Томас Пинчон - Винляндия Страница 96

Но в последнее время не одну ночь, так другую его навещал сон о горящем доме. Всякий раз ему становилось всё яснее, что дом его, после двенадцати лет вместе с нуля, просил его себя подпалить, единственный способ освободиться из неволи. Подскальзывая навестить меж древесных стволов, — собаки его чуяли, подымались встревоженно порыскать внизу, — Зойд, бывало, беззвучно входил и висел призраком, не отыскивая внутри ничего от себя или Прерии, лишь раздетые и пропылесошенные пространства, общественная или наёмная служба безопасности смена за сменой, да собаки, что приходили и царапались в подоконники на самой заре.

— Знаешь, — предположил Блиц, — легче всего, наверно, будет просто пойти найти этого сукина сына и снять его с эфира, когда-нить думал об этом?

Интригующее предложение, в которое они как раз собрались углубиться, когда пришла Прерия, сунув Николаса в его спальник, притащив свой, по пути в леса, где немножко побыть одной.

— Тотально изсемеена, — сообщила она Зойду, — ничё личного, канеш. — Она длительно посмотрела на него, и, только что проведя долгие часы с лицом Френези, поняла, что там ей теперь легче различить, за бородой врастопырку и заляпанными линзами очков, яснее с Зойдом уже некуда, собственное лицо, с которым она пока не примирилась. Настанет день, когда она ещё спросит:

— Ты никогда не переживал, что можешь не отцом мне быть? Что это, глядишь, Драп, или Бирк? — На сей раз, обнимаясь с ним.

— He-а. Я скорей боялся, что сам могу оказаться Бирковым.

Теперь же он осмелился лишь на:

— Как там мать?

— Ну, мне кажется, она от меня дёргается, — сказала Прерия. — Ищет злости, но от меня её не получит.

— А ты от неё дёргаешься?

— Ой… ну это как со знаменитостью познакомиться. Да нормально у меня всё, честно. И я понимаю, почему вы оба, ребята, на ней женились.

— Почему? — спросили Зойд и Блиц, быстро и вместе.

— Вы же взрослые, это вам знать полагается.

— Ну хоть намекни? — взмолился Зойд. Но она уже отправилась в путь, в чащу, пока не дошла до таких лесов, которых раньше никогда не видела, до полянки в роще ситхинской ели и ольхи, где расстелила спальник и, наслаждаясь одиночеством, должно быть, задремала. Разбудил её бой вертолётных лопастей прямо над головой. Она уставилась, а прямо оттуда, прицепленный к кораблю-матке сбруей и тросом, явился Бирк Вонд, в точности такой, каким выглядел в кино. Уже с неделю Бирк, которого его коллеги называли «Смерть Слегка Сверху», путешествовал тесным боевым порядком из трёх мертво-чёрных зализанных «хьюи», взад-вперёд по всей Винляндской местности на предельно малой высоте, мог вдруг возникнуть где-нибудь над мирным хребтом или с визгом погнаться по-над дорогой за невинным автомобилистом, всего в метре от его выхлопа, Бирк, в бронежилете и вьетнамских ботинках, позируя в пулемётной двери с огнемётом на бедре, крутые склоны, густые от секвойных лесов, мрачная вечнозелень, подчёркнутая яркими вспышками осенней желтизны, прокатывались совсем у него под ногами, а роторные лопасти драли в клочья высокие столбы тумана, вздымавшиеся из распадков.

Но вот в данный момент, Бирк дистанционным управлением был связан с мотором лебёдки «хьюи», способен опуститься вплоть к окаменевшему от ужаса телу девочки до считаных сантиметров, чтоб она могла уставиться в смутное лицо, высвеченное сзади прожекторами вертолёта. Первоначальный план, как он восстановил его Роскоу, у которого, по совести говоря, восстановлений таких уже накопилось больше, чем у Марка Ч. Блума, был таков: выдвинуться на позицию, нанести объект на сводный график, отвесно спуститься, взять её, подняться на лебёдке обратно и выйти из зоны.

— Главное здесь — восхищение. В небо, и мир её больше не знает.

Роскоу в своё время занимался вещами и шибко похлеще похищений детей. Себя он воображал уже громадиной, зверем, шаркает ногами вслед за Бирком Вондом с человеческим лицом.

— Сиськи у неё, Хозяин…

— Приятные, твёрдые сиськи, Роскоу, что яблочки наливные.

Она лежала парализованная в своём детском спальнике с подсадными уточками на подкладке и видела, что даже в тенях кожа его светится необычайно белым. Какую-то секунду ей казалось, что он её, может, как-то змеино гипнотизирует. Но проснулась полностью и заорала ему в лицо:

— А ну пошёл нахуй отсюда!

— Здравствуй, Прерия. Те ведь знаешь, кто я такой, правда?

Она сделала вид, будто ищет что-то в спальнике.

— У меня тут складной нож. Если вы не…

— Но, Прерия, я твой отец. Не Коллес — я. Твой настоящий папа.

Ничего нового, такое в голову ей и раньше приходило — но всё равно, с полсекунды, у неё внутри всё опустело, и только потом она вспомнила, кто такая.

— Но вы не можете быть моим отцом, мистер Вонд, — возразила она, — у меня группа крови А. У вас — «Препарат Г».

Пока до Бирка доходило сложное оскорбление, он, к тому же, ощущал смешанные сигналы, поступавшие по кабелю, который его держал. Неожиданно, какой-то белый дядя где-то очень далеко, должно быть, вынырнул из сна, и вот так вот запросто, веселуха скуксилась. Из полевой штаб-квартиры в Винляндском аэропорту по радио только что передали сообщение. Рейган официально завершил «учения», известные под наименованием «РЕКС 84», и заодно и все безмолвно затаившееся, незадокументированное, вечно отрицаемое, что было в них встроено. Транспортным колоннам надлежало собрать вещички и вернуться в свои автопарки, мобильным прокурорским бригадам распуститься, всем откомандированным во временные оперативные группы вернуться в постоянные части, включая Бирка, с отменёнными полномочиями, кого сейчас на лебёдке подымали обратно, а он всю дорогу возмущался, подшипники и тормозные колодки истошно визжали, тыча в пульт ДУ[146], но тот с главной панели управления блокировал Роскоу.

По этому поводу они грызлись всю дорогу до «ВЛЭКСа», Роскоу, советник по профориентации, указывал на достоинства послушания и терпения, а Бирк орал:

— Мудак, они же там все вместе, один молниеносный удар с воздуха, мы не можем дать им ускользнуть… — После посадки, казалось, успокоился, но ещё некоторое время ошивался вокруг своего командного вертолёта, вдруг выхватил табельный револьвер, уселся в пилотское кресло и приготовился к взлёту.

— Ладно, как знаешь, Бирк, — заверещал Роскоу, когда «хьюи» начал подъём — причём так громко, что Бирк уже ничего не слышал, — но я не могу гарантировать, что Эду Мису это понравится! — но тот уже скрылся с глаз, ведомый своим пенисом — чем же ещё? — в ночные тучи над Винляндией.

А тем временем, мягко, деревья вокруг неё, ели высокие и могучие, ольхи стройнее, проворней, начали, в колыханьях ветерка, танцевать вместе, с таким зрелищем из окна своей спальни она росла, с именно этими партнёрами, и к Прерии на поляну вышел молодой человек до того светловолосый и по меркам её поколения на вид до того хитрый, что поначалу она заподозрила тут участие НЛО. Он слышал бой вертолётных лопастей и её крики, а за гриф он нёс старую акустическую гитару с натрафареченными буквами кириллицы — так, словно собирался ею сражаться как оружием. Звали его Алексей, и он находился в самоволке с русского рыболовного судна, зашедшего в Винляндию по какой-то срочной ремонтной надобности генератора.

— Перебежчик? — спросила Прерия.

Он рассмеялся.

— Ищу американский рок-н-ролл. Знаешь Билли Блёва и «Рвотонов»? — Ещё бы. — Очень знаменитые в Советском Союзе. Знаешь «Гаражные плёнки 83-го»?

— Ага, они их сложили в большую банку от арахисового масла, запечатали, изолировали от воды и сбросили с дамбы на Старом Большом Пальце в океан, хотите сказать…

— Во Владивостоке их много где крутят. Я всё соло Билли разучил, Крюка тоже. Большие металлисты. Можешь меня к ним отвести? Хорошо бы с ними залабать.

«Кино в Девять», более обычных баскетбольных эпосов, оказалось историей трансцендентного мужества со стороны благородных, но обречённых «Озёрников Л.А.», когда они сражались в адских и нечеловеческих условиях в «Бостонском саду» против неразборчивого в средствах противника, враждебно настроенных судей и болельщиков, за чьё поведение было бы стыдно их матерям, если б матери не сидели тут же, не орали эпитеты, портя «Озёрникам» свободные броски, плеща пивом в детей, когда страсти накалялись, и так. Честно говоря, продюсеры изо всех сил старались, чтобы «Кельтики» хорошо выглядели. Кроме Сидни Пуатье в роли Кей. Си. Джоунза, там снимались Пол Маккартни, в своей первой кинороли, он играл Кевина Макхейла, и Шон Пенн в роли Лэрри Бёрда. Со стороны «Озёрников» выступали Лу Госсетт-мл. в роли Карима Абдул-Джаббара, Майкл Даглас в роли Пэта Райли и Джек Николсон в роли себя. Вато и Кровнику, досмотревшим его до конца у себя в гараже в Винляндии, ибо оба были страстными поклонниками «Озёрников», пришлось найти другую тему для свары.