Станислав Бычков - Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки) Страница 19

После трех с половиной лет героического сопротивления право на независимое существование и развитие было признано и со стороны Голландии. Королеве Юлиане ничего не оставалось, как сделать «благородный жест» — официально «передать» правление бывшей Нидерландской Индией правительству Республики Индонезия.

Ежегодно во дворе Истана-Мердека — Дворца независимости — в центре Джакарты 17 августа устраивается торжественно-чинная церемония. Мою машину со специальным пропуском полиция остановила примерно за километр от места торжества. Долго искал проходы в лабиринте стоящих бампер к бамперу автомашин. Мысленно возмущался: кто только выдумал эти протокольные условности! Тут жара невыносимая, от выхлопных газов дышать нечем, по шее за воротник текут реки, а развязать галстук — не смей, скинуть тяжелыми доспехами легший на мокрую спину пиджак — нельзя. Пригласительный билет обязал явиться при полном параде.

Пытка тропическим зноем удвоилась, когда попал под приготовленный для гостей огромный навес. Полосатая брезентовая крыша на металлическом сборном каркасе укрывала от палящих лучей, но и служила колпаком, под которым меж сидящих плотными, тесными рядами приглашенных застыл расплавляющий нутро воздух. Пробираясь к своему месту, я видел лежащего близ навеса на траве юношу с посеревшим, заострившимся лицом. Вокруг него хлопотали девушки в белых халатах из общества «Красный Полумесяц».

— Он в обмороке,— сказала одна из них.— Ничего страшного. За утро это не первый случай. Полежит, отойдет.

Телесные терзания забылись, когда началась церемония. Все внимание переключилось на площадку, обрамленную ровненькими каре из отборных подразделений родов войск и полиции. За две минуты до десяти из дворца вышли президент, вице-президент, члены кабинета, лидеры парламента. Командующий парадом доложил о готовности войск к торжеству. Распорядитель по радио отдал приказ: отметить День независимости орудийным салютом. Завыли сирены, застыли со вскинутыми винтовками воины, встали гости. Скрытая за Истаной батарея в честь 17 августа дала 17 залпов.

В чуткой, напряженной после канонады тишине председатель парламента зачитал историческую Декларацию: «Мы, индонезийская нация, настоящим провозглашаем независимость...» Потом министр по делам религии цитатами из Корана освятил торжество. После него с краткой речью выступил президент. Из деревянного резного ларца он достал свернутый красно-белый флаг и, прикоснувшись к нему по мусульманскому обычаю лбом в знак почтения, подчеркнуто бережно передал в руки девушки в военной форме. В сопровождении офицерского эскорта из представителей разных островов архипелага, олицетворяющего единую и многонациональную Индонезию, флаг был доставлен к металлической мачте в центре площадки. Офицеры отрепетированными до впечатляющего синхронизма движениями прицепили полотнище к тросу, подняли его свернутым. Освобожденный от невидимых пут флаг сразу широко развернулся, и в тот же миг мощно зазвучали слова:

Индонезия, моя Отчизна,Родившая меня земля,Где я поднялся,Чтобы защищать Родину-Мать.

Это был Государственный гимн. Его пел хор, ровно тысяча молодых голосов. Слова и музыку величавой песни написал журналист и скрипач Супратман. Впервые она прозвучала на Всеиндонезийском съезде молодежи в октябре 1928 года. Тогда молодые индонезийцы поклялись не жалеть сил в борьбе за единую нацию, единую родину, единый национальный язык. Для многонациональной, разбросанной по островам, разноязыкой Индонезии эта клятва была огромным политическим шагом вперед на пути к освобождению от колониального ига. Песня из зала съезда выплеснулась на улицы как гимн освободительного движения.

Выступлением хора церемония и закончилась. Юноши и девушки в строгой униформе белого и черного цветов исполнили песни «Индонезия — наша древняя Родина», «День независимости», «Гаруда — Панчасила», «Тебе — наша Родина». В первой прославлялась глубокая и богатая история страны, во второй — героика борьбы за национальное освобождение; в третьей проводилась мысль о том, что нынешняя государственная идеология Панчасила — наследница исторических традиций индонезийского народа; в четвертой песне молодое поколение клялось в готовности защитить суверенитет Индонезии, раскинувшейся от Сабанга до Мерауке, от островка к западу у суматранского побережья до берегов Западного Ириана.

7. В СТАРОМ ГОРОДЕ

Столице Индонезии более четырех с половиной столетий. Ее название — Джакарта — происходит от Джайякерта, что в переводе означает «великая победа». Принц-мусульманин Фатахиллах 22 июня 1527 года захватил находящийся в устье реки Чиливунг порт Сунда-Келапа и переименовал его в память о военном триумфе в Джайякерту. Захватом портового города Фатахиллах хотел предотвратить проникновение на яванскую землю европейцев. Он знал, что португальцы из Малакки вознамерились создать в Сунда-Келапа торговую факторию, а для ее защиты — форт. С этой целью заключили с правителем города соответствующий договор. В ознаменование соглашения чужестранцам была подарена «тысяча корзин перца». Об этом говорит хранящаяся ныне в Национальном музее в Джакарте высеченная в 1526 году мемориальная каменная плита. Португальская флотилия подошла к причалам порта через пять лет после подписания договора, но была вынуждена отступить. Ее встретил огонь батарей Фатахиллаха. Имя полководца сегодня носит старейшая джакартская площадь в районе, который местные жители называют Кота-лама — Старый-город.

Площадь вместе со зданием, занимаемым ныне Государственным архивом, и церковью Сион за железнодорожным вокзалом — наиболее интересные исторические достопримечательности столицы. От голландской крепости с ее четырьмя бастионами, претенциозно называвшимися Жемчужиной, Алмазом, Сапфиром и Рубином, не осталось и следа. Только названия квартала Интен и улиц Пинту-Бесар и Пинту-Кечил хранят в себе эхо канувших в Лету времен. Интен переводится как «драгоценный камень», Пинту-Бесар — «большие ворота», а Пинту-Кечил — «малые ворота». Через первые выезжали в роскошных колясках в город хозяева колонии, выходили на подавление мятежей воинские колонны, через вторые впускали в крепость туземцев для всяких черных работ. Улицы выводят на площадь Фатахиллаха, которую джакартцы еще называют площадью Трех Музеев. Они расположились в примыкающих к ней старинных зданиях.

Музей Джакарты обосновался в особняке, который некогда служил резиденцией самому генерал-губернатору. В двух корпусах, симметрично расходящихся от увенчанного башней с крестом центрального блока, собраны экспонаты. В огромных сумрачных комнатах находятся камни Таруманегары, копии портретов правителей Нидерландской Индии, колониальная мебель, посуда, предметы быта горожан прошлых веков, традиционные джакартские повозки, маски.

Художник-монументалист Харьяди в 1975 году начал расписывать стены одной из комнат в левом крыле. Хотел в красочном переплетении человеческих фигур передать всю историю Индонезии от «яванского человека» Эжена Дюбуа до наших дней. Однако через год напряженной работы выяснилось, что от неизбавимой сырости краски портятся. Пришлось отказаться от затеи, оставить работу незавершенной. Во многих местах на стенах только обозначены контуры углем, в других — фигуры закрашены наполовину, в третьих — просматриваются законченные композиции. Так и кажется, что вот появится художник и продолжит покрывать стены живыми красками.

В музее почти отсутствуют пояснительные надписи, никто не присматривает за посетителями. Да в этом и нужды, видимо, нет. Сколько раз я там ни бывал, не видел ни души, кроме двух-трех сонных служителей, лениво рассматривающих через открытые двери пустынную площадь.

Справа — Музей изобразительных искусств. Здание выполнено в псевдоклассическом стиле, с порталом, колоннадой.

Построено оно в начале нашего столетия на пожертвования китайских торговых домов. Украшение музея — подаренная ему Адамом Маликом коллекция старинного фарфора. Наиболее ценные вазы в ней датируются XVI веком. Привлекают внимание картины самого популярного в сегодняшней Индонезии художника Аффанди. В 1971 году ему исполнилось 75 лет, и он был еще полон творческих замыслов. Его оригинальная манера писать толстыми, выпуклыми мазками, давать образ в пестром, мозаичном сочетании красок принесла ему широкое международное признание.

По левую сторону площади расположился Музей театра кукол — вайянга, открытый в 1975 году. Он занял старинное здание, выстроенное на фундаменте голландской церкви. Богатые экспонаты дают полное представление о традиционном индонезийском театре, о всех его направлениях. Один из работников музея, узнав, что я из Советского Союза, радостно сообщил, что несколько наиболее характерных кукол из этого музея были переданы в Центральный театр кукол в Москве.