Галина Барышникова - Мастерская сновидений Страница 16

Глава восьмая

Неожиданная встреча

Пьера поместили в отдельное от Георга помещение. Что это было – камера? подземелье? Окон не было. «Подумать только! – Он не находил себе места, ходил из угла в угол, благо расстояние небольшое, ног не утомил. – Он так и знал, говорил же – скорее, так нет же! Попеть, пописать!»

Ужас какой – темнота, сырость, запах прелого тряпья, что лежит прямо на полу. Он присел на эту груду, но она зашевелилась под ним – крысы? Пьер вскочил на ноги.

– Нет необходимости так пугаться, если я не ошибаюсь – господин Пьер Оверни? – Из праха и прелых тряпок восстал совершенно седой старик.

– Но кто вы?

– Ваш попутчик, если хотите.

– Нет, благодарю вас, я бы предпочёл другую дорогу.

– Но если вы здесь, значит вы выбрали именно этот путь, не лукавьте, Пьер.

– Мы знакомы?

– Вот уж не думал, что у вас окажется такая короткая память. – Старик своей широкой ладонью разгладил длинную бороду. Он был в рубище, лохмат, но при всём том имел благородный вид, что казалось невозможным.

– Арис де Гранд? Учитель? Как же? Мы ведь лет десять как оплакали вас! Тогда же, когда сгорела наша школа – мы разошлись кто куда… Как же так?

– Вы перепутали, мой дорогой, задавать так много вопросов – привилегия монсеньёра.

– Но как же так? – вид у Пьера был ошарашенный.

Арис де Гранд, или кто бы он ни был, громко засмеялся.

– А мне кажется, что вам хорошо знаком этот способ: умереть в одном месте, чтобы затем родиться в другом. А огни пожарища, вы ведь знаете, – лукаво улыбнулся он, – это мосты времени, которые, сгорая, соединяют невозможное. Очищают от чужеродного, оставляя неприкосновенной только чистую суть. Если бы я тогда не исчез из вашего поля зрения, вы бы до сих пор оставались учеником, и ничего не достигли сами. Хотя я всегда был рядом с вами, и не только ЗДЕСЬ. Но, да ладно… Чтобы бежать вперёд, у человека должна гореть земля под ногами, иногда буквально. – Опять улыбнулся он.

– И что же с нами будет?

– А что у нас делают с еретиками, с алхимиками, с возмутителями веры? Я же говорю – в костёр! Кстати, вы помните мой последний урок – огонь – этот единственный путь трансмутации? Всё только через пламень.

– Это был последний урок?

– Тогда я так думал. Но нам суждено, видно, было ещё встретиться для заключительной беседы. Запомните, Пьер, мы – рассеянные символы на дороге вечности. – Сказал учитель.

– А как же нам читать друг друга? Как этому научиться?

– Очень просто, надо только расслабиться и довериться, отдаться жизни. Жизнь – субстанция женская, она не терпит насилия, отдайся ей, доверься, и она сама пронесёт тебя по дороге твоей судьбы. Сами собой произойдут твои встречи, притянутся события твоей жизни, вовремя придут нужные книги, люди… Вы меня понимаете?

– Да. Не сопротивляться.

– И не только. Ещё, как ни странно, получать от всего удовольствие. С тобой сейчас происходит то, что тебе больше всего надо.

– А если мне плохо?

– А кто сказал, что всегда должно быть хорошо? Жизнь – это дорога. А любой подъём на дороге – это либо препятствие, либо трамплин – как ты это увидишь. Выбирай сам, либо ты нос разобьешь, либо взлетишь ещё выше, на следующий виток – только от тебя зависит, как используешь Трудность.

Пьер взволнованно расхаживал по камере.

– Как раз нет! Тогда получается, что от меня ничего не зависит!

– Здравствуй, мой дорогой! – старец поклонился ему в ноги. – Приветствую твоё невежество, которое двигает этот мир вперёд.

– Как так? – Пьер, казалось, мимо ушей пропустил иронию.

– Если бы мир был самодостаточен, ему не было бы нужды развиваться. Только несовершенное, осознав своё несовершенство, тяготеет к развитию.

– И что же получается?

– А то, что от тебя-то всё и зависит. Ты можешь, прости, дорогой, сопротивляться из последних сил, быть упрямее осла и твердить о своём и только своём пути, превратив всю жизнь в сплошную дорогу трений с попутчиками, в горячий, даже огненный миг противостояния. Стяжать всё на себя. На свою значимость в этом мире. А можешь расслабиться и с удовольствием пропустить жизненную энергию, стать проточным, стать каналом, проводником. Выбор всегда за тобой.

– Да, хочешь быть счастливым – будь им.

– Хорошо сказал.

– Да это не я сказал.

– Я знаю, но это не важно. Все слова из одной копилки. Весь вопрос – как взять.

– А как взять?

– Не зажиматься и пропускать – быть каналом. Только это помнить надо. И когда берёшь, и позже, когда как своё отдаёшь. В мир отпускаешь. Чем меньше в этом будет тебя самого, тем чище, без примесей будет твоё произведение.

– Нет, подождите, а как же писатели, они же пишут из своего опыта?

– Какая разница? Опыт один – опыт Человечества. Чем отрешённее ты в этом потоке, тем более чистое, без примесей, золото ты добудешь.

Пьер весь обратился в слух.

– Так это и означает алхимический процесс творчества?

– Конечно. И в какой сфере это происходит – не имеет значения. Расслабься и стань инструментом. Стань частью вечности – и станешь Вечностью. Станешь частью временного и суеты – сам станешь ветошью и суетой. А каким делом занимаешься – не важно. Можно мести улицу и быть царём этого мира, сотворцом, а значит – творцом: Отец всегда отдаёт тебе целиком ту часть, которую ты уже держишь в себе как целое. Акценты в себе расставляешь сам. Это и есть твоё истинное творчество.

Пьер подошёл к зарешёченной двери и услышал за своей спиной:

– И это благо. Где бы мы с тобой опять встретились? Присядь. Отдохни. Послушай себя. Умей читать знаки судьбы – не сопротивляйся. Быть может, ты так далеко зашёл, что тебя можно было только так остановить?

– И костёр…

– Ну что ж, иногда это тоже способ остановить. Ты же, я надеюсь, понимаешь, что этим всё не оканчивается.

– Конечно.

– Ну вот, иногда, чтобы не было ещё хуже, приходится останавливать даже пепелищем. Надеюсь, ты сам всё помнишь.

– Но так можно подумать…

– А не надо думать всякую мысль, что приходит к вам в голову, молодой человек! – Повысил голос старец и разогнулся, встал во весь рост.

Седые волосы его свалялись в колтуны, напоминая буруны сизого клокочущего моря. «Посейдон какой-то», – подумал Пьер. Посох в руке только усиливал это сходство. Быстрые кони его мыслей мчались, едва задевая сознание Пьера. Волна, которой управлял старец, накрыла его с головой. Он опять увидел этот сизый, бурлящий поток, что закружил его в далёком детстве во сне и всплывал с тех пор в кошмарных обрывках, которые он стремился стряхнуть с себя поскорей… И вдруг сквозь эту бурую пену – огненный столб и он, привязанный к этому столбу, и страх, безумный, животный страх собственной смерти, отбивающий памятование обо всём, что раньше знал…

– Управлять собой надо. Это и будет ваше творчество. Воля человека, – доносилось до него издалека, в ушах ещё шумел прибой, но казалось, что старец не замечает этого, – воля человека, его выбор, осознанное стремление к свету, как к элементу Родящему в этой жизни – вот ваша индивидуальность. Вот ваше творчество. Вот ваш выбор…

Пьер был на грани потери сознания, он всматривался в это лицо и видел всё словно сквозь зелённую волну, и ему вспоминалось другое какое-то время, кафедра, Аристарх Грандовский – вспомнил вдруг он имя своего Учителя, букет роз, (для Жаннет, прошептал он), ракеты, рвущие небо…

– Это то, что будет? – тихим голосом спросил Пьер.

– Нет. Это то, что всегда рядом с тобой. Я же учил тебя – время не линейно. Прямые всегда пересекаются. Я рад, что ты вспомнил и это тоже.

Он подошёл к нему, хмельному от счастья, участливо заглянул в глаза, как ребёнка погладил рукой по голове: «Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастия размышляй; то и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против него». Сказал и отошёл лёгкой старческой походкой, словно отлетел к другим мирам, улыбаясь своей звезде.

А Пьер уже не думал о нём, а всё стоял посреди камеры, и даже, казалось, всё ещё продолжал улыбаться, а сам уже вспоминал, вспоминал, вспоминал…

Глава девятая

О точке смысла и точке страха

Георг не помнил, как очутился в камере. Он пытался оказать людям монсеньёра сопротивление, но поплатился за это головой, в том смысле, что лежал окровавленный на холодных плитах своей темницы. Рядом с ним сидел человек, поджав длинные ноги, и раскачивался из стороны в сторону. Георг открыл глаза.

– Ну и хорошо, что сам проснулся. А то пришлось бы им поджаривать твои пятки, – человек противно хихикнул и стал крутить перевязанные верёвками руки, стараясь освободиться. – Не видишь что ли, – человек мучается, помог бы.

Георг застонал и приподнялся на локте. Было темно, но этот голос показался ему знакомым. Он всмотрелся в худую косматую фигуру. Ну, так и есть – Борлей!