Дорис Лессинг - Лето перед закатом Страница 9

От таких раздумий никому никакой пользы; но если ей платят за то, чтобы она сидела в кафе и думала, она будет сидеть в кафе и думать. Работа, которая происходила в ее голове, была поистине титанической – это она запомнила: сомнению подвергалось все подряд, ею владел дух бунтарства, скрываемый за мягкой ласковой улыбкой, которая и раньше и теперь вызывала немало комплиментов.

Со стороны Чарли Купера, в частности. Она принесла с собой в Организацию атмосферу добросердечности, которая всегда служила как бы смазкой для семейного механизма Кейт. Но почему? Потому ли, что она почувствовала, как подуло холодом? Или побоялась застрять на должности переводчика, пусть даже квалифицированного, исправно выполняющего свою работу за положенное жалованье с девяти тридцати утра до пяти вечера? Почувствовала, что ей этого в жизни мало? Но ведь другие переводчики, четверо мужчин и одна женщина, вполне довольствовались этим. Разница в том, что они так и остались на своих старых местах, работая по специальности, а ее, Кейт, судьба забросила выше – и все благодаря тому, что она своим присутствием создала дружескую, теплую атмосферу. «Она такой отзывчивый, сердечный человек», – так объяснили они ее назначение. «Душа человек», «simpatica».

Это просторное, общедоступное кафе, уставленное столами, но не настолько, чтобы создавать тесноту, было самым подходящим убежищем, где хотелось спокойно, отключившись от всякой суеты, посидеть и отдохнуть; не парадоксально ли, что в таком многолюдном, оживленном месте можно чувствовать себя так, будто ты одна, и оставаться наедине со своими мыслями? Здесь намного уединеннее, чем в комнатке, которую она снимает на Берк-стрит, где ее сослуживица считает долгом гостеприимства болтать с ней перед сном и каждое утро навязчиво угощает Кейт чаем и тостами. Эта женщина была, в сущности, очень одинока. И она, как и все, находила Кейт Браун отзывчивой. Правда, кафе, где сейчас сидела Кейт, мало-помалу становилось для нее все менее уединенным местом; оно начало терять свой отвлеченный характер, появились стереотипы, и чем дальше, тем больше. На первых порах, когда она второпях заскакивала сюда в перерывах схватить на ходу сандвич, выпить кофе или перекусить, ей казалось, что здесь царит сплошной хаос. Теперь же, присмотревшись и немного привыкнув, она не могла оставаться безучастной и не восхищаться этой толпой представителей нового класса – международных чиновников: они все были как на подбор молодые или моложавые, а если и попадались люди пожилые, то выглядели они весьма и весьма современно, считая старость своим врагом и искусно скрывая ее малейшие проявления. Какая уж тут безучастность, когда просто невозможно не восхищаться их одеждой, косметикой и бросающимся в глаза разнообразием оттенков кожи: коричневой, розовой, желтой. Какая гармония! И сколько надежд вселяет такое зрелище: так и видится будущее, когда на международные форумы будут съезжаться высокоцивилизованные люди, настроенные не воинственно, а миролюбиво, даже если в ходе дебатов в конференц-залах им и придется схватиться друг с другом в интересах своих стран.

Девушки, которые работали здесь, были из буржуазных и обедневших аристократических семей – «дебби», как их называют или, вернее, называли раньше.

«У нас здесь много дебютанточек, – говорил Чарли Купер. – Они просто прелесть до чего хороши, эти девочки, что бы мы делали без них, не представляю».

Это не были охотницы за мужьями, упаси бог, придет время, и, как положено, они выйдут замуж за молодых людей своего круга; здесь же их привлекала «захватывающая работа». Под этим подразумевалось общение с интересными мужчинами – и, разумеется, женщинами – из разных стран и в перспективе возможность получить приглашение в одну из этих стран на работу.

«Я иногда самым серьезным образом думаю, – добродушно ворчал Чарли Купер, – что мы превратились в бюро по найму рабочей силы».

Присутствие этих девушек означало, что каждый гость Организации всегда мог рассчитывать если не на настоящую любовную связь, то уж, во всяком случае, на приятную компанию на время конференции. Что до делегатов, которые накатывались сюда заранее запланированными волнами, то эти девушки скрашивали им одиночество – было с кем пойти вечером в ресторан или в театр; не исключалась и легкая интрижка, никого ни к чему не обязывающая, а кроме того, всегда был большой выбор секретарш высшей квалификации для работы в конторе где-нибудь в Нью-Йорке, Лагосе или Буэнос-Айресе (правда, ненадолго – до тех пор, пока Эмма или Джейн не соскучится и не решит, что пора возвращаться в родные края).

Сидеть вот так в кафе, не привлекая к себе внимания, было все равно что присутствовать на спектакле в театре.

На следующий день начинались заседания новой комиссии – «Синтетические продукты питания для «третьего мира». Это будет событием меньших масштабов, чем предстоящая конференция в Турции, но тем не менее с континента продолжали прибывать все новые делегаты. И вот к одиннадцати утра все секретарши и девушки из отдела информации – кто в одиночку, кто парами – заняли в кафе свои места, делая вид, что и не смотрят туда, где вот-вот должны появиться их будущие партнеры – по сексу или по работе – на ближайший месяц или около того. Затем начали прибывать делегаты – разные по росту, цвету кожи, комплекции, степени привлекательности – как правило, по одному. Обе команды (трудно избежать спортивной терминологии – приготовиться, внимание, старт!) стали приглядываться друг к другу. Затем следовало знакомство:

«Разрешите присесть? Я – Фред Ванакер из Нью-Йорка».

«Если не ошибаюсь, вы – мисс Гановер? Меня зовут Хесукиа, из Ганы».

Многие пары «отпочковывались» уже к концу первого дня, а остальные намечались.

Театр, да и только – даже интереснее, поскольку Кейт сама была действующим лицом в этом спектакле.

Правда, она вовсе к этому не стремилась, кроме того, теперь она знала, знала почти наверняка, что ей не следовало поддаваться на уговоры Чарли Купера со всеми его соблазнами и, вместо того чтобы катить куда-то за тридевять земель, надо было остаться в Лондоне, снять комнатенку на лето и жить себе, хлопот не ведая. В полном одиночестве.

А теперь вот, несмотря на то, что ее термостат был поставлен на «холодно», ей то и дело приходилось уклоняться от попыток завязать знакомство. Мужчины всех оттенков кожи – черной, шоколадной, оливковой, розовой – столь часто предлагали ей свое общество («Это место не занято?»), что Кейт поневоле взглянула на себя со стороны, глазами этих мужчин. Она увидела, как и не раз до того видела во многих зеркалах, женщину с каштановыми волосами, на редкость белой кожей и добрым, как у верного спаниеля, взглядом. (Ей вдруг стало противно, что она всегда стремилась жить для других и заботиться о ком-то, она даже прозвала себя «собакой» и «рабыней», не преминув отметить, что это – нечто новое в ней, раньше она ничего подобного за собой не замечала.) Причем женщина эта, к которой как магнитом тянуло мужчин, была на двадцать лет старше многих девушек вокруг. Значит, с первого взгляда ей нельзя было дать сорока с хвостиком. Она находилась в той стадии вечной молодости, ради достижения которой женщины не жалеют ни времени, ни сил. (Вернее – так Кейт стала все чаще последнее время думать, буквально одержимая этой мыслью, – далеко не все женщины, а только те, кому посчастливилось родиться в странах с высоким уровнем жизни, где женщина не выглядит старухой в тридцать лет.) Когда ей, откинув в сторону тщеславие и предвзятость, удавалось проследить за поведением претендующего на ее внимание мужчины, она замечала, что он, независимо от собственного возраста, обнаружив, что Кейт далеко не тридцать (как ему показалось издали), нерешительно приостанавливался – всего на миг, почти незаметно для глаза. Но, поборов мимолетное сомнение и окинув ее опытным взглядом (как проститутка или фотограф), каким оцениваются способности индивидуумов на аукционах секса и на бирже труда, он все же подсаживался к ней за столик и бывал весьма доволен тем, что нашел приятную собеседницу. Словом, ее внутренний термостат был явно послушен ее воле.

Однако хоть эта игра и доставляет ей удовольствие – действительное удовольствие, что греха таить, – сейчас не это главное. Надо еще что-то придумать, потому что одна регулировка внутреннего огня не очень спасает от навязчивости мужчин, ищущих приятного общества. А вот что именно – это вопрос. Уж не прикажете ли отказаться от косметики, обрядиться в старушечье платье и стать образиной, на которую взглянуть страшно?

Нет, это совсем уж нелепо: превратить себя в старуху только из-за того, что… Скоро Кейт сделала для себя открытие: достаточно принять безучастный вид, ссутулиться, грузно, всем телом, обмякнув на стуле, и как-нибудь непривлекательно расставить ноги – и ты спасена, тебя оставили в покое. Она могла поклясться, что это так. Между тем живая, подтянутая, с интригующе выставленными из-под стола изящно скрещенными ногами, она одним своим видом подавала сигнал.