Аля Аль-Асуани - Чикаго Страница 8

— Извини, Джефф. Мне нужно подняться в кабинет. У меня срочная работа. Чувствуй себя как дома. Увидимся в конце недели и закончим наш спор по поводу искусства.

Раафат помахал на прощание рукой и поднялся по деревянной лестнице на верхний этаж. Закрыв за собой дверь кабинета, он подошел к шкафу у окна, извлек из него непочатую бутылку виски, налил себе бокал с содовой и льдом, сел в кресло-качалку и стал медленно попивать. Почувствовав внутри жжение, а это ощущение он любил, Раафат сразу успокоился. У него не было работы. Он им солгал. Потому что не мог больше сидеть рядом с Джеффом. О Боже! Как только Сара, умная и талантливая девушка, могла связаться с таким никчемным парнем? Почему мистер Джефф чувствует себя так уверенно? Он обращается с людьми так, будто он сам Ван Гог или Пикассо. Откуда такая убежденность в собственной важности? Просто неудачник, не окончивший среднюю школу и сбежавший от родителей. Даже с бензоколонки, куда он устроился на работу, его выгнали. Теперь он живет в Оукланде среди хулиганов и бандитов. Безработный, неимоверно наглый, якобы художник. Хотел завести с ним разговор из вежливости и гостеприимства, но он посмеялся и зевнул в лицо. Вот нахал! И что Сара в нем нашла? Грязный, душ принимает по особым случаям. Как ей не противно его целовать-то? Размажет по полотну всякую чепуху, а эти две дуры находят его гениальным! И ему мало этого, он еще хочет преподать мне урок по искусству. Нахал! Так Раафат рассуждал сам с собой и горько улыбался, наливая себе второй бокал. Постепенно алкоголь снял волнение, и он расслабился. Раафат закрыл глаза, продолжая с наслаждением потягивать виски. Вдруг дверь с силой распахнулась, и вошли Сара с Митчелл. Они враждебно встали напротив.

— Где же твое неотложное дело? — спросила Митчелл.

— Я его закончил.

— Врешь!

Он молча посмотрел на жену и спросил с фальшивым беспокойством:

— А где Джефф?

— Ушел.

— Так скоро?

— Он вынужден был уйти после того, что ты устроил. У него, как и у всех, есть чувство собственного достоинства. Ты хоть знаешь, что он прождал целый час, чтобы поужинать с тобой?

Раафат опустил голову и стал вертеть в руке бокал, чтобы лед растаял. Он старался избежать ссоры насколько это было возможно. Однако его молчание еще больше вывело Сару из себя. Она подошла к нему вплотную, стукнула рукой по тумбочке так, что ваза с цветами задрожала, и истерично закричала не своим голосом:

— Ты не можешь так обращаться с моим другом!

— Я ничего не сделал. Это он свалился на нас без приглашения.

— Джефф — мой друг, и он может приходить ко мне, когда захочет.

— Хватит, Сара, пожалуйста. Я устал. Хочу спать. Спокойной ночи!

На этих словах Раафат встал и направился к двери, но Сара догнала его с криком:

— Тебе это так не пройдет! Я никогда не прощу тебе того, как ты обошелся с моим другом! Он пришел к нам с открытой душой, чтобы показать свою новую работу, а в результате ты его обидел. Больше ты так не сделаешь. У меня есть новость, которая тебя удивит. Хочешь знать, какая?..

«…Воин беспощаден к своим врагам, он жаждет их смерти. Но если судьба один лишь раз предоставит ему возможность пересечь линию фронта и пройтись вдоль их рядов, то он увидит, что они такие же люди, как и он сам. Вот кто-то пишет письмо жене, кто-то любуется фотографиями детей, кто-то бреет подбородок, мурлыча под нос песенку. Что тогда скажет солдат? Может, подумает, что его заставили воевать против этих ни в чем неповинных людей и ему необходимо изменить свое к ним отношение. А может, он решит, что увиденное обманчиво и эти тихие люди, как только займут боевые позиции и поднимут ружья, станут преступниками, будут убивать его близких и посягать на его Родину…

Я как тот солдат. Сейчас я в Америке, которую всегда ругал, закат которой предрекал и чей флаг сжигал на демонстрациях. Соединенные Штаты несут ответственность за горе и нищету миллионов людей по всему миру. Америка, которая вооружила Израиль, с согласия которой убивают палестинцев, отнимая у них землю. Америка, действуя в собственных интересах, поддерживала коррумпированных деспотичных арабских правителей. Эта плохая Америка… Но сейчас я смотрю на нее изнутри, и меня одолевают такие же сомнения, что и того солдата. Меня мучает один вопрос: эти добрые американцы, которые милы с иностранцами, которые открыто улыбаются тебе и восторженно приветствуют при первой же встрече, которые помогают и уступают дорогу, горячо благодарят за каждую мелочь, понимают ли они весь ужас преступлений, совершенных их правительством против человечности?»

С этого абзаца я начал свои заметки, но затем перечеркнул его, поскольку он мне не понравился. Я решил записывать просто то, что чувствую. Эти записи никогда не будут опубликованы, и никто, кроме меня, их не прочитает. Я пишу для себя. Пишу, чтобы запечатлеть поворотный момент своей жизни. Сейчас я переношусь из своего старого мира, кроме которого ничего не знал, в мир новый, волнующий, полный возможностей. Этим утром я прибыл в Чикаго, спустился с трапа самолета и встал в длинную очередь к офицеру паспортного контроля, который дважды просмотрел мои документы, задал несколько вопросов (лицо его при этом выражало неприязнь и подозрительность) и наконец поставил штамп в мой паспорт и разрешил пройти. Сделав несколько шагов по залу аэропорта, я увидел табличку со своим именем, написанным по-английски. Ее держал мужчина лет шестидесяти, с египетскими чертами лица, чуть смуглый и совершенно лысый. На нем были очки в серебряной оправе, придающие серьезный вид, аккуратная, со вкусом подобранная одежда — темные вельветовые брюки, свинцового оттенка летний пиджак, белая рубашка с расстегнутым воротничком и черная спортивная обувь. Я подошел к нему, волоча за собой чемодан. Его лицо просияло:

— Вы Наги Абдалла Самад?

Я кивнул, он схватил мою руку и сердечно приветствовал:

— Добро пожаловать в Чикаго! Я Мухаммед Салах. Профессор кафедры гистологии, где вы будете учиться.

В последних словах я уловил в его арабском легкий акцент. Я искренне поблагодарил профессора, заметив, что ценю его великодушие, ведь в выходной день он оставил свою семью, чтобы встретить меня. Он отмахнулся по-американски, как будто отгоняя муху, в том смысле, что дело не стоит благодарности. Профессор пытался помочь мне донести чемодан до машины, но я, поблагодарив, отказался. Заводя машину, он сказал:

— Мы, египтяне, любим радушие и теплый прием. Когда уезжаем даже недалеко от дома, нам приятно, когда кто-то нас встречает. Верно?

— Большое спасибо, доктор.

— Это долг старейшины.

Я посмотрел на него с недоумением. Он громко засмеялся и сказал, поворачивая руль:

— Местные египтяне зовут меня старейшиной Чикаго. И я делаю все, чтобы оправдать это звание.

— Вы давно в Чикаго?

— Тридцать лет.

— Тридцать лет? — повторил я за ним удивленно.

Мы ненадолго замолчали, потом изменившимся тоном он сказал:

— Тебя должен был встретить президент Союза египетских студентов Америки. Он извиняется, что не смог из-за сложившихся обстоятельств. Кстати, ты должен знать его по Каирскому университету.

— Как его зовут?

— Ахмед Данана.

— Ахмед Абдалла Хафиз Данана?

— Да, думаю, это его полное имя. Ты его знаешь?

— Все выпускники Каср аль-Айни знают его, он работает на спецслужбы.

Доктор Салах предпочел промолчать, но по его лицу было видно, что он в замешательстве. Я пожалел о том, что вырвалось, и сказал:

— Извините, доктор, но этот Данана… Во время второй войны в Заливе из-за него арестовали меня и многих моих коллег.

Он продолжал молча следить глазами за дорогой, потом сказал:

— Даже если это так, советую тебе забыть об этом. Ты будешь заниматься наукой, так что выброси из головы старые обиды.

Я собрался ему возразить, но он опередил меня, сменив тему:

— Как тебе Чикаго?

— Большой, красивый.

— Чикаго — великолепный город! В мире у него дурная слава, но его несправедливо называют бандитским городом. На самом деле это важнейший центр американской культуры.

— И здесь нет гангстеров?!

— В двадцатых — тридцатых годах здесь орудовала мафия, во времена Аль Капоне. А сейчас здесь как и в любом другом американском городе. В Чикаго даже безопаснее, чем в Нью-Йорке. По крайней мере, неблагополучные районы всем хорошо известны. В Нью-Йорке же опасность повсюду. Где угодно могут напасть люди с оружием. Хочешь, немного прокачу тебя?

Не дожидаясь ответа, он съехал со скоростной трассы и полчаса возил меня вокруг Сирс-тауэр и Уотер-тауэр. Когда мы проезжали Музей современного искусства, он притормозил, чтобы я смог рассмотреть скульптуру, подаренную городу Пабло Пикассо. А когда проезжали по набережной, он указал рукой: