Андрей Брыжинский - У любви краски свои Страница 9

И еще большая уверенность приходила в том, что правильно проявил твердость характера: не только сохранил общее хозяйство, помог понять и односельчанам, что только чувствуя себя подлинными хозяевами и работая совместно, можно быть по-настоящему сильными.

Кредиты, взятые «Сятко» пять лет тому назад, возвращены полностью. Прибыли хозяйство получает и от зерновых, и от животноводства. Казну помогают пополнять и вальцовая мельница, и колбасный мини-заводик, и цеха по производству сгущенки, зеленого горошка. О кооперативе добрая слава идет далеко за пределами района. Иногда за опытом даже делегации приезжают сюда, расспрашивают-смотрят, как все это налаживалось-устанавливалось…

Внезапно, неподалеку от развилки, идущая впереди легковая автомашина неожиданно развернулась поперек дороги. Петр Иванович еле-еле успел нажать на педаль тормоза и остановить «уазик». Еще немного, и машины «поцеловали» бы друг друга.

Из серебристой «девятки» резво выскочили два парня: один повыше, худощавый, другой — коренастый, широкоплечий. Оба в темных очках. Паксяськин сразу узнал обоих: это те самые, «крышующие» молодчики, которые в прошлый приезд в Лашмино обещали охранять от любых «обидчиков». Тогда Петр Иванович не дрогнул, не уступил, думал, что сумел выпроводить незваных гостей ни с чем. Значит, не вышло…

Незнакомцы подошли к нему, как бы заранее пытаясь предугадать, что же он скажет им.

— Ты, глядим, не понял нас в прошлый раз, — зло процедив сквозь зубы, начал худощавый. — Знаем, за охрану деньгами платить нелегко, теперь все хозяйства такие трудности испытывают. Да ведь и о том не надо забывать: в районе вы самые богатые. Колбасой, сгущенкой платите. Не откажемся и от живых бычков.

Буря гнева поднялась внутри Паксяськина против рэкетиров, он тяжело задышал.

— Не кипятись зря. Говорить надо спокойным тоном, не повышая голоса, обдумывая вначале все про себя, — все равно что успокаивает его худощавый. — Кем ты нас назовешь — дело хозяйское. За последнее время у нас в стране много новых профессий появилось. — И, угрожая, продолжил: — Киллеры, например. Одно только знай: есть у тебя «крыша», под которой можно укрыться и с которой очень даже комфортно чувствовать себя в наше сумбурное время, считай, счастливый ты человек. Нет таких охранников, дела как сажа бела у тебя будут, это я тебе точно говорю.

— Никаких оплат, предоплат! Я уже говорил вам об этом. Забыли?

— Мы никогда ничего не забываем. Только и ты не забывай: есть у тебя жена, на сносях к тому же. Если с ней, скажем, невзначай случится что, тогда как? По-хорошему советуем, потом на себя пеняй. Что тебе, плохо, если все по-хорошему, тогда…

Не выдержал дальше Паксяськин, что есть мочи двинул в подбородок худому. Тот свалился на землю. Хотел было уже врезать как следует и второму, только тот неожиданно вытащил из-за брючного ремня пистолет.

Словно ушатом ледяной воды окатили вдруг Паксяськина. Успел только взглянуть на небо и заметить, как солнце спряталось за облако, похожее на мохнатого медведя.

Раздался выстрел… Боли Петр Иванович не почувствовал, только поплыло все перед глазами. Силы покидали его, не слушались ноги. Он опустился на корточки, потом свалился на правый бок, все равно что приготовился спать…

Широкоплечий здоровяк засунул пистолет под ремень, поднял растянувшегося на земле своего товарища.

— Отдохнет немного — придет в себя и одумается. Укротим, не с такими ретивыми справлялись. Не придут хорошие мысли, не только вкус газовой игрушки почувствует.

Уселись в машину, и за ними дорога пыльным дымком затянулась.

Третий день Фаина Викторовна живет в каком-то укрывище. Где она, сколько времени ее везли, не знает. Сначала сознания лишилась, потом глаза ей завязали платком. Когда сняли повязку, только и углядела: в лесу они, в каком-то домике-развалюхе.

Кроме тех двоих, что везли ее, были еще двое: один — длинноволосый, с носом приплюснутым, на щеке — пятно родимое. Он больше прочих не понравился ей. И особенно непривлекательным делали его лицо налезающие друг на друга желтоватые передние зубы. Все товарищи слушались его беспрекословно, что бы он ни говорил им. Этого «старшого» называли Зевсом.

Совершенной противоположностью Зевсу был другой, которого звали Аполлон. Этот по своей красоте поистине походил на Бога красоты: среднего роста, достаточно плотного телосложения, мускулы на руках словно играют.

— Да-а, Фея, — имя Фаина Зевс почему-то обратил в Фею, хотя прекрасно знал ее подлинное имя. — Все заранее обговоренные сроки прошли. А ведь мы мужу четко объяснили, что и как. Видать, не очень-то любит он тебя. Да ведь, по внешнему виду, как видим, неплохая ты, привлекательная… Что уж он с таким безразличием относится к тебе?

Фаина Викторовна молча слушает «главу» рэкетиров. Лицо женщины осунулось, побледнело, губы потрескались, во рту все пересохло. Не дает спокойной быть и дитя: ворочается в животе, толкается ножками.

Сколько времени она лечилась! И не верилось ей, что когда-то станет матерью. И вот тебе на, что вышло вдруг…

— Хватит, ожидалки-выжидалки кончились! — Зевс все равно что молотком по наковальне стучит. — Придется бумажку-писульку ему послать. Только знай, Фея: в последний раз это. Притом записку ты своей рукой напишешь. — Взял лист бумаги, протянул его женщине. — Садись за стол и пиши. Что тебе надо написать в послании к мужу — скажем.

Какая-то смелость откуда-то вдруг взялась у женщины, разом пропало трепетание-боязнь перед ними.

— Отвезите меня домой, сейчас же, иначе плохо будет вам. Бог накажет вас за издевательство над беременной женщиной. Ни строчки не напишу, зарубите себе на носу.

Зевс тяжело захрипел, дернул за кофточку, порвал.

— Дрянь! — заорал на женщину. — Думаешь, мы в игры играем с тобой? Никак не-ет, — и повернулся в сторону одного из парней. — Начни, Аполлон, ты мастак в этом деле… Потом…

Пока Аполлон на кровати «возился» с женщиной, все остальные подельники курили на улице.

Фаина Викторовна и сама не знает, откуда у нее столько сил взялось. Она столкнула с себя Аполлона, наощупь начала искать какой-нибудь тяжелый предмет, чем можно было бы ударить обидчика. Неожиданно рука наткнулась на сломанный подсвечник. Схватила его и что есть мочи ударила насильника по голове.

— О-ой, — только и успел промычать Аполлон. Тело разом обмякло, словно тряпичное, и распласталось по кровати.

Фаина Викторовна еле-еле встала. В прострации выскочила из дома и пустилась наутек от этого страшного места. Куда бежала, и сама не знала… Увидели рэкетиры беглянку, бросились догонять. Вдруг Фаина споткнулась о корягу, плашмя упала наземь.

Боль пронзила все нутро… Фаина Викторовна потеряла сознание.

Она уже не видела, как Зевс с друзьями подбежали к ней, как испуганно вглядывались они друг в друга. Потом возвратились в дом, где от боли стонал Аполлон. Подхватили своего приятеля под мышки и волоком затащили его в машину.

Ехали молча до самого Сурска, словно онемели все. Около здания столовой заметили телефон-автомат. Зевса как будто кто ущипнул. Он остановил машину, из правого кармана брюк извлек бумажки, на одной из которых был записан номер правления колхоза «Сятко».

— У председателя Паксяськина жена — под Сурском, в домике лесника.

Как ни пытались врачи спасти жизнь Фаины Викторовны, ничего не вышло. Она умерла, не приходя в сознание. А вот мальчик остался жив.

У Паксяськина все надежды рухнули. Немного успокаивал ребенок. И вместе с тем сынишка тоже будоражил душу: как быть ему без матери, ведь его материнским молоком надо кормить. Не до конца верил он, выдержит ли мальчуган.

Корил, конечно, и самого себя, почему сразу не сделал так, как требовали рэкетиры. Все думал: пугают его только…

— Что поделаешь, сынок, — слова успокоения высказывала ему мать. — Судьба, видать, у тебя такая… Внучонок наш, будем надеяться, выдюжит, врачи выходят, — мать не только сына, и себя успокаивает. — Врачи верят в это. Возьмем из больницы — сама ему стану мамой. Силы пока еще у меня есть. А там житье само покажет, что и как. У жизни свои законы, жизнь не остановишь.

Ночь Петр Иванович провел тяжело. Перед глазами стояла как живая Фаина, слышался даже ее голос.

Петр Иванович с нетерпением дожидается возвращения домой. Как только переступает порог, сразу же бросается к сыну, берет его на руки, прижимает к груди, невыразимая нежность затапливает душу. Иногда кажется, что и Фаина живет в сынишке, поэтому двойная любовь заполняет сердце. Ванюшкой назвали мальчика, в честь дедушки.

Месяц уже исполнился младенцу, в доме же Паксяськиных он всего лишь пятый день. До этого все находился в роддоме. Вместе со своими детьми роженицы кормили там своим материнским молоком и Ванюшку. И только когда врачи убедились, что мальчик набрался достаточно сил, что ребенок здоров, согласились отдать его домой.