Станислав Бычков - Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки) Страница 28

В Индонезии китайская община насчитывает около десяти миллионов человек. Взаимоотношения с ней всегда были щекотливыми — экономической и политической, внутренней и внешней — проблемами. И правительственные цензоры бдительно следят за тем, чтобы экран не стал источником их усугубления.

В отличие от экрана остро социален джакартский современный театр. В районе Чикини находится комплекс Таман Исмаил Марзуки. Кроме кинотеатра, выставочных залов, библиотеки, планетария он включает несколько сцен, на которых регулярно дают представления ведущие студии столицы и других городов. Профессионального драматического театра в нашем представлении в Индонезии нет. Есть драматурги, режиссеры-постановщики, актеры. Но сцена для них — страстное увлечение, призвание, а не главный источник средств к существованию. В большинстве своем они любители, не имеют специального образования, но зато обладают даром к перевоплощению, цепким, острым глазом, способностью к сопереживанию, богатой мимикой, пластикой. Труппы, как правило, состоят из молодежи. Со свойственной молодости безоглядностью они смело бичуют социальные пороки, защищают правду, борются за справедливость, порой вступают в конфликт с властями. Подготовленный Фредом Вибово по мотивам гоголевского «Ревизора» спектакль «Генеральный инспектор» зрители так и не увидели. Уже были расклеены афиши, распроданы билеты. Но когда театралы собрались в Таман Исмаил Марзуки, то у дверей театра их встретили полицейские. В последнюю минуту цензоры узрели в постановке сатиру на местную администрацию.

О безжалостности, безнравственности капиталистического Молоха, поднимающемся на борьбу против него рабочем классе говорилось в спектакле «Тени в городе». Деревенская девушка приезжает в город в поисках работы, с головой погружается в омут физических и моральных унижений, но не сгибается и находит смысл жизни в рядах бастующих фабричных рабочих.

Автор и режиссер этого спектакля — Индранагара — смело сочетал элементы индонезийского традиционного сценического искусства с авангардными приемами западного театра. Ему удалось из таких, казалось бы, несовместимых элементов вылепить цельный, идущий на высоком накале человеческих страстей, подчиняющий и волнующий зрительный зал спектакль. Он был бы понятен зрителю любой страны, ибо поднимавшиеся в нем проблемы даны в глубоко философском, общечеловеческом звучании. После представления драматург в беседе со мной так сформулировал цель постановки:

— Капитализм — зверь, пожирающий и тело, и душу человека. Моя пьеса зовет к восстанию против него. Если дать этому монстру победить, то мы все станем тенями в городе, где господствуют деньги.

Любопытен подвизающийся на городских подмостках театр лудрук. Он зародился в первые годы независимого существования Индонезии, когда весь народ не на жизнь, а на смерть отстаивал вновь приобретенную свободу. Лудрук сродни нашему послереволюционному театру синеблузников. Он носит такой же агитационно-пропагандистский характер. В свое время разъезжал по всей Яве, посещал базы отрядов сил национального освобождения, звал к оружию, воспевал идеалы революции.

Этот начальный период в истории труппы, сопряженный с частыми и опасными разъездами, обусловил некоторые особенности лудрука. Театр не мог брать с собой в поездки женщин, поэтому все женские роли играли мужчины. И играют до сих пор, но уже в силу традиции. Кроме того, труппы не имели возможности тщательно репетировать каждый спектакль. Материал для представлений брали на ходу, прямо из жизни. Так сложилась вторая традиция. И сейчас постановщик спектакля не имеет написанного сценария. Он просто рассказывает актерам краткое содержание своего замысла, а актеры сами уже перед зрителями придумывают диалоги, мизансцены. Лудрук, таким образом, в полном смысле слова театр импровизации.

Руководитель труппы «Лудрук мандала» Хендро встретил менядо спектакля и проводил в тесную каморку, где готовились к выходу актеры. Некоторые из них переодевались в женское платье, «входили в образ». Движения их рук становились заметно плавнее, менялся голос.

— С годами наш жанр,— заметил Хендро,— несколько утратил свой запал. Об этом можно судить по сегодняшнему спектаклю. Это скучная дидактическая пьеса о том, что физическое уродство — не порок. Используем мы и исторический материал, кое-что из мировой классики.

— А ставите ли вы русских драматургов?

— Конечно. Мы знаем и Чехова, и Островского, и Гоголя. Но очень сильно переделываем их на свой, индонезийский лад. Можно даже сказать так: берем по сути дела саму идею и насыщаем ее нашими реалиями. Так что можете и не узнать знакомых персонажей русских пьес в наших постановках.

— Пак Хендро, беретесь ли вы за социальные темы?

— Бывает и такое. Но тут нам развернуться не дают. «Лудрук мандала» бедна. Все наши актеры отдают театру только свободное от основной работы время. Существует труппа на деньги мецената. За ним решающее слово при отборе репертуара.

Представление закончилось к полуночи. Мы тепло расстались с Хендро. Когда я вернулся домой, город уже погрузился в сон. Ночную тишину нарушали только противные скрипучие голоса каких-то невидимых птиц да гулкие удары, отбиваемые сторожами каждый час деревянными дубинками по столбам электропередачи. Как когда-то в России дозорные били в колотушки...

Пройдет три часа, и Джакарта начнет просыпаться, поглядывая с тревогой и надеждой на светлеющее на востоке небо. Что-то принесет ей новый день?

10. «МЕЦЕНАТЫ» ИЗ «КАЛТЕКСА»

Встречаясь с представителями деловых кругов Запада и Японии в Джакарте, я часто слышал от них слово «рай». Так бизнесмены называли эту страну за созданные индонезийским правительством благоприятные условия для иностранных инвесторов. Достаточно проехать по центральным улицам столицы, чтобы убедиться, что говорят они это не для красного словца. На проспектах размещается множество контор американских, западноевропейских и японских компаний, банков, агентств и бюро. Я посетил филиал «Калтекса» — американского нефтяного гиганта, одним из первых обосновавшегося в Индонезии. И по капиталовложениям, и по размерам прибылей далеко опережающего все остальные зарубежные компании, действующие в этой стране.

Здание штаб-квартиры компании разместилось на улице Кебонсирих в центре Джакарты. Как только въехал за ограду, сразу убедился в том, что американцы устроились здесь давно. Об этом свидетельствовали обширный, почти целиком укрытый тенью могучих деревьев двор, огромный цветник, круговой, как в усадьбах прошлого века, подъезд к центральному входу, устланный битым красным кирпичом. Зарубежные фирмы, осевшие в Джакарте в последнее десятилетие, такой роскошью похвастаться не могут.

Разведанные запасы нефти, оцениваемые в десять миллиардов баррелей, позволили Индонезии прочно войти в десятку крупнейших нефтедобывающих стран мира. Ежегодно здесь выкачивают около 800 миллионов тонн «черного золота». Индонезийская нефть, как говорят специалисты, «легка». В ней мало серных примесей, она сравнительно дешево перегоняется в самые тонкие продукты. Поэтому высоко ценится на мировом рынке, где известна под маркой «минас». Минас — название месторождения, которое находится в джунглях Суматры и дает половину всей добываемой в стране нефти. Скважины в суматранских дебрях принадлежат «Калтексу». Всего в Индонезии орудуют около пятидесяти иностранных нефтедобывающих компаний, но ни одна из них не может сравниться по размаху деятельности с американским концерном.

История его утверждения на индонезийской земле читается как детективная повесть. В марте 1924 года два молодых геолога сошли на пристань Батавии с американского парохода «Президент Хейес» после месячного плавания. Они были посланы калифорнийской «Стандарт ойл компани» в Нидерландскую Индию на два года с разрешения колониальной администрации. Разведочные работы американцы вели и на Суматре, и на Калимантане, и на Новой Гвинее. Закончив изыскания, уехали домой.

А через четыре года по их рекомендации хозяева «Стандарт ойл» обратились к голландскому правительству за разрешением попробовать добывать нефть на Калимантане и Новой Гвинее. Голландцы, руководствовавшиеся в своей практике одной лишь жадностью, конечно, отказали. Но чтобы не обидеть янки, разрешили им сделать пробные скважины на Суматре. Думали, что участки здесь бесперспективные. Вот пусть там и ковыряются.

Раскусившим главный порок колонизаторов американцам только этого и надо было. В 1935 году они начали брать пробы грунта в центре Суматры с площади примерно в 600 гектаров. Пять лет тщательных поисков принесли удачу. Две скважины — Себанга и Дури — дали грунт со следами нефти. Но об этом никто не знал, кроме тех, кто был непосредственно во главе геологических групп. Результаты поисков держались в строгом секрете.