Наталья Фролова - Эфес и Троя Страница 5

И все же возникали ситуации, когда великий Херсифрон был бессилен, и тогда, как уверяют античные авторы, на помощь ему приходила Артемида. Однажды, потратив немало времени, чтобы уложить в пазы тяжелую балку порога, и не сумев этого сделать, зодчий решил расстаться с жизнью. Разумеется, не упрямая балка была тому виной. Просто не выдержали нервы. Он многие годы работал на пределе, неимоверного напряжения сил требовала борьба с завистливыми коллегами, непорядочными подрядчиками и ленивыми рабочими, изматывали непрерывные споры с властями. Не последнюю роль сыграло раздражение от постоянных взглядов – стройку буквально осаждали зеваки.

Вечером Херсифрон закрылся в своем домике, всю ночь готовился к переходу в мир иной, а утром узнал, что балка опустилась в пазы, конечно, не без помощи богини. Самоубийство не состоялось, и храм продолжал расти, но в законченном виде архитектору увидеть его не довелось. Он скончался от быстротечной болезни, едва успев передать дела сыну Метагену.

Какую часть работы выполнил Херсифрон, доподлинно не известно. Предполагается, что ему удалось возвести здание в целом и установить все колонны. Крышу начал Метаген, к которому, словно по наследству, перешли все проблемы отца. О трудностях, ожидавших еще молодого человека в процессе работы, слагались легенды. Одна из них поведала, как молодой зодчий сумел доставить на стройплощадку архитрав – конструкцию прямоугольную и поэтому не способную катиться.

Помня о том, как в похожем случае поступил Херсифрон, Метаген сделал почти так же, но использовал балку в качестве оси, прикрепив ее с помощью железных прутьев к огромным деревянным колесам. Еще один сложный вопрос решился на месте: тяжелую мраморную глыбу нужно было поднять, а затем аккуратно, без резких толчков уложить на капители колонн. Здесь были использованы давно известные канатный подъемник и наклонные плоскости, а также собственное изобретение – мешки с песком, уложенные на вершину каждой колонны. Закончив операцию, рабочие пробили в мешках отверстия, песок начал высыпаться, и через некоторое время архитрав занял нужное положение сам, не дожидаясь вмешательства Артемиды.

Возведение храма, превосходившего своими размерами все ранние культовые сооружения, требовало от зодчего не только знаний и терпения. Неординарные ситуации складывались настолько часто, что к ним нужно было относиться как к обычным рабочим моментам. Метагену это, видимо, удавалось, во всяком случае, о нервных срывах у него сведений нет. Он постоянно вводил новые, лично изобретенные приемы и способы работы, а осознавая свое место в авангарде современного строительного дела, стремился к повышению его уровня. По примеру отца Метаген вел дневник, куда заносил все относящиеся к строительству события, которые казались интересными ему самому и нужными для потомков, не исключая собственных изобретений.

Накопленный при создании Артемисиона опыт был поистине уникальным. Таким же стало и само здание, хотя закончить его Метаген так и не смог. Когда он умер, храм перешел в умелые руки архитекторов Пеонита и Деметрия, которые сумели довести до конца это невероятно трудное дело. Примерно в 450 году до н. э дом Артемиды обрел крышу, художники придали законченный вид фасадам, особенно пышно украсив главный, обращенный в сторону города.

В обилии скульптуры и резных орнаментов трудно было не заметить основную деталь убранства – статую Артемиды, стоявшую в центре зала.

Главный храм Эфеса был крупнейшим не только в свое время и в своей стране, но и во всем античном мире. Говорят, что он намного превосходил размерами Парфенон, построенный чуть позже в Афинах. Легкий, изящный, сиявший белоснежным мрамором и свежими красками, дом Артемиды Эфесской восхищал всех, кому посчастливилось его видеть издалека или изнутри.

По традиции жители античных полисов хранили общественные средства в храмах. Беречь народное добро вменялось жрецам, которые в данном случае выступали в роли банкиров. Им разрешали брать плату за свои услуги, передавать некоторые суммы в другие города (на хранение или в заем), давать ссуды под проценты своим и чужим гражданам, а также финансировать военные походы. В общем, Артемисион являлся одним из крупнейших экономико-финансовых центров Средиземноморья. Об этой ипостаси храма можно судить по старинному выражению «Велик, как Артемида в Эфесе».

Между тем как выглядела мраморная богиня, каким было убранство ее дома, какие статуи стояли в залах, какие фрески и картины украшали стены, если в нем вообще имелась живопись, сегодня не знает никто. Не стоит доверять авторам, подробно описавшим интерьер храма, особенно тем, кто упоминал о резьбе на колоннах, кстати, созданных намного позже Скопасом. Все это к вышеописанной постройке никакого отношения не имеет, поскольку детище Херсифрона уничтожил огонь.

За время возведения храма в Эфесе произошло немало событий, в том числе и неприятных. В 550-х годах до н. э. Крёз вступил в войну с персидским царем Киром II Великим. Лидийцы прекрасно сражались верхом, но такой стойкой пехоты, какую имели враги, у них не было, что послужило причиной их поражения в битве при Птерии в Каппадокии. Наступила зима, Крёз устроил передышку и распустил свое наемное войско, чем невольно подвигнул персов к продолжению похода. Они без препятствий добрались до Лидии, окружили ее столицу Сарды, разбили наспех собранные царем отряды и после 14-дневной осады вошли в город.

Крёз попал в плен. По версии Геродота и большинства древнегреческих историков, его приговорили к сожжению. Те же авторы поведали, что перед казнью он трижды упомянул о Солоне. Услышав имя легендарного афинского мудреца, Кир потребовал объяснений и, узнав подробности его встречи с Крёзом, проявил милость, назначив недавнего врага своим советником. Однако азиатские клинописные источники утверждают, что поверженный богач все же взошел на костер.

Во всяком случае, живым его больше никто не видел. Перестала существовать и Лидия, тогда как остальные страны Малой Азии, сохранив названия и в какой-то степени автономию, вошли в состав Персидского царства.

Несмотря на то что победители почти не вмешивались во внутренние дела полисов, жизнь при Кире, видимо, не была счастливой. Когда ионийцы восстали, граждане Эфеса поддержали собратьев, но быстро одумались и впоследствии участвовали в греко-персидских войнах на стороне персов. К началу Пелопоннесской войны (431–404 годы до н. э.) эфесцы успели обрести свободу, которую им даровали афиняне, и войти в Делосский союз. Сначала они воевали вместе со своими освободителями против Спарты, однако, едва представился случай, изменили им, став союзниками недавних врагов. Через несколько лет Эфес вновь обратил взор в сторону Персии, поддержав Кира Младшего в братоубийственной борьбе с царем Артаксерксом. В ответ на предательство спартанцы, влияние которых в Ионии тогда было очень велико, подписали так называемый Анталкидов мир, уступив персам часть Малой Азии, куда вошел и Эфес. Это произошло в 386 году до н. э., а 30 лет спустя, в тот день, когда на свет появился Александр Македонский, сгорел храм Артемиды. Как писал Плутарх, богиня была настолько занята рождением героя, что не нашла времени защитить свой дом.

Шедевр архитектуры, который строился миром больше века и почти столько же радовал людей своей совершенной красотой, погиб всего за одну ночь. Горожане с горечью наблюдали, как с оглушительным треском лопались балки, видели как рухнула крыша и как, раскалываясь, падали мраморные колонны. Стоявшие рядом жрецы предрекали, что Артемида накажет за гибель храма не только Эфес, но и все малоазийские города.

Высушенные солнцем деревянные части перекрытий, зерно, хранившееся в подвалах, тканое убранство, дары, картины, одежда жрецов – все это стало прекрасной пищей для огня. Виновника поймали быстро, хотя он и не думал прятаться – им оказался ничем не примечательный гражданин Эфеса, совершивший злодейство ради славы.

Злодея судили публично и так же совместными усилиями ломали головы над тем, как его наказать. Ни одно преступление не могло сравниться с этим по масштабу, цинизму и глубине бездуховности, следовательно, не было казни, которая могла бы, во-первых, принести соответствующие муки преступнику, а во-вторых, предотвратить похожий поступок. Бросить его на растерзание диким зверям, утопить в мешке, как падшую женщину, или, что для тех мест было привычнее, закидать камнями – всякая, даже самая страшная казнь для него казалась милостью. И эфесцы сделали так: они решили его забыть, наказать забвением того, кто мечтал о бессмертной славе. Писателям запретили упоминать о нем в трудах, даже когда речь шла о пожаре.