дурноты, ни отеков, ни острого, непреодолимого желания попробовать чего-то абсолютно несъедобного: ваксы, земли, известки… Сергей Григорьевич был специалистом в области военно-полевой хирургии, но жену в первые месяцы беременности наблюдал сам: среди командированных из Союза врачей акушера-гинеколога не было, а доверить жену фельдшеру из местных он не захотел. Отправляясь в Москву, Гавриловы уже знали, что Надя носит близнецов. Прикладывая фонендоскоп к растущему не по дням, а по часам животу супруги, подполковник ясно слышал два сердцебиения. Еще в Африке они решили, что Надя останется в Москве под присмотром свекрови – Натальи Сергеевны. А когда родятся малыши, подполковник Гаврилов постарается уговорить начальство отпустить его на неделю домой. Месяц отпуска пролетел быстро, и, провожая мужа к месту службы, Надя – ей от этого даже было немного совестно – не испытывала грусти расставания. Во-первых, через два месяца Сережа прилетит посмотреть на сыночков (подполковник Гаврилов почему-то был уверен, что родятся именно сыновья), во-вторых, за эти несколько недель они так сдружились, так славно поладили с Натальей Сергеевной, ну а в-третьих, во благо отчаянно молотивших ножками Сашеньки и Витеньки ей, конечно же, лучше рожать в Москве. А время до родов за хлопотами по добыванию красивой, в яркий цветочек байки, пошиву пеленок-распашонок, покупке одеял и кроваток пройдет быстро.

Сережа прилетел в Москву раньше, чем обещал. Через месяц. В цинковом запаянном гробу. Наталье Сергеевне и Наде сообщили, что подполковник Гаврилов скоропостижно скончался от какой-то не изученной еще современной медициной болезни. Сгорел за три дня. Надежда мужа не хоронила. У нее начались преждевременные роды. Мальчик появился на свет мертвым. Второй плод остался в матке и, к удивлению врачей, рождаться раньше срока не собирался. Лежавшая с Надей в одной палате тетка-акушерка объяснила соседке-первородке, что такое с разнояйцевыми близнецами случается. Очень редко, но бывает.

Катя появилась на свет ровно через месяц после братика. Здоровенькой, с хорошим, не свойственным близнецам весом – три килограмма сто пятьдесят граммов.

…Пятый класс девочка закончила с одними пятерками и получила две грамоты – за отличную учебу и за победу на районном конкурсе детского рисунка. Тогда же, в последних числах мая, Наталье Сергеевне разрешили оформить над внучкой опеку. Надежды на то, что продолжавшая формально числиться без вести пропавшей гражданка Гаврилова Н. П. жива, не осталось ни у кого: ни у чиновников, ни у родных. В то, что мама вернется, верила только Катя. И очень хотела, чтобы верили и остальные. Ей казалось, что если все будут ждать маму, как ждет ее она, та обязательно вернется. Откроет дверь своим ключом, сядет на банкетку в прихожей и, расшнуровывая ботинки, позовет: «Катена! Куда опять мои помпошки запропастились?» И Катена метнется к шкафу, куда спрятала (чтоб никто другой не обувал, не занашивал) мамины любимые мягкие тапочки с вязаными шариками на плетеных шнурках, помчится с ними в прихожую, сядет на корточки и уткнется головой в мамины колени.

Был конец августа, до начала занятий в школе оставалось меньше недели, когда Катя услышала, как бабушка говорит кому-то по телефону: «Да какая теперь надежда? Почти год прошел. Уже и косточки, наверное, истлели». Маленькое Катино сердце от этих слов зашлось криком, а потом разорвалось на тысячи кусочков, обдав острой болью щуплое тельце изнутри. Катя бросилась на бабушку и стала колотить ее по животу, груди, бокам острыми кулачками: «Не говори так! Мама живая! Она вернется! А ты… Ты скоро сама умрешь!» Бросив трубку на пол, бабушка пыталась поймать Катины кулаки, прижать ее к себе… Когда ей это наконец удалось, Наталья Сергеевна, обнимая сотрясающуюся в рыданиях внучку, прерывающимся голосом сказала: «Да с чего ты взяла, что это я о маме? Я о совсем другой… совсем другом человеке. Конечно, мама жива, и она вернется, обязательно вернется».

На сей раз бабушкина ложь не помогла – прочная стена надежды, за которой девочка жила последние месяцы, рухнула, осталась одна пыль. Следующим утром Катя извлекла из шкафа мамины «помпошки» и положила их в прихожей на полочку, где хранилась обувь для гостей. Потом вынула из-за стекла серванта большую мамину фотографию в рамочке и поставила на комодик в углу, рядом с папиной в темной рамке. У себя в комнате нашла в маленьком ящичке, среди аккуратных рулончиков лент для кос, черный атласный «рулетик», отрезала от него небольшой кусок для черной траурной полоски на маминой фотографии. Все это она проделала молча, сосредоточенно и четко, без единого лишнего движения…