Владислав Артемов - Остроумие мира Страница 4

– Таким путем ты, быть может, опорожнишься от скверных слов, которыми битком набит.

Великий фиванский полководец и патриот Эпаминонд однажды бродил грустный и рассеянный, в полном одиночестве, в то время как фиванцы справляли какое-то шумное и веселое празднество. Кто-то из друзей, встретив его, спросил, для чего он от всех удалился.

– Для того чтобы вы все могли, ничего не опасаясь, предаваться веселью, – отвечал патриот.

Однажды он приговорил к наказанию какого-то преступника. За наказанного ходатайствовали лучшие люди, в том числе полководец Пелопид, но Эпаминонд оставался непреклонен до тех пор, пока за наказанного не стала ходатайствовать какая-то публичная женщина (гетера); тогда Эпаминонд, ко всеобщему удивлению, помиловал преступника.

– Такие любезности, – пояснял он, – можно оказывать женщинам легких нравов, а никак не полководцам.

П. Батони. Геракл на распутье

Спартанские послы жаловались Эпаминонду на фивян в очень длинной речи против своего обычая, возведенного у них чуть не в племенную доблесть.

– Кажется, – заметил Эпаминонд, – фивяне еще тем провинились перед вами, что заставили вас отказаться от вашего обычного лаконизма.

Афинянин назвал спартанцев невеждами.

Спартанец отвечал ему:

– Это точно, мы не научились от вас ничему скверному.

Одного спартанца не хотели завербовать в воины из-за хромоты.

– Чем же моя хромота мешает? – спросил он. – Ведь солдаты нам нужны для боя, а не для того, чтобы бежать перед неприятелем.

– Почему у ваших воинов такие короткие мечи? – спрашивали у спартанского дипломата Анталкида.

– Потому что они привыкли биться лицом к лицу, – ответил он.

Житель Аргоса, разговаривая со спартанцем, упомянул, что в его области похоронено много спартанцев.

– Зато у нас в Спарте, – отвечал спартанец, – ты не найдешь ни одной могилы своего земляка.

При этом он намекал, что войска аргосцев никогда не бывали в Спарте, тогда как спартанцы не раз и подолгу занимали Аргос, почему их могилы и оказались там в изобилии.

Какой-то чужеземец хвастался перед спартанцем, что он очень долго может стоять, качаясь на одной ноге: ты, дескать, так не сумеешь сделать.

– Я не умею, но зато любая птица умеет, – отвечал спартанец.

Небольшая партия спартанцев повстречала на пути какого-то человека, который поздравил их с тем, что они счастливо отделались от большой опасности – от встречи с разбойниками, которые недавно были в этих местах.

– Поздравь лучше разбойников, что они не повстречались с нами, – ответили ему спартанцы.

Однажды продавали в рабство партию спартанцев, взятых в плен. Один покупатель спросил у пленника, которого собирался купить:

– Будешь ли ты, если я тебя куплю, честным человеком?

– Я буду им все равно, купишь ли ты меня или не купишь, – отвечал спартанец.

Одержав победу над спартанцами, Антипатр, полководец Филиппа и Александра Македонских, потребовал какой-то тяжкий залог, грозя смертью спартанскому эфору, если он не исполнит требования.

– То, чего ты требуешь, тяжелее смерти, и потому я предпочитаю смерть, – ответил эфор.

Одна иностранка в беседе со спартанкой сказала, что спартанки – единственные женщины на свете, умеющие оказывать влияние на своих мужей.

– Потому что мы единственные в мире женщины, рождающие истинных мужей, – отвечала спартанка.

Как-то явились из Клазомена в Спарту несколько молодых повес, которые вели себя очень неприлично, например выпачкали чем-то стулья, на которых заседали эфоры. Те, не подвергая безобразников никакому особому взысканию, приказали всенародно провозгласить по городу, что «клазоменцам разрешается вести себя неприлично».

Над одним спартанцем смеялись за то, что он для отметки сделал на своем щите маленькую мушку, словно боясь, чтобы его не распознали по его щиту.

– Вы ошибаетесь, – возражал он насмешникам, – я всегда вплотную подступаю к врагу, так что ему вовсе не трудно рассмотреть мою мушку.

Какой-то чужеземец спрашивал у спартанца, что по их законам делают с человеком, изобличенным в прелюбодеянии. Спартанец отвечал:

– У нас такого человека приговаривают к тому, чтоб он отыскал вола, который может напиться воды из реки Эврота, стоя на вершине Тайгетской скалы.

– Что за нелепость! – воскликнул иноземец. – Где же найти такого сверхъестественного вола?

– Это трудно, но еще труднее встретить в Спарте человека, совершившего прелюбодеяние, – ответил спартанец.

Заметим мимоходом, что в Греции были места, которые славились необыкновенным целомудрием населения. Так, Плутарх утверждает, что на острове Скио за семьсот лет не было случая, чтобы жена изменила мужу или молодая девушка имела любовную связь вне замужества.

Знаменитый друг Солона, скиф Анахарсис, был женат на весьма некрасивой женщине. Однажды на каком-то пиршестве он был вместе с ней, и тут ее впервые увидел один из его друзей, который не сдержался и сделал Анахарсису замечания насчет наружности его жены.

– Она нехороша, это правда; но, видишь ли, стоит мне выпить этот кубок доброго вина, и она мне покажется красавицей.

Когда того же Анахарсиса спросили однажды: «На каком корабле всего лучше совершать путешествие?» – он отвечал:

– На том, который благополучно вернется в гавань.

Глубоко изумляясь Солону и преклоняясь перед его добродетелями и мудростью, Анахарсис решил искать дружбы великого афинского законодателя. Он сам явился к Солону и просил его дружбы.

– Дружбу надо заводить у себя на родине, а не на чужбине, – сказал ему Солон.

– Но ведь ты сейчас не на чужбине, а у себя на родине, значит, можешь вступить со мной в дружбу, – возразил находчивый Анахарсис.

Замечательно еще слово, сказанное Анахарсисом о законах, изданных его другом Солоном:

– Это паутина для мух, негодная для ос.

Философ Аристипп был человек очень спокойный и легко примиряющийся с невзгодами, как, впрочем, и подобает философу. Он, например, тратил большие средства на свою возлюбленную, заведомо зная, что та ему изменяет.

– Ну, что же, – спокойно утешался Аристипп, – ведь я ей даю деньги не за то, чтобы она была неблагосклонна к другим, а за то, чтобы она была благосклонна ко мне.

Сиракузский тиран Дионисий имел манеру раздражать людей, сажая их на последние места у себя за столом. Так поступил он с Аристиппом. Однажды, принимая его у себя, он посадил его на почетное место, а на следующий день посадил на последнее, причем, конечно, не преминул спросить: как, мол, ты находишь твое сегодняшнее место за столом по сравнению со вчерашним?

– Не нахожу между ними разницы, – ответил философ, – оба делаются почетными, когда я сижу на них.

– Если бы ты привык, как я, кормиться бобами, – говорил Аристиппу Диоген, – так не был бы рабом у тирана.

Аристипп же ему возразил:

– Если бы ты умел ладить с людьми, так не кормился бы одними бобами.

Однажды, умоляя о чем-то Дионисия, Аристипп бросился к его ногам. Когда ему ставили в вину такое излишнее унижение, он говорил:

– Что же делать, коли у этого человека уши на ногах.

В другой раз, когда он у того же Дионисия просил денежной помощи, тот с насмешкой сказал ему:

– Ведь ты сам же все твердишь, что философ ни в чем не нуждается.

– Мы сейчас рассмотрим и разрешим этот вопрос, только дай мне денег, – настаивал Аристипп.

И когда деньги ему были даны, он сказал:

– Ну, вот теперь и я ни в чем больше не нуждаюсь.

Какой-то богатей приглашал Аристиппа давать уроки сыну. Философ запросил за обучение довольно значительную сумму, а богач заупрямился и говорил, что за такие деньги можно купить осла.

– Ну и купи, – сказал философ, – будут у тебя два осла.

Аристипп любил хорошо покушать, и его за это иногда упрекали. Он обычно возражал собеседнику: будь все эти изысканные блюда дешевы, он и сам бы их приобретал для себя. И собеседник, конечно, с этим должен был соглашаться.

– Значит, по-настоящему, надо тебя упрекать за скаредность, а не меня за расточительность, – заключал Аристипп.

В другой раз в ответ на подобный же упрек (по поводу какого-то лакомства, за которое он заплатил очень дорого) он задал упрекавшему вопрос:

– А если бы это стоило один обол, ты бы купил?

Ответ был утвердительный.

– Ну, так для меня пятьдесят драхм то же, что для тебя обол, – заключил философ.

Г. Ахен. Торжество истины

Во время одного плавания поднялась буря, судну угрожала опасность, и Аристипп, который тогда плыл на этом судне, испугался. Кто-то из матросов заметил ему: