Владимир Полуботко - У стен недвижного Китая Страница 9

— Понял! Это означает «карты»! Да?

— Да нет же! — и я снова и снова старался подтолкнуть мальчика к простому и правильному решению.

Но он называл мне слова «коробка», «краб», «куртка», а один раз даже сказал: «Сакартвело»!

— Ну причём же здесь грузинское название твоей страны? «Сакартвело» — это на вашем языке! А по-нашему — «Грузия»! Ну причём здесь слово из вашего языка?

— Ну тогда я не знаю, что это может быть.

— Хорошо, — я не сдавался. — Смотри, что я сейчас сделаю!

— И с этими словами я придал всей таблице новый вид: «ра» и «оро» выделил в обеих колонках большими буквами:

гРАд — гОРОд,

пРАх — пОРОх,

стРАна — стОРОна

стРАж — стОРОж,

мРАз — мОРОз,

вРАна— вОРОна.

КРАткий —

Что же такое «краткий»?

Баграт смотрел, смотрел на экран дорогостоящего компьютера и ничего понять не мог. Ответы были опять те же самые: кровать, коробка, куртка, Сакартвело…

Тогда я с помощью компьютерных ухищрений вынимал из левой колонки РА, но так, чтобы при этом не затронулось самое нижнее слово «краткий», а из правой колонки я брал ОРО. Я менял эти две колонки местами и показывал, как это просто: стоит только из древнеболгарского слова вынуть РА и подставить в него ОРО, как тут же получается русское слово. И наоборот. Итак — что же означает древнеболгарское слово «краткий»?

Мальчик так и не ответил на этот вопрос. Когда я объяснил ему, что «кРАткий» — это «кОРОткий», он искренне поразился, как это всё просто и пожалел, что не додумался до этого раньше.

Через день мы встретились снова, и я всё задание полностью повторил.

И он опять не смог правильно ответить!

Я опять ему всё объяснил. И спросил, почему же он не запомнил моего недавнего объяснения, ведь вся информация была записана мною на компьютере?

Баграт ответил бесхитростно и просто: потому что вы мне этого не приказали выучить. Приказали бы — выучил!

И тогда я — приказал!

И тогда он — и в самом деле всё выучил!

Приказ есть приказ. Военная дисциплина!

Подобные тесты я и потом то и дело подбрасывал Баграту, и всякий раз он был не в силах их решить. Лишь однажды его ответ был правильным. Вот какой это был тест: СТАКАН, БУТЫЛКА, РЮМКА, ОЧКИ, БОКАЛ, ГРАФИН — какое из этих слов лишнее?

Он очень долго думал и, наконец, сказал:

— Очки?

— Правильно!

Баграт тут же выскочил из-за стола и с радостными криками «дедико! дедико!» — что по-грузински означает «мама! мама!» — побежал сообщать матери о своей научной победе.

Декабрь 1994-го года подходил к концу. Приближалась ещё одна «грузинская» зарплата.

Или расплата.

В школе я стал замечать, что молодая и красивая Лида очень переменилась — и в лице, и в поведении. Какая-то подавленность обрушилась на неё; казалось, вот она идёт-идёт, как всегда такая красивая, стройная, но вдруг возьмёт, остановится и заплачет!

Вскоре я заметил и то, что к ней как-то неуловимо стало изменяться и отношение детей. И особенно девчонок-старшеклассниц. И особенно худшей части этого контингента — девок.

Однажды я напрямую спросил её: что случилось?

— Ничего, — хмуро ответила Лида.

— Я что-то вижу. Должно быть, твои отношения с грузином зашли слишком далеко.

— Никуда они не зашли, — тихо ответила Лида.

— Разлюбил! — облегчённо и утвердительно подсказал я. — Разлюбил ведь? Но так ведь это же здорово! Значит, ты теперь вернёшься к своему мужу.

— А я от него и не уходила.

— Я имею в виду: вернёшься душой…

— Душой? Уже никогда не вернусь!

— Да брось ты! Что ж теперь семью разрушать из-за этого типа?

— То-то и оно, что семья. Дети у меня, и дети у него…

— И жена — у него, и муж — у тебя, — безжалостно добавил я.

На том и закончился тот наш разговор.

А затем был прогремевший на всю школу эпизод, когда самые поганые и самые похабные из девок публично бросили в лицо Лиде:

— А мы всё про тебя знаем! Сучка ты! Проститутка!

Сами девки организовали когда-то не так давно нечто вроде своего собственного публичного дома, куда был открыт доступ всем желающим. Учреждение работало в жутко антисанитарных условиях и размещалось в каком-то вонючем полуподвале.

А ведь было когда-то то счастливое время, когда Лида приходила туда на правах строгой и доброй классной руководительницы и уговаривала девочек бросить постыдное ремесло, а мальчиков — не посещать больше этого отвратительного места…

Источник такой осведомлённости грязных девок о похождениях их учительницы вскоре стал очевиден: оказывается мой развесёлый работодатель каким-то образом вступил в контакт с ученицами близлежащей школы, которые как раз-таки и оказались из класса его недавней возлюбленной — Лиды. Вступить в контакт с мерзопакостными девками для Сократа было делом очень простым, ибо он вёл в высшей степени напряжённую поисковую работу в данном направлении, да и девки тоже без дела не сидели, а охотились за выгодными мужиками и даже открыто соревновались промеж собою — кто больше отхватит, кто больше перехватит… Так что, обе стороны не то что бы ШЛИ навстречу друг другу, а просто-таки МЧАЛИСЬ друг другу в объятья — на безумной скорости.

Стремительное обогащение Сократа стало приобретать уже формы катастрофические: бедняга настолько разбогател, что смог себе купить трёхкомнатную квартиру в самом центре города на престижном Пушкинском бульваре. В доме, где раньше жили обкомовцы, горкомовцы и прочая коммунистическая знать. А уж какую мебель и какую технику он туда запихнул — перечислить не представляется возможным. Очень уж там было много всего-превсего и всякого-превсякого… Между тем: квартиру со всею её начинкой он купил втихаря от жены и использовал во вполне определённых целях. В каких — тоже объяснять НЕ надо. Я же о существовании конспиративной хаты узнал от самого же её хозяина — ему потребовалось срочно перед кем-то похвастаться своими новыми владениями, а тут я ему и подвернулся под руку.

И было это так:

Вызвавшись как-то раз подбросить меня на своей машине в центр города, он как бы невзначай, пригласил меня на секунду зайти в его НОВУЮ КВАРТИРУ и высказать мнение относительно недавно купленных им картин.

Подъехали. Шофёр, недостойный чести вести высокоинтеллектуальные разговоры об искусстве, остался на улице стеречь шикарный «Мерседес». Я же и Сократ поднялись в лифте на седьмой этаж.

Стальная дверь. Но обитая дрянным дерматинчиком. Дескать, не любим излишней показухи. Дверь как дверь. Как у всех.

Но зато потом…

Прихожая: какая-то арка, хрустальная люстра.

А дальше — больше.

Ну я тут и заговорил: отличный паркет, отличный кафель, отличные обои, отличная мебель! Великолепны и картины, несущие на себе отпечаток несомненного таланта и хорошего вкуса того, кто их создал и того, кто их приметил и вовремя купил…

Надобно заметить, что картины эти Сократ скупил оптом в одном из центральных подземных переходов, и это обстоятельство дало мне основания категорически заявить, что их новый хозяин является не только тонким ценителем новейшего искусства, но и щедрым меценатом, поощряющим ещё не открытых, но в будущем несомненно знаменитых художников.

Выплёскивая на него эту грубую и издевательскую лесть, я даже и не напрягался особенно, чтобы придать ей видимость правды; что-то мне подсказывало: Сократ уже достиг таких пределов, когда всякий контроль над собою уже становится практически неосуществимым. Какое торможение может быть у человека при такой скорости падения в пропасть?

В глазах моего работодателя я просто вырос после этого моего искусствоведческого комментария — ещё бы! Я обнаружил такую тонкую проницательность!

И я уже делал сладкие расчёты: первая зарплата была сто восемьдесят тысяч, вторая — двести тысяч, инфляция всё-таки очень сильная! Стало быть, третья будет, может быть, и все двести пятьдесят! Чем чёрт не шутит!

Наконец-то я выйду на отметку в четверть миллиона рублей!

Но стрелка зарплатного барометра качнулась неожиданно в совершенно другую сторону: я получил не двести пятьдесят тысяч, и даже не двести, и даже не первоначально оговоренные сто восемьдесят тысяч, а всего лишь СТО ШЕСТЬДЕСЯТ тысяч рублей. На тайном денежно-математическом языке это что-то должно было означать. Какую-то степень хозяйского гнева или недовольства. И ведь надо ж было вычислить эту степень и прийти к какому-то цифровому решению — вот ведь в чём дело! Значит, он сидел, думал и вычислял — так, что ли, выходит? Ну и мерзкий же тип!

А недовольство шефа заключалось в том, что через три дня, после того как он показал мне свою новую квартиру, я туда припёрся БЕЗ ПРИГЛАШЕНИЯ.

Вот как это случилось: одна из легкомысленных девочек той школы, где я тогда работал, ушла из дома, и были все основания подозревать, что она всё это время пребывает в квартире Сократа, слава о похождениях которого распространялась с колоссальною быстротой по окружающей местности.