Морли Каллаган - Любимая и потерянная Страница 8

Мистеру Карверу захотелось показать Макэлпину новые печатные машины, и они полчаса ходили по типографии, разговаривая с техниками и наборщиками. Макэлпин вдруг почувствовал, что ему нравится этот человек, чьи глаза сейчас так и светились восторгом и гордостью. И мистер Карвер, уловив это на лету, принялся уверять Макэлпина, что мог бы сам работать на печатных станках и даже на линотипах.

— И продавать на улицах газеты? — сказал Макэлпин.

— Вот именно, вот именно! — ликовал мистер Карвер.

Газета была его жизнью. Он стремился привить ей независимые традиции «Манчестер гардиан» или «Нью-Йорк тайме». Считая, что мир переживает кризис философской мысли, он видел единственный выход в том, чтобы разъяснить человечеству, погрязшему в трясине стандартизованных идей, как необходима ему независимость суждений. Любопытно, говорил он, что не кто иной, как Макэлпин, пробудил в нем издавна назревавшее желание поделиться с кем-нибудь этими сокровенными мыслями. При этом он не забывал улыбаться каждому проходившему мимо рабочему и каждого называл по имени.

Когда же они вошли в редакцию и двинулись вдоль длинного ряда столов, за которыми сидели репортеры, и вокруг большого круглого стола заведующего репортажем, и мистер Карвер, улыбаясь, здоровался с каждым сотрудником и репортером, и каждый из них говорил: «Здравствуйте, сэр. А снег-то все еще идет, сэр?», — их шествие стало похоже на инспекторский обход.

Только один репортер, сидевший за столом возле окна, толстый молодой человек с курчавыми каштановыми волосами, не сказал ни слова и сердито насупился, встретив приветливый взгляд мистера Карвера. Макэлпин отнес это на свой счет, решив, что уже встречался где-то с этим репортером и не понравился ему.

— Я должен перед вами извиниться, Джим, — сказал мистер Карвер, когда они с Макэлпином снимали в его кабинете пальто.

— Извиниться? За что же?

— За поведение этого толстяка, Уолтерса. Я представляю себе, что не очень-то приятно смотреть, как мой служащий строит такие мины, но, видите ли, Джим, это относилось ко мне. — Мистер Карвер улыбался, но шея у него покраснела. У него всегда краснело не лицо, а шея. — Дурацкое положение, — заметил он, садясь и закидывая за голову руки. — Наверное, придется что-то предпринять. Вы знаете, что я соблюдал овощную диету?

— Нет, я об этом не слышал.

— Чертовски хорошая штука. Я похудел на двадцать пять фунтов. Так вот, — продолжал он со смущенным видом, что, впрочем, даже шло ему, — вы, очевидно, заметили, что наш молодой Уолтерс неповоротлив и толстоват. Я ему как-то порекомендовал свою диету. Он сбросил два фунта, а потом принялся меня дурачить. Приходя в редакцию, я каждый раз у него спрашивал, сколько он весит, а он называл вымышленные цифры. Однажды бес меня попутал рассказать об этом Хортону, и тот не придумал ничего умнее, как ежедневно взвешивать Уолтерса у нас в экспедиторской. Наверное, бедняга стал всеобщим посмешищем, и его жена в конце концов позвонила мне, и я распорядился, чтобы Хортон прекратил эту комедию. Так что вас пусть это не тревожит. — Он помолчал. — Знаете, Джим, я чувствую себя ответственным за то, что заманил вас в Монреаль.

— Я сам решил приехать.

— Но пока суд да дело, вы терпите ущерб. Что, если мы его возместим? Скажем, выплатим вам полтораста долларов авансом. Я выпишу их лично.

— В этом нет необходимости.

— Чудак вы, право. Ведь может выйти так, что вы еще полмесяца пробудете здесь без работы.

— Я могу подождать полмесяца.

— Но если вам понадобятся деньги, вы не постесняетесь взять у меня взаймы?

— Это я вам обещаю.

Макэлпину вдруг пришло в голову, что он так упорно отстаивает свою независимость, будто любой ценой решился доказать, что он совсем не то, что молодой Уолтерс.

— Прекрасно, — сказал мистер Карвер. — А относительно Хортона, пожалуйста, не думайте, что он отвергает все ваши идеи целиком. Хортон признает, что существует философия, пагубная для любого проявления личной инициативы. Возьмем кризис. Там, где человеку действительно предстоят серьезные испытания, Хортон…

— Тема моей статьи — не только человек и служба, — перебил Макэлпин.

— Конечно, нет. Но вы поняли, что Хортон не так уж прост? Его следует остерегаться.

— Служба — это всего лишь один аспект, — продолжал Макэлпин. — Мистер Хортон, очевидно, не уловил основного. Я пытаюсь доказать в своей статье, что в личной жизни человек имеет право на любой, пусть даже самый авантюрный, выбор, особенно в критических обстоятельствах. Вплоть до того, чтобы и на службу наплевать.

— Вот как… стало быть, полная независимость?

— Самое важное — не покориться обстоятельствам. Вы понимаете меня?

— Кажется, да.

Мистер Карвер задумался. Встретившись глазами, собеседники испытующе смотрели друг на друга. Улыбаясь так же загадочно, как мистер Карвер, Макэлпин спрашивал себя, кого же следует остерегаться: Хортона или этого столь дружелюбного на вид, умного и проницательного человека? Спору нет, Хортон — главный редактор, и очень важно расположить его к себе, развеять его сомнения. Но не служит ли он ширмой, за которой кроются сомнения самого мистера Карвера? Очень удобная ширма, она всегда под рукой. «Сейчас я поставлен на весы, — подумал Макэлпин, — совсем как молодой Уолтерс, которого Хортон взвешивал в угоду шефу». Его задумчивая улыбка встревожила мистера Карвера, тот смущенно кашлянул.

— Испытание критическими обстоятельствами, — проговорил он, и улыбка слегка покривила его губы. — Что ж, пожалуй, вы правы, Джим. Взять хоть Уолтерса. Своей угрюмой рожей он каждодневно испытывает мое терпение, а я не решаюсь что-либо предпринять. Ведь это слабость, верно? — он потер щеку, потом вдруг вынул карандаш и что-то записал в блокнот.

«Вот он сам же подтверждает, что я не ошибся, — подумал Джим, — скажет два слова Хортону, и уже к концу дня толстячка могут выставить. Он выйдет из редакции с уведомлением об увольнении в кармане, и, если снегопад не прекратится к тому времени, его следы исчезнут так же быстро, как исчезли вчера вечером на мостовой следы Пегги Сандерсон. Интересно, почему он вспомнил Пегги сейчас, впервые столкнувшись с этим новым для него миром унизительной зависимости? И отчего у него так скверно на сердце?»

— М-м-да, — мистер Карвер откашлялся и хмыкнул. — Если снег не утихнет, то и нашим новым снегоочистительным машинам предстоит небезынтересное испытание.

— Я думаю, к ночи утихнет, — рассеянно сказал Макэлпин.

— Первый сильный снегопад, — произнес мистер Карвер. — Все насквозь промерзло. — Он оживленно повернулся к Макэлпину. — Джим, вы занимались когда-нибудь подледным ловом?

— Только в детстве.

— Приятное занятие. Прямо на льду — хижинка. В печке трещит огонь. Можно пропустить стаканчик чего-нибудь покрепче… Хотите как-нибудь составить мне компанию?

— Как вам будет угодно.

— Поедем вдвоем. Наговоримся на покое, отдохнем как следует. — Его голос звучал просительно. — Так я ловлю вас на слове. — Немного помолчав, он добавил: — Теперь вы знаете, как обстоят дела у нас в редакции. Недельку можете передохнуть и ни о чем не беспокоиться. Вы встретитесь вечером с Кэтрин?

— Надеюсь.

— Я рад, что вы с ней подружились, Джим.

Мистер Карвер протянул ему руку.

Макэлпин вышел из кабинета и снова зашагал мимо столиков, возле которых сидели за пишущими машинками репортеры. Когда он проходил мимо Уолтерса, толстяк поднял глаза и, встретившись с ним взглядом, приветливо улыбнулся. Улыбка была дружеская, открытая, но Макэлпин отвел глаза. Ему было стыдно. Быстрыми сердитыми шагами он заторопился к двери.

Сперва он думал вернуться в гостиницу и написать несколько писем. Но когда такси приблизилось к углу Сент-Катрин и Друммонд, он с тоскливым ужасом представил себе, как будет томиться в своей комнате один-одинешенек, мучительно пытаясь уловить связь между мистером Карвером и человеком по имени Дж. К. Хортон, и решил выйти.

— Остановитесь здесь на углу, — сказал он шоферу.

И вот он стоит на перекрестке и сквозь падающие снежинки вглядывается в дверь ресторана, в котором, по словам Пегги Сандерсон, ее можно застать в этот час.

Глава пятая

Он не стоял бы здесь, если бы его так не расстроил тот злосчастный толстяк и возникшее после встречи с ним подозрение, что, ссылаясь на Хортона, мистер Карвер скрывает свои собственные колебания. Как бы там ни было, он очутился тут, и снег запорошил его плечи и белым нимбом лег на шляпу. Нежданно-негаданно в памяти всплыло воспоминание о том, как после получасового разговора с Пегги он и Фоли стояли на этом углу, переполненные тихим ощущением покоя. Он подумал, что именно так следовало бы ему чувствовать себя сейчас, после ленча с мистером Карвером. Потом ему вдруг стало ясно, почему он не рассказал Кэтрин о новом знакомстве. Тогда он еще не разобрался, какое чувство пробуждала в нем и в Фоли эта девушка, и не смог бы его описать. И все же интересно, откуда в ней это спокойствие и как ей удается передать его другим? Если просто от ребяческой неискушенности, это скоро пройдет, если же эта черта — свойство ее натуры, то Пегги всегда будет пробуждать в людях живое любопытство, желание побольше узнать о ней.