Сергей Саканский - Человек-тело Страница 9

Помню тогда, очнувшись на полу, вся разодранная моими звериными ласками, расцарапанная и искусанная, она заявила, усевшись в позе лотоса на ковре, уже по-хозяйски, с сигаретой в высоко поднятой руке:

— Я давно о тебе мечтала. Аннушка рассказывала, что как любовник ты…

— Молчи, — тихо сказал я. — Отныне любые разговоры об этой женщине — табу.

Именно так, отныне. В тот недолгий период, когда она была просто домработницей, мне приходилось выслушивать всяческие ее воспоминания о незабвенных годах, когда мы ходили друг к другу в гости с курями.

Ну, кончен отход. Я хотел рассказать о главном. Что меня дернуло открыть дверь? Кажется, я подумал, что это Ленка забыла ключи: в тот вечер она как раз должна была придти. Я распахнул дверь, другой рукой подавляя зевок. На моем пороге стояла она, Вика.

2

И все-таки, трудно приступить к рассказу о вчерашнем дне… Как я провел эти полгода? Думал ли я о ней, вспоминал ли? Но вспоминал — кого? Тот нелепый образ, который сфантазировал, или тупую безжалостную воровку с грязным языком?

Да, думал, да, вспоминал иногда. Честно говоря, фразы из рассказа и реальные события уже перемешались. Засыпая в одинокой постели, обнимая большого плюшевого медведя, с которым я спал с детства до старости, с которым, вероятно, меня и найдут мертвым, я гаснущим своим сознанием мечтал именно об этом: вот, распахнется когда-нибудь дверь и на пороге возникнет она.

— Прошу вас! — это было первое, что она сказала.

Я отступил вглубь коридора, суетливо запахивая халат и все еще держа дверь за ручку. Она медленно прошла мимо, двигаясь вместе с запахом каких-то незнакомых духов. Я прикрыл дверь.

— Вы ведь меня узнаете, да? — спросила она.

— Разумеется, — ответил я с напускной холодностью, в то же время лихорадочно соображая: что ей от меня надо, во что она собралась здесь играть на сей раз?

На плече у девушки была сумка, там пряталось что-то продолговатое. Неужели?

Да, она и в самом деле осторожно извлекла на свет компьютер, украденный у меня, и протянула на ладони, словно блюдо кельнерша. Сверху положила зажигалку — золото на серебро. Я усмехнулся:

— Совесть, что ли, к тебе вернулась? И где ж вы с нею обе были столь долго?

— Выслушайте меня! — был ответ.

Я все же принял из ее рук компьютер, теперь уже совсем мне не нужный. Золотую зажигалку небрежно опустил в карман.

— Бес какой-то меня попутал, — сказала девушка.

— Никаких бесов нет, — заметил я.

— Есть! — воскликнула она. — И именно он попутал меня.

С инструментом под мышкой я широким жестом и даже с поклоном показал ей на дверь кабинета. Лицо Вики осветилось радостью: она решила, что прощена, и бодро прошла по указателю. Я двинулся за нею, небрежно поставил ноутбук на пол.

— Ах, у вас уже новый! — воскликнула она, увидев стационарный агрегат на столе.

— Да уж… — пробормотал я, напоминая сам себе Кису Воробьянинова.

— Видите ли… Я хочу попросить прощения…

— Что естественно.

— Да вовсе не за то… Это само собой. Дело в том, что мои друзья… Бывшие друзья. Словом, они стерли все ваши программы. Ваши тексты. Записали игры. Вы не сердитесь?

Я не сердился. Интересно, какие чувства должен был испытывать писатель, у которого отобрали его творения, месяцы и годы труда? К счастью, меня не так просто изничтожить. Я усмехнулся ее простодушию. Сказал:

— Да если бы какая-нибудь тварь стала причиной гибели моих текстов, хоть одной страницы, я бы ее, эту тварь, из-под земли достал, я бы не просто ее убил. А убил бы с пытками, я бы взял ее за волосы и тёр, тёр, тёр мордой об асфальт, пока не превратилась бы она в плоскомордую азиатку.

Впрочем, я этого не сказал — опять фантазия. Сказал:

— Я не могу сердиться, хотя бы потому, что у меня на все произведения есть копии. Не пропало ни строчки, девушка.

— Да? — казалось, что она обрадовалась.

По-хорошему, я должен был просто выгнать ее. Но так уж мы устроены: всё готовы простить желанному телу. Вот в чем корень наших страданий.

— Деньги я вернуть пока не в состоянии, — простодушно призналась Вика.

— Да я и не спрашиваю, — сказал я. — Ты садись (я терпеть не могу уголовный оборот «присаживайся»). Кофием тебя угостить?

— Да, пожалуй…

Тут только я заметил, что говорит эта Вика совершенно не так, как должна. В моей голове мгновенно выстроилась целая паутина всяческих связей, формул и решений, и меня буквально бросило в дрожь. Речь Вики была не из реальности, а из моего венерического рассказа. Компьютер и зажигалку принесла не та девушка, что их украла. Та говорила: швыдло вонючее, пушиська, постюби и так далее. Эта употребляла правильный русский язык, тот самый, что я вложил в уста своей фантазийной героини.

Возясь на кухне, я пытался расставить все по местам, но не мог. Двойничка, близняшка… Сестра, как в одном из моих романов. Кофемолка гнусно жужжала у меня в руках. Обычно во время помола я читаю какое-нибудь стихотворение. Терпеть не могу малейшую несвободу, даже эту минутную привязанность к кнопке и хлупу аппарата. Сейчас все вокруг было переполнено настоящим ужасом. Кто там сидит, в моем кабинете? И сидит ли еще? Не сошел ли я с ума от одиночества? Сейчас войду с дымящимся подносом, а там — никого.

Она была на месте и немедленно, словно какой-то режиссер дал отмашку, развеяла мои идиотские сомнения.

— Вам, наверное, кажется, что это не я, да? На самом деле — это тогда была не я. Трудно рассказать… Это называется: связалась с дурной компанией. Я была постоянно отравлена наркотиками, я жила, как они. Говорила, как они… Это ужасно, правда? Я просто какое-то время была другой.

Я поставил поднос на столик и двинул в его сторону ладонью: угощайся. Вика взяла чашку и ломтик сыра. Я молчал.

— Три месяца меня лечили, — продолжала она уже с сыром во рту. — Теперь я абсолютно свободна.

— А что твой коммерческий техникум — пришлось его бросить? — спросил я.

— Какой техникум? — Вика с тревогой глянула на меня.

Ну, да, разумеется. Впредь надо быть осторожнее, чтобы не сочла меня за старого склеротика. В техникуме училась та, из маразматического рассказа.

— Я обитаю в училище, в медицинском. Вернее, обитала, пока… Впрочем, возможно, меня еще восстановят, ведь я ушла по-английски. Родителям ничего не сказала, они думают, что дочка успешно перешла на второй курс.

— А где твои родители?

— В Обояни. Я там родилась, выросла… Но хочется все-таки жить в столице своего государства. Вы подумаете, что я из тех, кто понаехали.

— Нет, не подумаю, — сказал я. — В моей среде — писателей, поэтов, художников с большой буквы — практически нет москвичей. Москва не родит таланты. Я и еще несколько человек — исключения…

— Вы что же — хвастаетесь?

— Это просто факт.

Я ощутил внезапный прилив боли и тоски. Помню, в юности я просто дрожал, когда слышал что-то о своем таланте. Талант нереализованный — все равно что бездарность. Что проку от романов, которых никто не читал? Да и на словах «в моей среде» я даже запнулся: нет у меня уже давно никакой среды. Сам я себе и среда и Пятница — в лесистом городе-острове влачащий свое существование Робинзон.

— А на что же ты живешь, девушка? — решил я сменить тему.

Она заморгала глазами.

— Как на что? Родители переводят каждый месяц. На еду, на квартиру. Мой отец — один из уважаемых людей в городе, у него свой бизнес.

— Какой, если не секрет? — я представил себе бритоголового бандюгана, который годится мне в сыновья, он толкает перед собой модную дорогую коляску, в коляске лежит годовалая Вика (внучка, значит), процессию замыкает пес-убийца…

— Он продает медицинское оборудование.

— В Обояни?

— По всей стране. Поэтому я и поступила в медулище. Это будет кошмар, если все раскроется!

— Ладно, — сказал я. — Будем считать, что ты теперь хорошая.

— Я правда хорошая.

— Да неужели?

— Если человек считает себя хорошим, то так оно и есть. По крайней мере, пока рядом не появится какой-нибудь другой человек.

Я вздрогнул: эти слова показались мне как-то странно знакомыми…

— Интересно, — заметил я. — Продолжай.

— Тогда все сразу меняется, — сказала она, — и ты становишься плохим, очень плохим человеком.

Тут я, конечно же, вспомнил. Я почувствовал, как морщится мое лицо. Рано я успокоился, расслабился. Реальность продолжает играть со мной во что-то очень скверное. Последние слова Вики были точной цитатой из одной моей повести, написанной пять лет назад. Интересно… Я уже не чувствовал никаких эмоций — просто наблюдал за нами обоими как будто со стороны. Что еще я сегодня услышу?

До сих пор алкогольные психозы происходили в гораздо более мягкой форме: я мог слышать голоса, но не видеть людей. Я мог видеть какое-то смутное колебание пространства, даже больших тонконогих пауков в полированном бортике кровати… Но такое происходило впервые. Если еще и учесть, что я месяца два не напивался, не входил в запой…