Наталья Фролова - Эфес и Троя Страница 6

Если бы жители этого города не были настолько просвещенными, если бы не обладали богатой фантазией, если бы среди судей оказалось чуть меньше изощренных умов, злодея бы просто умертвили. Люди, несколько лет пошептавшись на площадях («Один безумец, тот, что сжег наш храм… как его звали, дай бог памяти…»), его в конце концов забыли бы. А получилось иначе. Едва ли не каждый оратор клеймил негодяя, громко называя его имя, всякий литератор считал долгом написать о нем, разумеется, не оставляя своего антигероя безымянным. Весь эллинский мир шептался: «Знаете, какое наказание придумали эфесцы поджигателю? Постановили навсегда его забыть. Никто и никогда не будет упоминать его имени. Кстати, как его звали?…Да, мы его непременно забудем». И забыли, только не бездарного поджигателя, а гениальных зодчих Херсифрона, Метагена, Пеонита, Деметрия и Хейрократа.

Артемисион решили отстроить заново. Казалось бы, хорошее дело, но история возрождения храма обросла таким количеством слухов и откровенных сплетен, что найти истину в этом потоке сегодня не представляется возможным. «Прекрасный храм сгорел, – писал историк Страбон, – и граждане воздвигли другой, более красивый, собрав для того женские украшения, пожертвовав собственное имущество, попросив у соседей и продав уцелевшие в пожаре колонны». Менее благожелательные, например, Тимей из Тавромения утверждали, что «эфесы возводили святилище на деньги, отданные им персами на хранение». Эфесский грек, этнограф и путешественник Артемидор, опровергал подобные подозрения, с гневом восклицая: «Не было у них в это время никаких денег на хранении! А если и были, то сгорели вместе с храмом. Крыша рухнула, и кто бы захотел держать деньги под открытым небом?».

Заботу о восстановлении храма эфесцы возложили на человека, изумлявшего всех своими фантастическими проектами. Именно он, Хейрократ из Александрии, выполнил удивительную планировку родного города и предложил, впрочем, не получив поддержки, превратить гору Афон в гигантскую статую Александра Македонского, держащего в руке сосуд, из которого вытекает река. Однако в Эфесе александриец не проявил особой фантазии, ограничив свою работу масштабами и отделкой. Преклоняясь перед гением Херсифрона, он не стал изменять прежнюю конструкцию, зато увеличил основание, доведя размеры постройки до 109 м в длину и 50 м в ширину.

В тот раз строительство было нетрудным и продолжалось недолго. Все обошлось без особых сложностей, поэтому архитектору не понадобилось ничего изобретать, достаточно было правильно применить то, что уже придумали предшественники. Главный зал, как и раньше, был обрамлен двумя рядами резных колонн. Сооружение стало выше и выглядело еще более величественным из-за удлиненных лестниц: заказчики пожелали, чтобы новое здание возвышалось над городской застройкой, которая за истекшие века вплотную подошла к храму.

Артемисион сохранил черты ионического диптера, несмотря на то что Хейрократ не избежал соблазна использовать пышный коринфский стиль. Украшенные рельефами 36 колонн были признаны лучшим из того, что имел обновленный храм. Середину главного зала вновь заняла гигантская (15 м) статуя богини. Ее видели многие, поэтому то, как она выглядела, никогда не вызывало споров и не требовало догадок. Неизвестный ваятель вырезал из дерева лицо, кисти рук и ступни Артемиды. Остальное тело прикрывало золото или, как утверждали некоторые авторы, драгоценные ткани и украшения. Потолок держался на кедровых балках, а двери были сделаны из бревен, доставленных с Кипра. Кровлю защищала черепица, но не простая глиняная, как прежде, а мраморная, к тому же отполированная до блеска.

«Я видел стены и висячие сады Вавилона, статую Зевса в Олимпии, пирамиды в Египте и гробницу Мавсола. Но когда я увидел храм в Эфесе, возвышающийся до облаков, он затмил все другие чудеса», – писал Филон Византийский о новом храме Артемиды. Впоследствии творение Хейрократа было признано чудом света. Храм, построенный Херсифроном, заслуживал того в большей мере, но, неизвестный современному зрителю и к тому же описанный весьма туманно, остался без титула.

Когда здание было готово, в Эфес прибыли лучшие художники и скульпторы эллинского мира. Афинянин Пракситель оформил рельефами алтарь, стоявший внутри изящной ограды, а пластические композиции одной из колонн стали заслугой Скопаса. Имена этих ваятелей ныне известны каждому любителю античной скульптуры, но и в то время (VI век до н. э.) о них знали многие. Равно прославленные, они представляли разные школы, и потому их произведения сильно различались, прежде всего по характеру.

Сегодня многочисленные работы Скопаса известны преимущественно по римским копиям. Сохранилась всего одна подлинная его работа, а именно остатки фриза «Амазонки» с Галикарнасского мавзолея, ныне выставленного в Британском музее. Отказавшись от присущего раннему греческому искусству спокойствия, он изображал сильные чувства, порой доходившие до настоящей страсти. Творения Скопаса легко узнать по динамике, своеобразным приемам деталировки, но особенно выразительными у него получались лица: глубоко посаженные глаза, складки на лбу и чуть приоткрытый рот. Идиллически-чувственных, одухотворенных, склонных к созерцанию героев Праксителя отличал, как выражаются художники, «влажный» взгляд, которого этот скульптор добивался с помощью тонкой обработки мрамора и светотеневых эффектов.

Наши современники судят о древнегреческом искусстве по произведениям скульптуры и архитектуры, чаще всего не зная, что эллинам была знакома живопись, причем они умели писать не только фрески, но и картины. Наглядных доказательств тому нет, если не считать редких неподписанных и недатированных росписей. Однако живопись в Элладе существовала, более того, была популярна всюду, а кое-где, например, в Эфесе, иногда превосходила пластику. Теперь, после многих лет масштабных раскопок, можно с уверенностью заявить, что утрата ионийской живописи – одна из самых крупных потерь, которые понесло мировое искусство.

В свое время храм Артемиды был одним из самых крупных музеев древности. Его картинная галерея пользовалась известностью не меньшей, чем живописное собрание афинских Пропилей. Известно, что за картинами ухаживали жрецы-мегабизы, которые, помимо прямых обязанностей, занимались толкованием священных писаний, сочиняли гимны в честь своей богини, разъясняли верующим смысл невнятных ответов оракула.

Служители заказывали полотна местным живописцам, а их в Эфесе той поры было немало, или принимали в дар, как получилось с картиной, где изображен обезумевший Одиссей, в припадке запрягающий вола с лошадью. Древние посетители храма видели полотна, представлявшие мужей в раздумье, любовались воином, вкладывающим меч в ножны. Несколько подарков святилищу сделал известный доныне художник Апеллес. Рожденный в небольшом городке Колофон под Эфесом, он был другом Александра Македонского, которого, как говорят, много и с удовольствием рисовал, всегда представляя благородным, хотя и не лишенным царственных замашек героем.

Войска Александра Македонского вступили на землю Ионии в 333 году до н. э., когда работы по отделке храма были далеки от завершения. Молодой полководец, тогда еще не царь и не великий, очистил Малую Азию от персов, включив ее в состав своей империи. Желая засвидетельствовать почтение святилищу, а заодно и заработать политический капитал, Александр предложил покрыть все расходы на строительство – прошлое, настоящее и будущее, – заметив при том, что хотел бы видеть свое имя в посвятительной надписи. Отцы города оказались в трудном положении: святой дом не лучшее место для почитания чужака, в то же время трудно отказаться от блага, тем более в окружении грозных фаланг. Кроме того, городская казна пуста, женщины отвыкли от украшений, мужчины забыли о серебряных тарелках, по бедности проданных соседям. Советники совещались даже по ночам, споря о том, что дороже – расположение македонца или честь города.

В конце концов решено было последовать совету одного многоумного гражданина. «Не подобает богу, – сказал он, – возводить храмы другим богам». Великий полководец оскорбился, хотя никак этого не проявил. Чтобы смягчить ситуацию, власти заказали Апеллесу портрет Александра. Картину предполагалось повесить в храме, поэтому художник сделал великого полководца похожим на Зевса, написав полуобнаженным, в лавровом венке и с молнией в руке. Картина получилась превосходной. Заказчиков изумило совершенство письма и особенно оптический эффект: рука с молнией будто выступала из полотна. Апеллес получил за эту работу 25 золотых талантов – такого гонорара ни до, ни после него не удостаивался ни один греческий художник.