Томас Пинчон - Винляндия Страница 95

Обиженная, в ярости, она завопила в ответ:

— Ага, а может, они слишком заняты, мертвизной своей. — И хотя не разглядела — почувствовала пустоту, что при этом накатила ему на лицо, вот тут-то и проснулась…

Николас отыскал отца и Зойда в глубине пикапа, они смотрели «Скажи-ка, Джим», получасовую многосерийную комедию положений по мотивам «Звёздного пути», в которой все актёры были чёрные, кроме Офицера Связи, веснушчатой белой и рыжей, по имени Лейтенант О’Хара. Стоило на мостик зайти Споку, все салютовали по-вулкански и ходили, говоря друг другу «Дай три». Когда передача заканчивалась, пришла Прерия, и Зойд с Блицем отправились искать пиво, а она уселась с Николасом, полубрат и сестра, глядеть «Восьмичасовое Кино», Пи-Уи Хёрмен в «Истории Роберта Музиля». Пи-Уи там, в основном, разговаривал с иностранным акцентом или сидел где-нибудь перед какими-то клочками бумаги с каким-нибудь причудливым разметочным пером, и ребята постоянно отвлекались друг на друга.

— Есть «Кино в Девять», — сказал Николас, глядя в программу, — «Великолепное бедствие», художественный телефильм о финале игр НБА[145] 83 — 84-го года — это ж летом вот было? Быстро они кино сняли.

— Они с каждым годом всё быстрее, насколько я помню, — сказала Прерия.

— Эй, Прерия, а ты б не хотела со мной когда-нибудь понянчиться?

Она глянула на него.

— Младенец, ага. Может, мне с тобой ребячиться придётся.

— А это как?

— Тут надо щекотаться, — Прерия уже нацелясь на подмышки и бока своего нового братика, а Николас заелозил, не успели они ещё соприкоснуться.

Снаружи под жёлтыми лампочками, за длинным выветренным столом, Зойд поймал себя на том, что помогает Блицу пережить потрясение от встречи со столькими свойственниками в одном месте, оба мужчины время от времени испуганно озирались, как безоружные гости на поляне в джунглях, а за этим конкретным лоскутом света Траверзы и Бекеры разучивали себе гаммы, чинили двигатели, дискутировали, пререкались с Ящиком, пускали порывы хохота, как клубы ритуального дыма на неумолимый ветер. Одна бабуля Траверзов где-то предостерегала детей от октябрьской ежевики этого побережья:

— Дьяволовы они ягоды, всё, что съедите, — его, а ему воры ежевичные не по нраву — он за вами придёт. — Даже скептичные вьюноши колебались в чарах её голоса. — Увидите эти бессчастные души у обочины, вдалеке на дорожках, в развалинах старых ферм, где б колючки эти густо ни росли, посмотрите, как собирают они ягоды под тучами да октябрьским дождиком, так и проезжайте мимо, да не оглядывайтесь, потому как знаете, откуда они берутся, кому их труды принадлежат, и куда им возвращаться в конце дня. — И прочее старичьё слыхать было — спорили о неувядаемом вопросе, по-прежнему ль США чахнет в предфашистских сумерках или же тьма обволокла их много оцепеневших лет назад, и тот свет, что им мерещился, шёл лишь от миллионов Ящиков, которые все показывали те же самые яркоокрашенные тени. Один за другим вступали и другие голоса, и вскоре пошли звучать имена — некоторые кричали, какие-то сплёвывали, старые надёжные имена, пригодные для многих часов раздоров, колик в животе и бессонницы: Гитлер, Рузвельт, Кеннеди, Никсон, Хувер, Мафия, ЦРУ, Рейган, Киссинджер, этот синодик с его трагическим плетеньем имён, что стояли не созвездьем наверху ни в какой дали света ширью во всю ночь, но внизу, умалённые до последнего невыносимого американского секрета, и их вжимают, с каждый шагом всё глубже, вновь и вновь ничтожнейшими из случайных подмёток, тот дочерна ферментировавшийся листок на лесной подстилке, который никому неохота переворачивать, из-за того, что живёт, озлобленное, выжидает, прямо под ним.

— Политическая семейка, — заметил Зойд, — это уж точно.

Блиц, слушавший, настроив лицо против перемен выражения, кивнул, наугад:

— Ну — на неё похоже, нет?

Они уже учились, как им разговаривать о Саше, и Бирке Вонде, и даже Экторе, но ни у того, ни у другого не было ни малейшего, как, да и вообще следует ли, разговаривать им, а тем паче ляпать что-нибудь невпопад о Френези. Толку-то от того, что Зойду Блиц виделся чарующим психопатом, который делает вид, будто он нормальный, только нюансы его выдают — длина и расположение бакенбард на голове-киянке, акцент латиноса из чёрной страны, что откинулся только что, на руке татуха: «М16» и «АК-47» крест-накрест с подписью «Братья по Смерти». Но ещё в Блице звучал человек, у которого на уме Френези — сбрендил до того, что готов вести долгие пивные семинары на эту тему, только начнёт, так, может, и не остановишь… на некую примечательно краткую паузу, показалось, будто они обменялись жизнями, и это Блиц её потерял давным-давно и позабыть не смог, а Зойд, который десять лет и больше тянул лямку, может, с нею бок о бок, оба не замедлят пожаловаться, но никогда не с нею на самом деле. Зойд, видя нужду за фонарями головореза, знал, что утешителем тут придётся стать ему, в итоге годы её отсутствия изолируют его и уберегут, а этот вот ‘уесос невезучий так прям вот и беспомощен в самой-то серёдке. Потому:

— Я просто на разогреве выступал, — напомнил он Блицу, — даж’ не думай, мы друг дружку толком и узнать-то не успели, ничё.

— Главное, чтоб ты не избегал её из-за меня, вот и всё, — Блиц со всем стараньем выкручивает на максимум прекрасные свои глаза.

— О. Ну. А, знаешь, ваще-то…

Но тут примчался Исайя Два-Четыре с последними известиями о своей сделке по штурмовым винтовкам, что как раз невосстановимо проваливалась, да, может, оно и к лучшему, с учётом отношения, воцарившегося среди Харлиитов с тех пор, как на прошлой недели они появились в программе Донахью. Внезапно с контрактами на сценарии для кино и мини-сериалов, плюс футболки, коллекционные куколки, обеденные коробки и прочая, весь клубный состав до единой монахини оказался слишком важным и занятым для такой мелочёвки, как помочь Зойду вернуть себе жильё.

— Вся засада с вашим поколением, народ, — высказался Исайя, — ничего личного, в том, что вы верили в эту свою Революцию, клали жизнь за неё — но вот про Ящик-то ни шиша не понимали. Как только Ящик вас, народ, захавал, на этом оно и всё, эта вся альтернативная Америка, эль-дохлято, точь-в-точь индейцы, всё загнали вашим истинным врагам, и даже в долларах 1970-го — слишком уж по дешёвке…

— Ну я надеюсь, тут ты ошибаешься, — дул своё Зойд, — птушта план Б был попробовать вытащить моё дело в «60 минут», или чего-то вроде.

— Как только они про Святохвост разнюхают, — сказал Исайя, — ты начнёшь даже выглядеть наркошишкой, вот и дельце твоё в суде.

— Как мой адвокат говоришь. — Ильмхольм весьма настаивал, чтобы Зойд и носа не совал в Святохвост, пока там в этот сезон длятся рейды КАПУТа против урожаев. Каждый день теперь видели новые столбы душистого дыма, всходившие где-то над зелёными горами Винляндии, марая небеса, и в каждых «Новостях в Шесть» шериф Уиллис Куско злорадно кромсал ещё один пятак зрелых растений своей прославленной мотопилой с золотой рукоятью, клянясь искоренить жуткое растение из почвы Винляндии, а Скок Тромблэй и бригада новостийщиков ёжились и курлыкали. Не стоит Зойду теперь оказываться и близко от Святохвоста, что уж там говорить о помощи в вывозе садовых мешков, набитых только-собранными макухами синсемильи, зачастую — в полуночных прятушках с помощниками на «доджах»-крейсерах повышенной прочности как раз для экстремальных условий, движимых чудовищными «мопарами», оттюнингованными и рвущимися в погоню, что рокочут во влажных петушиных хвостах грязи и каменной крошки по всем старым лесоповальным дорогам и лесами, подвесными мостами между Святохвостом и магистралью, — но тем не менее такова была его работа последние пару недель, пытаться, как и всем прочим, вывезти как можно больше урожая до великой жарёхи Уиллиса, времени на часах слишком мало, но бессловесно все постановили, что часы нахуй, впизду, играем до конца. На тех выездах, разгоняясь за севшей луной сквозь аромат секвой, все огни погашены, стараясь нюхом чуять в разных клочьях тьмы, где тут повороты, на какой передаче брать подъёмы, которые и увидеть-то почти невозможно, подскакивая в марочном своём «мощном фургоне», Зойд из всей чьей-то коллекции битых старых 8-дорожечных кассет обычно ловил себя на том, что слушает сборник «Лучших песен „Орлов“», в частности «Выжми до предела», по сути всю свою историю в эти дни, угрюмо подпевая, хотя время от времени и вынужден прерываться, когда возникал какой-нибудь новый комплект фар —

— Ладно, Зойд, к обороне, — полунадеясь столкнуться с Бирком, уже зная, что никогда такого не случится никак в лобовую, пытаясь вернуть себе собственный клочок Винляндии, но тут на закраинах, в движении, на какой-то из тех дорог, что увели его прочь от дома, и должны привести обратно…

Но в последнее время не одну ночь, так другую его навещал сон о горящем доме. Всякий раз ему становилось всё яснее, что дом его, после двенадцати лет вместе с нуля, просил его себя подпалить, единственный способ освободиться из неволи. Подскальзывая навестить меж древесных стволов, — собаки его чуяли, подымались встревоженно порыскать внизу, — Зойд, бывало, беззвучно входил и висел призраком, не отыскивая внутри ничего от себя или Прерии, лишь раздетые и пропылесошенные пространства, общественная или наёмная служба безопасности смена за сменой, да собаки, что приходили и царапались в подоконники на самой заре.